Глава 18 Никогда еще я не проезжал через Корейский квартал в час ночи. Мы с Вирой ехали по Лоуренс-авеню, прозванную моими соотечественниками-чикагцами «Сеул-драйв» из-за корейских магазинов, теснящихся по обе стороны улицы. На Пуласки я повернул направо, после чего поехал на поводу у телефонного навигатора, рассчитывая с его помощью прибыть по адресу на Северном Мейфэре (какое-то бунгало, судя по присланной эсэмэске от Киппи). Каким-то чудом я умудрился втиснуть свой пикап на единственный свободный пятачок – через улицу и две двери от места назначения. В зазор между бампером моего пикапа и припаркованным впереди «Субару» мог бы протиснуться разве что новорожденный. Перед бунгало, о котором шла речь, стояли два патрульных авто. Между полицейскими машинами виднелся невзрачный белый фургон – судя по всему, муниципальная труповозка. После того как детективы и криминалисты закончат здесь свою работу, она повезет жертву в судмедэкспертизу на вскрытие. А те две машины, что в этот час перегородили проезд в Северном Мейфэре, принадлежат, видимо, детективам 17-го округа. В тот момент, как Вира у меня спрыгнула на тротуар, на переднем сиденье «Субару» я заметил пару теней – должно быть, детективы в штатском. Вообще-то являться на место преступления, где никаких останков искать не надо – вот они, – да к тому же без официального пропуска, у меня не заведено. Я посмотрел на Виру с мыслишкой, а не сигануть ли нам обратно в пикап и не убраться ли отсюда куда подальше, пока соседний детектив не начал задавать вопросы, на которые у меня нет ответа. Но тут на ступеньках бунгало я разглядел Киппи Гимм, смотрящую в нашу сторону, и мы направились к ней навстречу. Я неохотно надел на шею Виры тесный ошейник и пристегнул его к поводку. Приходилось сводить к минимуму проявления ее излишней живости (хватит с меня броска на Чампайна), поэтому, когда мы среза́ли путь между спецфургоном и одной из машин, я нервно вздрогнул, когда заметил на заднем сиденье фигуру, мешком сидящую с укрученными за спину руками. Мы с Вирой пересекли тротуар навстречу Киппи, которая по ступеням спустилась к нам. Она положила руку на голову Виры и, приветливо ее почесывая, за пару минут нашептала усеченную версию событий. Сидящий на заднем сиденье патрульной машины Том Нуньес был в хорошем подпитии, хотя машину не вел, и вообще не это было причиной его задержания. А причина, по которой Том Нуньес сидел в наручниках в патрульной машине, лежала сейчас в соседнем бунгало на полу кухни, в луже собственной крови. Двухэтажное бунгало принадлежало миссис Никомейн Окампо – филиппинке, в середине девяностых эмигрировавшей вместе с мужем, доктором Джоном Окампо, в Соединенные Штаты – сначала в Оаху, а затем в Чикаго. Ее муж работал хирургом в Северо-Западном институте ортопедии, но рано и быстро ушел из-за рака поджелудочной железы, оставив жену в одиночестве растить сынишку, Джона Окампо-младшего. Бунгало она приобрела на деньги от страховки мужа, все это время работая помощницей налогового бухгалтера, но главной ее заботой десятилетия кряду было воспитание сына, которого она растила без родных и близких. Окампо-младший, возрастом чуть за двадцать, с отъездом в колледж стал жить сам по себе, а Никомейн на какой-то соседской тусовке, что ли, встретила Тома Нуньеса, и у них завязались отношения. Женщина так долго была одинока, что роман оказался бурным и скоропалительным – через несколько месяцев они поженились. Поначалу Джон-младший за мать радовался, пока не понял, что она для отчима – основной источник подпитки. С работой Нуньес не усердствовал: был от случая к случаю разнорабочим, а чаще всего просто сидел на пособии. Свои чеки по безработице он сдабривал продажей марихуаны и экстази. В своем заявлении полиции Джон-младший стыдливо признался, что и сам иной раз разживался у Нуньеса «косячками» на возмездной основе и что, судя по разговорам с отчимом, тот наторговывал куда больше, чем лежало на поверхности. Ранее Нуньес уже дважды попадался с продажей наркоты, но количества были небольшие. С «Лицом со шрамом»[21] или кем-то достойным по рангу ему не сравниться, но рекреационные наркотики были вполне его темой, и клиентура была им довольна. Вскоре брак Нуньес – Окампо начинает давать сбои. Оказалось, что Нуньес еще и алкоголик, и почти каждую ночь напивается до беспамятства. Такое падение мужа в брачной иерархии вызывает у Никомейн недовольство. У пары начинаются раздоры. А в пьяном угаре горячий латино еще и дает волю рукам – оплеухи, тычки, иногда и с прихватыванием за горло. Выходит даже судебный запрет, но по прошествии времени они его сами нарушают. Де-юре муж должен держаться от жены в тридцати метрах, но де-факто происходит обратное: женщине становится одиноко, она чувствует себя местами виноватой, а то и, откровенно говоря, вызывает своего идальго просто для секса. Это, очевидно, и было той роковой ошибкой, что произошла сегодня вечером. Приходит Нуньес. Они занимаются сексом. Потом ужинают. За столом он начинает пить. У них завязывается ссора. Нуньес, опустошенный и злой, решает, что хватит терпеть от бабы это бесконечное дерьмо, и всаживает в нее кухонный нож. Тут до него доходит суть содеянного, он пьет еще и в конце концов отключается на диване. В себя приходит часа через два или три, видит безжизненное тело… и звонит в 911. Нуньес не отрицает, что убил Никомейн, но утверждает, что ничего не помнит; при этом нож он держал в руке, а алый след вел прямо к нему на диван. Учитывая уровень алкоголя в крови, к прибытию полиции на место Нуньес все еще не протрезвился. – Нуньеса уже готовят транспортировать в участок, – сообщил резковатого вида коп, подошедший с улицы. – Вабс, ты можешь удержать их там минут на пять? – спросила его Киппи. Состоялось четырехсекундное представление меня напарнику Гимм, офицеру Вабишевски (для своих «Вабс»). Мы с ним были примерно одного роста – плюс-минус метр восемьдесят, – только он, похоже, все свободное от службы время проводил в спортзале. Для него я «своим» не являлся, это было ясно по колючести его взгляда. – Как же мне их задержать? Вынуть ствол? – Неси что угодно: бейсбол, хоккей… это же Чикаго, – дала направление Киппи. – А еще лучше о сиськах и жопах, зная вас, говнюков. – Три «серых гуся»[22], – выдал Вабишевски цену, как на блошином рынке. – Еще чего. За «серых гусей» я сама на столе станцую, – парировала Киппи. – Три стопаря домашнего. Вабишевски со вздохом кивнул, скрепляя сделку, развернулся на каблуках и двинул обратно к машине с Нуньесом, крича что-то восторженное насчет «Блэкхокс»[23]. – Между прочим, могу раскошелиться на «гуся», – неловко пробросил я. – Что? Судя по интонации, время для Киппи имело сейчас решающее значение. – Да так, ничего. – Ты готов к заходу? Внутренне я бежал во весь дух, бросив Виру и норовя укрыться где-нибудь за мусоркой в Корейском квартале. А внешне – посмотрел в карие глаза Киппи (вот бы сейчас взять и провести кончиками пальцев по изгибу ее шеи), секунду помолчал и произнес: – А то. Глава 19 – Еще не хватало, чтобы эта шавка изгадила мне тут место преступления, – возмутился детектив Алан Триггс, едва выслушав представление. – Держись от нас подальше и, если не обнаружишь наркоты, то катись к чертовой матери, а там поговорим. – Понято, – ответил я. Киппи повела нас с Вирой по коридору, держась возле стены. Пройдя гостиную, мы остановились в нескольких шагах от кухни, оглядывая драматичную картину, что сейчас разворачивалась там. Детектив Триггс, невысокий лысач, явно нуждался в стрижке седин в носу. За спиной Триггса виднелись разбросанные по полу розовые тапочки; ноги, которые когда-то в них обувались, лежали рядом с посудомоечной машиной из нержавейки. Розовый халат снизу набряк алым, кафель был усеян брызгами крови размером с монету, а вокруг ныне покойной Никомейн Окампо-Нуньес горбились несколько медэкспертов из ЧУПа. Место происшествия усердно снимал фотограф-криминалист. – Эй, что там выделывает твоя собака? – отвлек мое внимание вопрос Триггса. Я посмотрел на Виру. Несмотря на то что от тела нас отделял десяток метров, она напряженно покачивалась, широко раскрыв пасть и поводя мордой из стороны в сторону, словно «дворник» на ветровом стекле. А затем перестала. Я посмотрел на детектива: – Вникает в положение. Нащупывает ориентиры. – Ориентиры? – Триггс усмехнулся. – А я думал, у нее хвост застрял в розетке. – Сэр, может, осмотрим верх? – вмешалась Киппи. – Посмотрим, нет ли у Нуньеса в одной из спален тайника? – О’кей. Подвал тоже посмотрите, только не вздумайте соваться в кухню и гостиную. А то испортите мне кровяной след. * * * – Ты же видела? – спросил я, когда мы с Киппи стояли одни в спальне на втором этаже. – Да. – Вира может улавливать запах, или изображение, или что там у нее еще на расстоянии десяти метров. – Это началось, как только она увидела лежащую на полу Никомейн Окампо, – сказала Киппи. – Как ты думаешь, что с ней происходит? – Вопрос на миллион «баков», – ответил я. – Имей в виду, для нее все это в новинку. Как поисковик останков Вира еще лишь новичок, а теперь перед ней поставили что-то другое… Задачу, цель, выбор… Она словно вбирает в себя все это, вдыхает или что-то еще; исчезает на мгновение внутри себя, в каком-то неведомом месте, а потом возвращается с каким-то… инсайтом. – Озарением? Я пожал плечами. – Можешь подобрать слово покрасивей. Что будем делать теперь? – Теперь? Проведем Виру возле патрульной машины. Пусть как следует разглядит, обнюхает или что там еще можно сделать с подозреваемым. Только держи ее за поводок крепче: этот мерзавец Нуньес зарезал свою жену. Вира при виде его может слететь с катушек и подтвердит нашу гипотезу. * * * Вабишевски стоял, прислонясь к водительской дверце, ухмылялся и трещал в окно без умолку, как будто они с водителем были однополчанами, не видевшимися аж со времен высадки в Нормандии. И лишь на приближении сзади к тому месту, где сидел в наручниках Нуньес, я заметил, как Вабс из-под век смотрел на свою напарницу колючим взглядом. Было заметно и то, как коп за рулем то и дело поглядывает на часы – вероятно, за десять минут десятый раз. Киппи стала обходить спереди машину, чтобы отыграть мне несколько секунд, и я тоже не стал терять время. – Вира – он? – шепнул я, присев рядом с собакой у задней пассажирской дверцы. Большим пальцем указал на Нуньеса, который медленно перевел на нас тяжелый взгляд. Маслянистые затуманенные глаза налиты кровью; что и говорить, набрался убийца основательно. И даже не основательно, а крепко. – Это он, Вира? Вира, вскочив, припала к задней пассажирской двери. Несколько секунд они с Нуньесом вплотную смотрели друг на друга через стекло. Ни один из них не произнес ни звука… Ни слова, ни рыка. – Эй, а ну-ка! – повернувшись в мою сторону, сердито крикнул из-за руля водитель. – Убери этого пса от машины! Мне вообще-то ехать надо! Мы с Вирой отошли, и патрульное авто без промедлений понеслось к Пуласки-роуд. Спустя секунду Вабишевски сварливо спросил: – Кто-нибудь из вас объяснит, что вся эта хрень значит? * * *