— Привет, это «Штучка», — раздалось в телефонной трубке. — Хейка, а здесь «Жопка», — палец пани старшего аспиранта с ногтем, покрашенным перламутровым лаком, тут же остановил пленку полицейского регистратора. Катушка перестала вращаться. Воеводские комендатуры полиции в Варшаве и Быдгощи явно говорили о чем-то таком, что никак не могло быть записано. — Ты нашла что-нибудь по делу смерти «телки»? — Абсолютно ничего. — И я тоже ничего. Как ты думаешь, о чем это свидетельствует? — Ммммм… Ну, не знаю… — А вот что ты думаешь о таком: «Телка» нам позвонила, и мы обе практически сразу же нашли ей материалы. А вот сейчас мы на уши встали — и ничего. Абсолютно ничего! — Да, ты права. Это заебательски странно. — Не странно это, а заранее подстроено. — Понимаю. Нас завели в тупик, подсунув старинный материал. — Именно. Нам все подсунули. Вот не кажется ли тебе глупым, что в Быдгощи я неожиданно нашла старый фильм только лишь потому, будто бы кто-то, якобы, хотел извлекать из пленок серебро, и фильм чудесным образом обнаружился в тот самый момент, когда «Телке» требовался материалы? — Тут ты совершенно права. Нам все это сунули прямо в руки. Зачем? — Чтобы напустить Хофмана на Матысика. — Во, курва… Именно так. Я звоню в Абвер. — У тебя там есть кто-то? — Ну конечно. Стей ин тач. — Оки доки. Рассчитывай на меня, ежели чего. Аргентинское имение было поднято на воздух десятками килограммов превосходного чешского семтекса. Собственно говоря, это не была организованная воинская операция — это была обычная резня. Встречаясь с какой-либо проблемой, десантники попросту грузили семтекс на всю катушку… и поехали! Взорвано было все, что можно было взорвать; ящик удалось перехватить без потерь. Слишком много взрывчатки, слишком много принесенных из самолета боеприпасов. Сегодня РПГ ассоциируется с аббревиатурой, относящейся с ролевыми играми, а тогда РПГ — это были исключительно русские гранатометы. Теоретически — противотанковыми, практически же разбивающими любые двери, с чудовищными побочными эффектами. Чудовищными для защитников. Неприятности начались чуть позднее. Раненный снайпер умирал, вопя что-то непонятное; двое других боялось высунуть голову из-за остатков стены. — Он видит мою позицию!!! — кричал тот, что боялся отклеиться от дерева. — Он видит!!! — Не пизди! — крикнул в ответ Томецкий. — Не может он видеть. — Он предвидит все, что я сделаю! — Как же. Стреляй, курва! Снайпер отклеился от дерева, но, прежде чем успел поглядеть в оптический прицел, получил пулю точно между глаз. — Блин! — Томецкий все дергался с камерой. Он указал на следующего снайпера. — Теперь ты. Стреляй. — Он видит мою позицию, — этот солдат был еще спокоен. — Совершенно так, будто бы кто-то стоит рядом и сообщает ему координаты. — Опупел? Кто-то из наших? — Или кто-то невидимый, — снайпер глянул на труп коллеги. — Это некто такой, кто рядом! Томецкого чуть не разорвало. — Ни у кого из наших нет даже передатчика!!! Так что никто не может соотбщать о позиции тому типу!!! Снайпер прикусил губу. — Этот кто-то стоит рядом со мной, — спокойно сообщил он. — Ну тогда он точно невидимый. Стреляй, мать твою так! Солдат выглянул из-за укрытия. Чистую пулю в голову он получил еще до того, как глянул в прицел. — Чтоб ты… — Томецкий долгое время глядел на это как парализованный. — Дайте побольше семтекса! — Сколько? — рявкнул кто-то сзади. — Лучше всего, целую тонну… Шутка, похоже, не была удачной, так ведь и старший сержант не был в настроении. — Это Кирпичный завод, — в трубке раздался голос женщины, которую достали все и все. «Кирпичный завод» — это кодовое наименование воеводской комендатуры — просто-напросто, здание, где было много глины. А точнее — «глин»[7]. В межконторских разговорах применялись другие кодовые названия, ну и, опять же, момент тишины был значительно длиннее. Телефонный регистратор здесь был гораздо лучше, и уже было недостаточно прижать пленку пальцем. Нужно было выполнить больше действий. — Это Абвер. Слушаю уже в расслабухе — то есть, уже без записи. «Абвер» — это попросту Агентство Внутренней Безопасности, давний UOP, ну а сокращение ABW[8] само просилось, чтобы его «творчески» интерпретировать… — Кирпичный Завод просит поддержки. Убили нашу коллегу, женщину-полицейского. Имеется вероятность внутреннего натравливания по определенному делу… — Чтооооо?! — Вероятно, дело внутреннее. Не знаю. Возможно, армия, может, разведка, а может, полиция. Во всяком случае, кто-то из наших убил нашего. Нашу, курва! Пани Анете Беляк, которая ответила на звонок, казалось, что она ослышалась. Но кружок ассистенток Биг Боссов действовал безупречно. — Оки доки. Абвер предоставит вам полную поддержку. — Хорошо, благодарю. Запускаю тебе дело на терминал. — Только не на терминал. Тут все регистрируется! — Оки доки. Личная встреча. Я из Варшавы. — Знаю. А я из Вроцлава. — Хорошо. Буду часов через шесть. — Оки доки. Мобилку отключаю. Звони на номер телефонной будки. Сейчас продиктую. — Спасибо, баба, за помощь. — Для того мы и существуем. Для того мы здесь, «Штучка». Для того наши отцы трахали наших матерей, чтобы сейчас мы могли помочь одна другой — повторила «родовой» клич круга из нескольких десятков женщин, которые умели переносить горы, хотя официально не могли почти ничего. Девушки уже знали, что вот сейчас случится «неофициальный» перенос горы с места на место. Но зато — и это абсолютно надежно — перенос вместе с протоколом происшествия и полнейшей документацией. Матысик зыркнул на Томецкого. Садик бара при заправке был уже совершенно пуст. Хофман чувствовал, что у него дрожат руки. — У меня с вами странная проблема, — произнес он, закуривая. Глубоко затянулся. — То ли вы гоните какую-то хрень, то ли говорите правду. Но тогда следовало бы признать существование сверхъестественных сил. — А с «Балаболкой» разговаривал? — А это дух? — Не знаю. Не знаю, курва, что это такое, — признал Томецкий — распространяя в округу запах чеснока. — Никто, курва, не знает, что это такое. — А говоря более культурно, — вмешался Матысик, — мы не знаем ничего больше, чем то, что нам сказали. А сказали, скажем, мало чего. — А что конкретно вы знаете? — «Балаболка» это некто такой… ну, не знаю… — бывший капитан Войска Польского на миг замялся. — Мы называем это Ангелом-Хранителем. Это странная такая форма, какая-то эманация или чего-то такое. Наверняка, не человек… — Наверняка, не человек? — Как раз это мы знаем на все сто. У Ангелов почти что нет памяти. Они не в состоянии вспомнить слишком много подробностей из своей «настоящей» жизни. Собственно говоря, это… даже не знаю, как сказать… Сгусток чувств. Это уплотнение чувств, которые когда-то управляли живым человеком — немного знаний о нем, только совершенно общих. Но вот могут они много чего. «Балаболка» наверняка уже тебе помогла. Ангелы-хранители всегда появляются в такие мгновения, когда тебе что-то угрожает. — Ну да. Помогла мне, — перебил его Хофман. — Спасла меня от двух наемных убийц. — Именно. Ангелы для того и существуют. Потому когда-то я и говорил, что нам тяжело что-нибудь сделать. Чертовски трудно, например, нас застрелить. Чертовски трудно исполнить на нас приговор. Ангелы видят то, что хотят. Они не всеведующие, но, например, могут выявить двух убийц, спрятавшихся за углом. Они в состоянии увидеть, а придержала ли катушку регистратора дамочка в варшавской полиции. Поэтому не стоит посылать против нас платных убийц. Вся забава заключается в том, чтобы натравить другие службы. — Не понял!