Глава 21 За время моего отсутствия собака заметно продвинулась вперед. Ложных тревог не возникло больше ни одной, да и состоял второй этаж в основном из больших палат, которые ищейке обыскивать легче — не то что бесконечные чуланчики и прочие закоулки на третьем. Я присоединился к ним после перерыва на ленч. Идти до Сент-Джуд было дольше, чем мне казалось, но я и не спешил. Поисковая группа позвонила бы мне в случае каких-либо находок, а после всего, что произошло у Лолы, мне требовалось немного проветрить голову. До сих пор я ездил сюда на машине, но ни разу — пешком, хотя знал, что, в принципе, дорогу можно срезать через рощу, а поиск нужного поворота — чем не приключение? Все улицы здесь были совершенно неотличимыми друг от друга: бесконечные цепочки домов с ветхими крышами и обилием заколоченных окон, покрытых пестрыми граффити. Я уже начинал опасаться, что заблудился, когда, свернув за очередной угол, увидел в дальнем конце улицы темно-зеленые деревья. С этой стороны роща была огорожена ржавым железным забором. От бреши в нем в глубь деревьев тянулась глинистая тропинка, заваленная палой листвой, а кое-где и почти заросшая. Продравшись сквозь перегораживавшие ее кусты боярышника, я оказался среди корявых стволов, а оглянувшись, даже не смог разглядеть улицы, хотя отошел от нее всего на несколько ярдов. Несколько минут я просто стоял, наслаждаясь чистым воздухом. Пахло сырой землей и опавшими листьями. Я не знал точно, куда ведет тропинка, но догадывался. Поэтому для меня не стало сюрпризом, когда через несколько минут я выбрался на поляну с развалинами церкви, посередине которых лежал поваленный дуб. Я остановился на краю поляны, сообразив, что прошел тем самым путем, что и Лола в нашу первую встречу. Одинокий грач взлетел с заросшей плющом стены, но, кроме нас с ним, на поляне, похоже, не было больше никого. За время, прошедшее со дня моего первого прихода сюда, дожди пообрывали с деревьев часть листвы. На фоне голых ветвей каменные развалины казались даже более суровыми. Я приблизился к той же упавшей колонне и сел на нее. Воспоминание об отвратительной сцене у Лолы не давало покоя. Уорд права. Улики против Гэри Леннокса убеждали: он наверняка знал по меньшей мере одну из замурованных жертв, обладал достаточными строительными навыками для того, чтобы выложить перегородку, и лишился работы в Сент-Джуд по подозрению в краже лекарств. Однако это не означало ровным счетом ничего, если Леннокс действительно был парализован последние полтора года. Это исключало его причастность не только к убийству Даррена Кроссли и неизвестной женщины, но и к смерти Кристины Горски. Не мог же их всех убить прикованный к постели инвалид? Если, конечно, Лола не солгала. В принципе, это легко проверить, как только полиция получит доступ к медицинским картам. Мне казалось, Уорд следовало бы дождаться этого, но я мог понять и то, почему она не стала этого делать. Добиться доступа к конфиденциальной медицинской информации непросто и в самой несложной ситуации, а на Уорд постоянно давило начальство, требовавшее быстрых результатов. Вину Леннокса можно было бы считать доказанной, если бы отпечатки его пальцев совпали с отпечатками, снятыми на месте преступления. В таком случае это стало бы неплохим подспорьем Уорд в ее первом расследовании в должности старшего инспектора. В противном случае это означало бы конец полицейским обвинениям против Гэри Леннокса — вне зависимости от того, как долго он болел. А также — что неприятности на голову Лолы и ее сына я навлек впустую. Попытки убедить себя в том, что у меня не оставалось выбора, утешали мало. Как и то, что Гэри Ленноксу, несомненно, требовалась квалифицированная медицинская помощь. Это можно было бы устроить и без того, что вылилось в полноценную полицейскую операцию. Впрочем, самобичеванием я мог бы заняться и в другой раз. Я встал и проделал остаток пути через рощу. Констебль, дежуривший у больничной ограды, не хотел пропускать меня и буравил подозрительным взглядом во время переговоров по рации. Пока я брел между грудами строительного мусора к главному зданию, небо потемнело. Я задержался у горы обломков на месте морга. Нового морга, напомнил я себе, вспомнив старый, в подвале, весь в пыли и паутине. Битый кирпич и бетонные обломки громоздились выше человеческого роста, но я вглядывался в них до тех пор, пока с неба не упали первые тяжелые капли. Оставив обломки морга за спиной, я пошел переодеваться в комбинезон. Уэлан вернулся в Сент-Джуд ближе к вечеру. К этому моменту мы с собакой спустились уже на первый этаж, где дышать стало чуть легче, да и свет в открытые двери главного входа немного проникал. Даже при том, что лабрадору предстояло еще пройти весь подвал, обилие разного рода труб и коммуникаций почти исключало появление новых, незаметных на первый взгляд перегородок. Нам уже начало казаться, будто наша работа здесь подходит к концу, а запас сюрпризов, заготовленных для нас больницей, иссяк. Разумеется, мы зря радовались. Мы находились в рентгеновском кабинете, откуда вынесли почти все оборудование. По стенам висели постеры с напоминанием выключить мобильные телефоны, а кабинки для раздевания с распахнутыми настежь дверями напоминали разграбленные саркофаги. — Доктор Хантер! Я оглянулся и увидел в дверях Уэлана. Даже маска не могла скрыть хмурого выражения его лица. — Вы нужны нам в подвале, — сообщил он, повернулся и устремился прочь по коридору, не дожидаясь моей реакции. Я догнал Уэлана, когда он уже начал спускаться по лестнице. — Нашли что-нибудь? — спросил я. — Кусок обгоревшей кости в котельной. Но определить, человеческая она или нет, они не могут. Мы не знали, куда вы направились после визита к Ленноксам. — Разве вам не передали? — Не в этом дело. Вы должны были предупредить меня или старшего инспектора. Лично. — Вы были заняты, а я только мешался под ногами, — обиженно возразил я. — Я решил, что лучше заняться чем-нибудь полезным. — Так вот, в следующий раз обязательно предупредите нас. Наверное, на следующий раз я мог не рассчитывать. Но интуиция подсказывала мне, что у Уэлана был и другой повод для плохого настроения. — Как там у вас все прошло после моего ухода? — спросил я. Он вздохнул: — Одуйя все усложнил. Посоветовал матери Леннокса не давать согласия на снятие отпечатков пальцев у сына. И у нее самой тоже. Сказал, если они нам нужны, мы должны прежде выдвинуть официальные обвинения. Это не могло не стать ударом для Уорд. Если только отпечатки не сдаются добровольно, полиция не имеет права снимать их, не выдвинув обвинений. Гэри Леннокс был не в состоянии дать своего согласия, значит, это можно было просить только у его матери. И ее отказ лишал полицию возможности сравнить отпечатки пальцев ее сына с теми, что обнаружили в больнице. В общем, следствие заходило в тупик. — Что сам Одуйя на этом выигрывает? — поинтересовался я, когда мы спустились вниз. — Ничего. Это просто тактика проволочек. — Уэлан свернул в один из коридоров. Здесь трубы тянулись не только по стенам, но и по потолку, а дорогу нам освещали даже не прожектора, а редкая цепочка небольших светильников на треногах. — Он пытается еще и лишить нас доступа к медицинским картам Леннокса. Говорит, если Леннокс обвиняемый, мы должны предъявить документы; в противном случае обязаны прекратить преследование больного человека. — Но если Леннокс невиновен, в его же интересах быстрее разобраться с этим. — Вот и попробуйте объяснить это своему приятелю. — Он мне не приятель. Впрочем, я не винил Уэлана в его плохом настроении. Если отпечатки, оставленные на месте преступления, принадлежали Ленноксу, это стопроцентно подтвердило бы его вину. Однако отсутствие возможности сделать это наверняка было для полиции, мягко выражаясь, болезненным. Но я понимал, почему так поступал Одуйя. Гэри Леннокс не мог говорить за себя, поэтому делать это за него намеревался активист. Причем на совесть — даже ценой задержки полицейского расследования. О саморекламе Одуйя, конечно, не забывал, но, по-моему, искренне верил в то, что поступает правильно. Вряд ли это помогло бы ему завоевать всеобщее уважение. — У вас достаточно улик на Леннокса, чтобы выдвинуть обвинения? — спросил я. — Для ареста достаточно, — ответил Уэлан. — Для обвинения — нет. Без отпечатков пальцев это лишь предположения. — А в доме ничего не нашли? Наверняка же, арестовав сына, полиция обыскала дом в поисках улик. — Ничего полезного. Груду старых комиксов и журналов для любителей природы. Друзей у Леннокса, похоже, не было. Даже компьютера или мобильника не обнаружили. Чем больше я слышал, тем хуже себя чувствовал. — Как он сам? — Неважно. В больнице его поместили под капельницу. Пока они берут анализы, но и так ясно, что Леннокс в плохом состоянии. Виновен он или нет, мы оказали ему хорошую услугу, забрав из дома. Если мать так заботилась о родном сыне, не хотел бы я оказаться на ее попечении, будь она хоть десять раз бывшей медсестрой. — Лола ничего не говорила? — В основном матерные слова. У нее их богатый запас. А уж когда речь заходила о вас, тут уж просто хоть уши затыкай. — Уэлан усмехнулся. — Сдается мне, что из списка поздравлений на Рождество она вас вычеркнула. Он свернул в новый коридор, с низкого потолка которого капала вода. Коридор упирался в тяжелые металлические двери — вход в котельную. Помещение за дверью было заполнено баками, трубами и вентилями, часть которых скрывалась в темноте. В лучшие времена здесь, вероятно, был настоящий ад, полный шипения, пара и огня. Теперь же царило безмолвие. К запаху ржавчины примешивался аромат машинного масла. Но чем дальше мы отходили от дверей, тем сильнее ощущался другой запах — копоти и горелой древесины. Тут что-то жгли. Давно, но не очень. Поисковая группа собралась у бойлерного котла — ржавого металлического цилиндра восьми или девяти футов в диаметре, — исполинской консервной банки, положенной набок. С одного торца его у самого пола темнело круглое отверстие топки. Свет нескольких фонариков был направлен внутрь, и фигуры в призрачных белых комбинезонах как будто собрались вокруг костра. — Давайте показывайте! — скомандовал Уэлан. Одна из фигур, в которой можно было опознать женщину, выступила вперед. — Это лежало в золе, внутри топки. Это точно кость, но я не могу сказать, человеческая она или нет. Женщина протянула Уэлану пластиковый пакет для вещественных улик, в котором лежало что-то маленькое и темное. Уэлан повертел пакет в луче фонарика и передал мне: — Что скажете? Найденный предмет напоминал жженую скорлупу арахиса. Круглого сечения, сантиметр или полтора в длину, со слегка обугленными торцами. Поверхность кости потемнела, но на ней сохранилось несколько клочков обугленной мягкой ткани. — Средняя фаланга, — ответил я. — Какого пальца, сейчас не определю. — Но она человеческая? — Если только в Северном Лондоне не нашлось шимпанзе или бурых медведей — да, человеческая. Уэлан бросил на меня недовольный взгляд, но я вовсе не собирался шутить. Фаланги бурых медведей и приматов поразительно похожи на людские, и мне приходилось сталкиваться со случаями, когда кости животных ошибочно принимали за человеческие. Но даже так я мало сомневался в том, чьи кости мы нашли здесь.