— Ампутированные конечности в больницах сжигают, правда? — предположила одна из полицейских. — Может, это как раз после ампутации? — Для таких случаев у них используются муфельные печи, — возразил Уэлан, глядя на массивный металлический цилиндр. — А это бойлерный котел старого типа, топился углем. Он предназначен для того, чтобы греть воду, а не для сжигания отходов от операций. — Это произошло уже после того, как котлом перестали пользоваться по прямому назначению, — произнес я. — Каменный уголь при горении развивает большую температуру. Примерно такую же, как в крематории, так что любая кость должна была бы кальцифицироваться. Она стала бы белого цвета, не черного, как в нашем случае. Это означает, что горела она при более низкой температуре. Любая кость проходит под воздействием огня ряд хорошо известных превращений. Поначалу темнеет, меняя свой естественный, грязно-кремовый цвет на черный. Потом, если огонь достаточно сильный, кость становится сначала серой, а потом белой, как мел. В конце концов она делается легкой, как пемза: все органические вещества в ней выгорают, оставляя только кристаллический кальций. Уэлан покосился на зияющее отверстие топки: — Там больше ничего нет? — Пока не знаем, — ответила женщина в комбинезоне. — Мы прекратили поиски сразу после того, как нашли эту кость. Крупных частей тела там вроде не видно, но все забито золой и углями. Трудно сказать, что еще там в них закопано. Уэлан всматривался в пол перед топкой. На темном цементе отчетливо виднелись светло-серые пятна. — Тут просыпали золу. Это вы? — Нет, так с самого начала было, — обиженно промолвила женщина. — А топка? Закрыта или открыта была? — Закрыта. Уэлан нагнулся и заглянул внутрь котла. — Ничего не видно. — Его голос отдавался от стенок бойлера гулким эхом. — Дайте фонарь. Кто-то вышел вперед и сунул ему в руку фонарик. Уэлан протиснулся в топку по пояс. — Трудно сказать, что́ здесь жгли. Полно золы, но она могла остаться с тех пор, как им пользовались для отопления. Уэлан осторожно вылез обратно и распрямился. В руках он держал маленький почерневший цилиндрик. — Это не кость, — сказал я. — Нет. Но и не каменный уголь. Похоже на горелую древесину. Там ее полно. Кто-то жег тут дерево. — Можно я посмотрю? Уэлан передал мне фонарь и отступил в сторону. Горький, отдающий металлом запах гари проникал под маску. Я просунулся в круглое отверстие топки по грудь, заслонив собой свет снаружи, зато луч фонаря выхватил мешанину серой золы и черных головешек. Уэлан был прав: здесь осталось много того, что больше всего смахивало на горелое дерево, превратившееся в древесный уголь. Вероятно, под ним находились и другие кости, но пока я не видел ничего такого. Лишь когда я начал выбираться обратно, луч моего фонаря скользнул по предмету в дальнем конце топки. — Там что-то есть. Почти незаметный, предмет этот зарылся в золу. Из нее торчал только верхний его конец — плоский, треугольной формы. Случайному человеку он показался бы просто еще одной головешкой. — По-моему, это лопаточная кость, — сказал я. Я вылез из топки, уступил место полицейскому фотографу, чтобы тот сделал несколько снимков со вспышкой, и снова протиснулся в узкое отверстие. Круглый край люка больно впивался в живот, но я дотянулся-таки до зарывшегося в золу предмета. Расчистил золу и угли вокруг него, и теперь он торчал из них, словно спинной плавник акулы. Выдернулся он легко; мне пришлось только отряхнуть с него золу. Я вылез из топки и продемонстрировал его Уэлану. — Лопатка. Человеческая, — добавил я, прежде чем он успел задать вопрос. Поверхность кости почернела, и все же — как и фаланга — она весила почти столько, сколько должна весить нормальная кость. Огонь был достаточно жарким, чтобы в нем сгорела бо́льшая часть мягких тканей, но не очень жарким, чтобы кальцифицировать кость. Уэлан повертел лопатку в руках. — Версия со сжиганием отходов от хирургических операций отпадает полностью. Я мог бы представить, чтобы туда попал палец, но не такая здоровая штуковина. Вопрос в другом: где остальное тело? Если его, конечно, не расчленили предварительно, чтобы сжечь в бойлере лишь часть. Подобной возможности я исключить не мог. Известно много случаев, когда тело жертвы расчленялось, чтобы спрятать его части в разных местах. Однако я склонялся к другой версии. Я забрал почерневшую лопатку у Уэлана. — Отрезать плечо сложнее, чем руку или ногу, даже голову. Это означает, что нужно пилить туловище, а это работа грязная и тяжелая, и я не вижу на кости никаких следов этого. Да и не могло все тело сгореть, не оставив почти ничего. Дровяного огня для этого недостаточно — даже если пользоваться растопкой. — А как насчет эффекта фитиля? — спросил детектив с фотоаппаратом. — Ну, знаете, когда жир воспламеняется и горит как свеча, пока ничего не останется. Я слышал о таких случаях. Я тоже слышал, даже сам однажды имел дело с данным жутковатым феноменом. При наличии определенных условий, когда тело горит, слой подкожного жира может растопиться и пропитать одежду. Ткань, таким образом, превращается в подобие свечного фитиля, заставляя тело медленно прогорать до тех пор, пока не останется ничего, кроме сажи. Но случаи эти чрезвычайно редки, и я сомневался в том, чтобы это могло объяснить наши находки. — Чтобы подобное произошло, требуется весьма толстый слой жира, и даже так прогорает не все. Самые крупные кости и конечности обыкновенно сохраняются. — Они могут скрываться под золой, — настаивал детектив. — Не все тело, — возразил я. — Мы бы смогли видеть больше, чем только это. Активность грызунов в нашем случае тоже исключалась. При закрытом люке топки животные не сумели бы попасть внутрь. Даже если бы более крупный хищник вроде лисы и забрался в подвал, вряд ли так сильно обгоревшие кости представляли бы для него интерес. Уэлан опустился на четвереньки, чтобы лучше рассмотреть следы золы на полу перед топкой. — То есть вы хотите сказать, кто-то сжег тут тело, а потом вернулся, чтобы забрать то, что от него осталось? — Но не все, — ответил я, убирая лопатку в пакет для вещественных улик. Глава 22 Дальше поисковая операция с лабрадором велась без моего участия. Я остался в подвале рыться в золе. Если бы возникла необходимость, мне бы позвонили, но толку от меня больше было в подвале. Всю вторую половину дня мы просеивали золу сквозь мелкое сито. На сетке оставались мелкие головешки, не прогоревшие до конца, однако появлялись и другие находки. Еще несколько фаланг — пальцев рук и ног, затерявшихся в золе костей побольше, сильно обугленных огнем. Два куска сломанных ребер с острыми изломами, а еще то, что на первый взгляд смахивало на торчавший из золы и углей круглый камешек, на поверку оказалось верхней частью большой берцовой кости, рядом с которой в золе обнаружилась и голень. Прямо на поверхности золы лежала треугольная, с чуть скругленными углами коленная чашечка; скорее с левой ноги, хотя наверняка я утверждать не мог. По мере работы картина того, что здесь произошло, представлялась все яснее. Как и отметил Уэлан, зола на поверхности осталась от сжигания древесины. Под ней лежал слой золы со времен, когда бойлер топили каменным углем. Это позволяло предположить, что тело затолкали в топку, обложили сверху и с боков деревом и подожгли. Хотя древесина горела при меньшей температуре по сравнению с каменным углем, стены топки отражали жар, усиливая его, и этого хватило на то, чтобы мягкие ткани выгорели, оставив лишь обугленный скелет. А потом, когда огонь погас, а кости остыли достаточно для того, чтобы к ним можно было прикасаться, этот кто-то вернулся и забрал их. В котельной нашлись грабли и лопата — вероятно, ими орудовали больничные истопники, но кто-то явно пользовался ими и позднее. Обгоревшие фрагменты тела наверняка рассыпались, когда их попытались извлечь из топки, поскольку огонь пережег большую часть соединительных тканей, а те, что остались, уже не выдерживали веса костей и порвались. Судя по следам на поверхности золы, останки бесцеремонно подгребли поближе к люку, закопав при этом часть костей в золу. И не только костей. Мы нашли несколько предметов неорганического происхождения. Металлическую пряжку от пояса, застежку от «молнии» и маленькие круглые люверсы от обуви. Даже закопченные, а местами чуть оплавившиеся, они позволяли предположить, что тело сжигали одетым. Поначалу в поисках участвовала и спешно вызванная Парек, однако она задержалась в подвале ненадолго. Собственно, все, чем она могла нам помочь, — подтвердить, что найденные кости принадлежали человеку, а потом ее вызвали на какой-то другой, не связанный с нашей находкой случай на противоположном конце города, и Парек поспешила туда. Спускалась к нам и Уорд, совсем уже неуклюжая в комбинезоне. Лицо ее побледнело от усталости и волнения. — Что у вас тут, останки одного человека или нескольких? — спросила она, глядя на контейнеры с найденными костями. — Не могу пока ответить однозначно, — произнес я. — Пока ни одна кость не повторялась дважды, но… — Просто скажите: один труп или два? Уорд говорила непривычно резко, что выдавало ее напряженное состояние. От возбуждения, охватившего ее по дороге к Ленноксам, не осталось и следа. Мало того что ее надежды доказать вину Гэри Леннокса пошатнулись из-за вмешательства Одуйи, так к этому добавилась еще и находка четвертой жертвы. В общем, день складывался совсем не так, как она надеялась. — Один. Пока что, — добавил я. Найди мы два экземпляра одной и той же кости — ну, например, две правые большие берцовые, — это означало бы, что мы имеем дело со смешавшимися останками двух разных людей. Однако я не обнаружил никаких свидетельств этого. — Что вы еще можете сказать? — Все найденные кости довольно крупные и тяжелые, хотя огонь не мог не уменьшить их веса. Я предположил бы, что это останки мужчины. — Рост? Возраст? — Вы знаете, я не… — Моего доклада ждут сначала Эйнсли, а потом толпа газетчиков. Сообщите мне хоть что-нибудь. Мне очень хотелось ответить, что рано строить предположения о возрасте и сложении жертвы и мы еще не закончили возиться в золе, но, посмотрев в бледное лицо Уорд, я лишь вздохнул. — Насколько я могу определить, кости принадлежат взрослому мужчине. Крупного телосложения, рост от ста восьмидесяти четырех до ста восьмидесяти восьми сантиметров, судя по размерам большой берцовой кости. Более точный расчет я дам позднее, но пока я оцениваю его рост в шесть футов один дюйм. Или два. — А возраст? — Трудно пока сказать.