Ладно, проехали. Нечего вспоминать. Про то, где держат остальных уцелевших жертв британской военно-морской агрессии, я у Петрова при следующей встрече еще спрошу (у Тимофеева все равно не выпытать), а пока я «заключен» в форте вместе с остальными, слишком много знающими. Вернее, не так уж и много знающими. Все четверо говорят, что их и остальных спас какой-то диковинный пароход из металла с молчаливым экипажем, неспешно доставил на Родину, а там «господа из Третьего Отделения нас сюда препроводили». Так что теперь «узники» вместе со мной квартируют тут. Сидим безвылазно. Отлучиться никуда нельзя без особого распоряжения вышестоящего начальства. А вот участвовать в военных учениях, которые в форте проходят чуть ли не каждый день – это пожалуйста, это сколько угодно. И сегодняшнее утро исключением из общей череды не стало. Глава 7 – Кулак!.. Штык!.. Приклад!.. Штык!.. Приклад!.. Видел бы меня поручик Орлов, чей способный повзрослевший ученик сам теперь стал учителем для юного Лазарева. Усмотрел глазастый юнга однажды, как господин Лермонтов во время очередного променада по форту в темном углу руками и ногами вензеля всевозможные выписывает, и началось тогда в деревне лето. А что мне прикажете делать? Лермонтов, конечно, офицер боевой, но все же больше по части классической фехты и стрельбы специалист. Маловато будет. Ну и мне за бумагами сидеть надоело, вот и решил тренировки устраивать втихую. Втихую не получилось. Обнаружили меня и давай спрашивать. Пришлось срочно придумывать объяснения, откуда я (то есть Лермонтов) все это знаю и умею. Зато придумал быстро. «– Откуда умения? С Кавказа. У казаков из своего отряда перенял, дабы уцелеть во время стычек с горцами. А таковых тогда случалось множество…» Тут я не соврал. Во время второй ссылки на Кавказ поручик Тенгинского пехотного полка Михаил Лермонтов не только штурмовал неприятельские завалы на реке Валерик – «несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием», но и команду «охотников» возглавлял. От рубаки Дорохова[72] «в наследство» достались, когда тот после ранения отправился в госпиталь. Та еще компания подобралась. Разжалованные офицеры, казаки и кабардинцы. Отчаянные беспринципные черти, чей новый командир завел для этого полкового «спецназа» свои правила: прошедший испытание брил голову и отпускал бороду, маскируясь под горца. Одевались тоже по-горски, как и воевали. Огнестрел в отряде не признавался и презирался. Вместо него холодняк и простая стратегия: с шашками и кинжалами тихо подкрасться и без всякого «ура!» молча кинуться на врага, чтобы столь же тихо резать, рубить, колоть. Бойцам под стать был и командир этой «блуждающей кометы». В ту пору очень Лермонтов напоминал барона Унгерна среди его казаков-забайкальцев. Та же диковатость, грубость и первобытность. Спал он на земле, ел из общего котла, небрежно относился к внешнему виду, нося красную, как будто вечно нестиранную канаусовую рубаху, что выглядывала из-под вечно расстегнутого сюртука. Еще гарцевал на белом, как снег, коне и, по-молодецки заломив белую холщевую шапку, вместе со своими удальцами бросался в самые отчаянные авантюры. Все это я рассказал Мише. Он поверил, но само собой по закону жанра немедленно сработало обычное «научите точно так же биться». Пришлось учить. И преемственность традиции тоже соблюдена. Потому поблажек Мише я не даю, заставляя его безо всякого оружия сражаться с Фадеевым во дворе форта. Благо Митька в поддавки с юнгой не играет, отлично зная, что теперь парень благодаря мне и своим врожденным способностям может, рыкнув, ярь в себе пробудить. Между прочим, не он один. Удивил Макарий. Сила силой, но с боевыми секретами наших предков батюшка тоже хорошо знаком. В монастыре познал. Не Шаолиньском, а Соловецком. Есть там своя закрытая, секретная школа рукопашного боя. И неслабая такая школа. Спарринговать с Макарием интересно. Против моего скоростного «волчка» неплохо орудует более силовым, «медвежьим» «бером». Но сейчас священник наблюдает за Мишей. Тот уже успел отбить пусть пока деревянный (как и ружье) штык, а затем опрокинул Фадеева, бросившись матросу кубарем под ноги. Пора спасать побежденного от неминуемого добивания. – Прекратить бой! – гаркнул я ко всеобщему неудовольствию здешних артиллеристов. Они на тренировке присутствуют по моей взаимной договоренности с начальником гарнизона полковником Куприяновым – суровым служакой с окладистой русой бородой, прихрамывающей походкой и привычкой следить буквально за всем, что происходит во вверенном ему форте. Он тоже смотрит и ждет, когда перед основными учениями я проведу дополнительные. Дождался. Для начала беру в руки две специально для меня привезенные из Кронштадта казачьи шашки. Гусарские сабли, конечно, красивее, но… Во-первых, прямо сейчас покоятся они на дне морском благодаря британским гадам, потопившим «Палладу»; во-вторых, демонстрировать изыски фехтования, когда вокруг тебя кипит сражение – непозволительная роскошь. Сабли – для дуэлей, шашки для сражений. И без изысков. Как сказал один знаменитый мастер клинка из восемнадцатого века: «В самых сложных ударах малейшая неточность более опасна для того, кто наносит удар, чем для противника. Тот, кто наносит слишком сложные удары, часто бывает вынужден пренебречь защитой, что приводит к ужасным последствиям. Впрочем, большинство таких ударов не выходит за пределы фехтовальных залов. В поле прямой удар и прямой отвод – чуть ли не единственные используемые приемы, прочие считаются слишком опасными». Из сего мудрого наблюдения и исходим, проводя атаки и объясняя ошибки артиллеристов, более привыкших к пушкам, нежели к рукопашному бою. Учу их даже тесак метать, а не только им фехтовать. Сегодня, например, тренируемся метать на звук и с завязанными глазами. – Бу! – резко выпалил я. Солдат вздрагивает, но успевает развернуться и безоборотно, как я учил, посылает оружие в цель. Я уклоняюсь, и клинок с треском вонзается в мешок с песком. – Прекратить!.. Зачем же имущество портить, братец? – Виноват, ваше высокоблагородие. – На сегодня с тебя хватит. Следующий… Тренировка длится еще полчаса, а после Куприянов перехватывает эстафету. Согревшиеся солдаты идут к своим орудиям, а мне предлагается пострелять на верхней «палубе». Не откажусь. Тем более есть из чего. * * * Хранится в форте реликвия: настоящий дубельгак[73]. Стандартный. Образца тысяча семьсот сорок седьмого года. Это, конечно, уже не затынная пищаль[74], но по виду все такая же здоровенная неудобная махина длиной под два метра и весом под двадцать кг. Однако стрелять из нее мне так и не довелось. Имеется в арсенале кое-что посовременней старинного ружья. А именно крепостной штуцер образца тысяча восемьсот пятьдесят первого года. Дульнозарядный. Нарезной. Стержневой системы. Бьет на тысячу шагов остроконечной цилиндрической свинцовой пулей с двумя выступами – «ушками» и чугунным шпеньком в головке – это чтобы предохранять пулю от расплющивания при ударах стальным шомполом. Ложе из орехового дерева доходит до половины ствола. Под цевьем чуть впереди замка крепится толстая рукоятка. За нее во время прицеливания нужно браться левой рукой, плотно упирая в плечо приклад, оборудованный для уменьшения отдачи кожаным чехлом с войлочной подушкой. Из такого штуцера стрелять довелось мне часто. Что могу сказать: скучаю. По-прежнему отчаянно скучаю по огнестрельному оружию начала двадцатого века. Дайте. Дайте мне… крепостное ружье полковника Гана, что ли. Его хотя лишь через двадцать четыре года на вооружение примут, зато оно в Первой мировой не только пробивало германские и австрийские броневики, но и послужило в качестве портативного миномета[75]. Да что там минометы! Дайте «максим», «льюис», «мосинку», «маузер»… Обычный револьвер хотя бы. Что же я получил из всего этого набора? Револьвером снабдили, но… здешнего, далекого от совершенства образца. Американский Colt Navy 1851, он же «флотский кольт». Больше напоминает оружие из фильмов о ковбоях. И опять же с пресловутой поправкой на время. Шестизарядный. Стреляет вроде бы без особой отдачи – хоть и круглыми свинцовыми пулями, но вот перезарядка. Пороховница с черным порохом, пули, рожок с капсюлями должны быть всегда под рукой, а дальше: ставим курок на полувзвод, чтобы барабан мог вращаться; в камору (барабан не откидывается) осторожно засыпаем чуть больше полутора граммов пороха; плотно вставляем в камору свинцовую пулю; проворачиваем барабан и специальным откидным рычагом-шомполом, расположенным под стволом, вбиваем пулю в камору до упора… И так еще пять раз, чтоб зарядить револьвер полностью. Зарядили? Это еще не все. Поворачиваем револьвер и на брандтрубки над затравочными отверстиями в задней части барабана осторожно устанавливаем капсюли для каждой заряженной каморы. Далее плавно опускаем курок на боевой взвод и стреляем, внимательно считая выстрелы и цели, – еще минут пять на перезарядку вам враги не дадут точно. Стрелять из «флотского кольта» на учениях стараюсь не часто, с недавних пор то и дело одалживаю его Гончарову. С писателем по-прежнему все сложно. Если у Михаила Юрьевича было стремление фехте его обучать, то у меня к этому ни малейшего желания нет. Лень о продолжении грубо прерванных занятий не настаивает, зато, смирившись с необходимым «заточением», с каким-то маниакальным упорством вздумал учиться стрелять. И не абы из чего. Ружья ему не надобны. Ударные пистолеты тоже. Подавай многозарядное оружие. И не капсюльный «дакфут» или громоздкую «перечницу» Мариетта[76], а только револьвер. И гордости-то, гордости сколько. «– Знаете, Михаил Юрьевич, сегодня из шести выстрелов я попал в мишень дважды. – Поздравляю… Может, тоже закажете себе кольт? – Всенепременно, всенепременно…» Как же, закажет. Так и будет чужой портить или чего доброго… – Михаил Юрьевич! – окликнул меня снизу Куприянов. – Не угодно ли посмотреть на военную новинку? Уже привезли. – А что там именно? Новое ружье? – Нечто другое… Я заинтригован. Спешу вниз, мельком наблюдая, как от причала, должно быть в последний раз в этом году, отдаляется еще один уже хорошо известный мне и всем «жителям» форта знакомец. Первенец петербургского пароходостроения и первый же русский военный транспортный колесный пароход «Скорый». Заложен на Ижорском адмиралтейском заводе почти сорок лет назад (!). Кр-р-асавец! Словно старый запорожец пыхтит и стонет, несмотря на регулярную починку. Удивительно, как этот «динозавр» вообще еще способен на воде держаться, не говоря уже о том, чтобы пусть не такие частые, но регулярные рейсы Питер – форт совершать. Тут только одно сравнение подходит: «– Загадки я люблю. – Ты сам как загадка природы – так долго не живут…»[77] Я, конечно, не ханжа, но если такого дюже древнего старикана воевать еще заставят, то проку от него будет немного. «Скорому» давно уже пора на покой[78]. А еще помню, как однажды в одном журнале на историческую тематику мне ради любопытства удалось выяснить о пароходостроении в Российской империи вот что. В тысяча восемьсот тридцать третьем году на Ижорском заводе построили боевой пароход «Геркулес» мощностью в двести двадцать «лошадей», но дальше дело продвинулось не сильно. Тринадцать лет минуло, а кроме «Александры», «Геркулеса» и «Богатыря» все остальные пароходы были заграничной сборки. Но это на Балтике, а что же на Черном море? Там дела обстояли не лучше. В Николаеве выстроили лишь «Северную звезду» и несколько корпусов для паровых машин, заказанных в Англии. С британских берегов в сорок втором году прибыли три парохода для охраны линии Одесса – Константинополь, да и те колесные слабосильные суда. Как такими воевать с Турцией, когда у той есть в наличии большие пароходы мощностью до четыреста пятидесяти л/c с 68-фунтовыми бомбическими пушками с английскими ударными запалами? Вопрос ребром. Что же власти предприняли? Николаю Первому побывавший в Америке в тридцать восьмом капитан первого ранга Шанц докладывал об успехах пароходо-фрегатов, но ведь царь любит порядок и чеканный шаг даже на палубе боевого корабля. Аргументация проста: на парусных судах у матросов есть выправка, а на «самоварах» откуда ей взяться, когда по вантам бегать надо не столь резво, как прежде? А прогресс меж тем не стоит на месте. Спустя год мир облетела весть об изобретении архимедова винта[79]. Для военных кораблей открытие особенно важное. На колесных пароходах кожуха закрывают среднюю часть бортов и мешают установки артиллерии, когда на винтовых такой проблемы нет. Было и практическое подтверждение. На состязаниях винтовые «Великобритания» и «Ратлер» показали полное свое преимущество над колесными собратьями. Маневренность, скорость, ход под парусами, артиллерия, безопасность, экономичность употребления угля – все у них лучше. Естественно, «колесники» немедленно начали переделывать, снабжая их машиной, приводимой в движение винтом. Нужно бы и нам подсуетиться, однако… У нас если что и поменялось тогда, так это… подушки на кораблях. Их вместо рубленых перьев приказали набивать конским волосом. Но эра парусов прошла. Это понимал даже Гончаров. «– Парусное судно напоминает мне старую кокетку, которая нарумянится, набелится, подденет десять юбок и затянется в корсет, чтобы подействовать на любовника, и на минуту иногда успеет; но только явится молодость и свежесть сил – все ее хлопоты разлетятся в прах. Так и парусное судно, обмотавшись веревками, завесившись парусами, роет туда же, кряхтя и охая, волны; а чуть задует в лоб – крылья и повисли. С парусами дело решено. Паруса остались на долю мелких судов и небогатых промышленников; все остальное усвоило пар…» Пар, говорите. Но пару в России пока не хватает. Может, отчасти из-за того, что у нас мало пароходов, «Скорому» действительно не дают уйти. Держат, возят на нем в форт всякую всячину, как и сегодня. Посмотрю, что именно доставили. Вдруг вещь стоящая? Глава 8 «– Он в окне!.. Бросайте оружие! Руки за голову!» Ага, щас. Уже подчинился, подмышки показал. А офисный стол, отправленный в свободный полет через окно киберпинком, вам не нужен? Есть еще заранее приготовленный М134 Minigun с электроприводом мощностью 1,5 кВт, способный за минуту превратить в решето несколько полицейских машин, скучковавшихся у лаборатории «Кибердайн системс». Парочка выстрелов из гранатомета прилагается. Человеческие жертвы – ноль. Ностальгия, ностальгия. Покинь меня. Не до тебя сейчас. Хотя спасибо, что напомнила о кинохите начала девяностых. Глядя на то, что «Скорый» привез сегодня в форт, только бессмертный «Терминатор» на ум и приходит. И настроение. Оно у меня стремительно улучшается, и вот почему. Вторая половина девятнадцатого века только еще началась. Некое неуклюжее, громоздкое подобие пулемета под названием «митральеза Монтиньи» если и будет принята на вооружение во французской армии, то только через семь лет. Во дворе форта прямо сейчас толпа артиллеристов с любопытством рассматривает нечто сильно напоминающее классический пулемет Гатлинга. Шестиствольный, укреплен на лафете, можно поворачивать в разные стороны, есть коробчатые магазины (десять ящиков) с тридцатью сферическими пулями, имеется ручка вращения для стрельбы, заряжается агрегат сверху. И вся эта пока что экспериментальная красотень называется «картечница артиллерийская образца 1852 года». Инструкция прилагается. Вот с ней-то и предстоит знакомиться не только мне, но и другим счастливцам. И познакомились. Все просто и почти как с Максимом. Обслуга – четыре номера. Начальник картечницы, наводчик, заряжающий, подносчик пулепластин (так и называются). Заряжай, крути ручку «мясороубки», выпускай шквал пуль по всему сектору обстрела. Но это для меня просто, а для нынешних армий, привыкших наступать плотным строем, такая смертоносная «карусель» станет страшным сюрпризом. Выкашивать пехоту и конницу будет безжалостно и методично. Недостатки? Дыму от нее много. Но с этим как-нибудь управимся, ведь есть же учения. И без моего участия проводить их Куприянов никак не желает. Потому не отказываюсь, смотрю, слышу команды: – Пластину готовь!.. Заряжай!.. Огонь!.. Картечница превращает бочку-мишень в ошметки. У артиллеристов глаза наполнены детским восхищением, Куприянов качает головой, но затем, когда учения завершены, среди офицеров начинается спор. И причина всего одна: нужна ли пулеметная новинка русской артиллерии? – Все это, безусловно, занимательно, но для чего ее привезли нам? Не лучше ли передать в стрелковые части. Для них она будет более полезна. – Согласен. Наше дело – пушки, а не ружья. – Полевая артиллерия еще сможет извлечь из нее выгоду, но крепостная? Какой прок от сей картечницы здесь, в форте? Обстреливать вражеские суда нужно пушками, а пули для пехоты. Возьмите наши превосходные бомбические орудия… И все такое в том же духе. Что поделаешь, когда четкого разграничения пока нет. До создания полноценных пулеметных команд пройдет еще много времени. Хотя мне лично совсем другое интересно. Раз уж товарищ Петров решил выиграть войну, а заодно и очередную партию у Штерна, то для чего он кронштадтские форты вздумал пулеметами усилить? Насколько я знаю, решающие сражения грядущей кампании будут проходить в Крыму, а Балтика… Что Балтика? Ну да, и сюда война тоже придет, однако… Воевать англо-французам тут предстоит иначе и по большей части своем не так, как рассчитывалось изначально.