Тот приподнял брови. — Какой официальный язык действует в Белизе? Василевский выпучил глаза, удивленный Хиршбаум наклонился над рулем. — Не понял? Мержва усмехнулся. — А где находится Белиз? Приблизительно… в какой стороне света… Офицер какое-то время глядел на парочку. Он явно не ждал ответа. Прикусил губу. — Я тут покопался в ваших документах, — повторил он. — Полгода тому назад вы прилетели во Вроцлав рейсовым самолетом из Франкфурта. В аэропорту у вас украли все документы. Среди всего прочего был украден и паспорт, о чем вы, собственно, скрупулезно заявили в полиции. Вы… — офицер понизил голос. — Вы ведь всегда весьма скрупулезны, правда? — О чем вы вообще говорите? — Я говорю о том, что легче всего устроить себе новый паспорт в Белизе. Это вопрос исключительно финансовый. Только я не об этом. Их консульство в Германии выдало вам дубликат, а затем вы подали заявление о натурализации в Польше. Что, если учесть ваш внешний вид, язык общения и представленные документы о предках, реализовать было совершенно несложно. И вы стали польским гражданином. Мержва откинулся на капоте и отпил глоток пива. — У меня такое странное чувство, что вы никогда не были в Белизе, что вы не знаете, какой там официальный язык, и вы даже понятия не имеете, где эта страна находится, и более того… Что-то мне подсказывает, что вы и в Германии не были. — В чем вы меня подозреваете? Что это вообще за чушь? — Я вас ни в чем не подозреваю. Любой преступник поступил бы раз в сто умнее. Не говоря уже об агентах иностранной разведки. Хиршбаум закури. Он, казалось, вовсе не был удивлен сообщениями полицейского. — Я мог бы все это пояснить, — буркнул он. — Если, конечно, буду иметь согласие своего пациента, — заявил он официальным тоном. На сей раз Мержва удивленно вскинул брови. Точно так же, как и Василевский. — Что-то я не понимаю. — Я мог бы объяснить все происходящее… Конечно, если мой приятель и одновременно пациент позволит. Мержва вопросительно глянул на Василевского. Тот кивнул. — Честно признаюсь, я тоже мало чего понимаю, но… — он пожал плечами. — Если речь идет об открытии врачебной тайны, то ладно… — Точно? — спросил у него Хиршбаум. Василевский удивленно глянул на него. — Ясное дело, — только и ответил он. — Несмотря на внешний вид, дело довольно простое. Ты страдаешь… Он страдает раздвоением личности. Василевский уставился на него. — В настоящее время он находится в регрессивной фазе. Вот сейчас даже не помнит, по какому делу ко мне приходит. Только не спрашивайте у меня про латинские термины или точные научные объяснения, потому что ничего не поймете. Это определенный вид амнезии, связанной с расстройствами личности. В определенный момент Василевский, ну… как бы это сказать… Превращается в другую личность. Он внезапно перестает помнить, что является кем-то совершенно другим. И… ну… начинает новую жизнь. — Погодите, погодите-ка. Правда, я обладаю весьма туманными понятиями о шизофрении. Но никак не могу себе представить, как больной перед приступом, в течение нескольких недель, с необычной тщательностью закрывает свои служебные дела, включая сюда и соцстрахование, налоговое управление и всю остальную любимую нашу бюрократию… — Действительно. Это сложно себе представить, — развел Хиршбаум руками. — Что поделаешь. Мы до сих пор мало чего знаем о психических заболеваниях. Со времен Фрейда продвинулись буквально на волосок. — Момент, — вновь перебил его Мержва. — Вы утверждаете, будто бы ваш клиент, ни с того, ни с сего, начинает новую жизнь, забывая о предыдущей? Он придумал, будто бы является Робертом Даронем? — Нечто подобное я и хочу сказать. — А каково же его настоящее имя? — Не знаю. Лично я знаю его как Василевского, но это еще ни о чем не свидетельствует. — И, извиняюсь за выражение, психически больной человек открывает фирму за фирмой, и в каждой немедленно достигает ошеломительного финансового успеха? Хиршбаум расхохотался. — Шизофреники — очень умные люди, — продолжал он хихикать. — А у этого вдобавок имеется одно специфическое свойство. Он обладает гипнотическим влиянием на людей. — Вы хотите убедить меня, будто бы кто-то, понятия не имеющий об Интернете, неожиданно учреждает фирму, по объявлению в газете нанимает секретаршу и пару программистов, а уже через неделю способен позволить себе приобрести новенькую «альфа ромео»? — А что такое вообще бизнес? — вопросом на вопрос ответил Хиршбаум. — Это искусство убедить контрагента, чтобы он заключил сделку именно с вами, а не с Ковальским или Новаком, которые предлагают то же самое. Вот и все. Гипнотического влияния на людей будет вполне достаточно. — Секундочку. Вы хотите сказать, что через месяц он с равным успехом будет продавать грузовики, а через год — женские трусики? — А еще он может создать Польскую Космическую Промышленность. Проблема лишь в найме специалистов и нахождении партнеров. А вот это второе ему удается очень даже легко. Мержва покачал головой. — Все это в башку не помещается, вы мне какую-то чушь пытаетесь сунуть, — разгневанно остановил он Хиршбаума. Теперь вместо одного подозреваемого у него появилось двое. — Да пожалуйста… Как вы прекрасно знаете, никакой он не агент разведки Гондураса, никакой не преступник. Если так уж желаете, предъявите ему обвинение. Но в чем? В убийстве Роберта Дароня? А где тело? За получение паспорта за взятку? Так можете проверять в Белизе до конца жизни! Это уже мания преследования! Он будет менять шкуру словно змея. Постоянно, каждый сезон, непрестанно. Только вы ни на чем его не выцепите, потому что он чертовски скрупулезен в устройстве дел с налоговиками, что вы и сами отметили. — И вы называете это шизофренией? — Если говорить честно, то я не знаю, что такое шизофрения. Только прошу не удивляться, если через год вы станете вести дело Элизы Вуйтчак, гражданки Китая, богатой как тысяча чертей, проживающей в одном из вроцлавских богатых вилл, и станете размышлять над тем: куда девался Василевский. — Ну… это уже вы пересолили. — Возможно, но не сильно. — Но вы же сами говорили, что уже много лет знаете пациента по фамилии Василевский. Хиршбаум вновь расхохотался. — Даааа? Говорил? На самом деле? — Он закурил. — А разве я, случаем, не говорил еще, что он на всех оказывает гипнотическое влияние? И вы считаете, будто бы я являюсь каким-то исключением? Уже неоднократно я убеждался в том, что он многое что может. Быть может, пять лет назад я узнал его как Збышка Грабецкого или Стефанию Лацяк или вообще — как Иисуса Христа, но, возможно, я познакомился с ним всего пару дней назад, а он мне только внушил, будто мы знакомы много лет. То ли я толком не могу рассказать, то ли вы — понять? — И вы являетесь профессиональным психологом? — Профессиональным… — Хиршбаум пожал плечами. — Слово-отмычка. Вы хоть знаете, что такое психология? Вижу, что не знаете, так что поясню. Психология — это наука, выдуманная врачами, которые боялись крови, — он вновь рассмеялся, но в его смехе были слышны печальные нотки. — Нихрена мы не знаем о человеческой психике. Нихрена не знаем о мозге! Фрейд, фамилия, которую знает каждый, был научным ничтожеством, что ему неоднократно доказывали. Он — научный ноль! Ничто! Но это не мешает, чтобы фрейдизм цвел и пах. Уже в качестве философии? В качестве веры? Честное слово, не знаю. Психоанализ — это не наука, тем не менее, его применяют во всем свете. Мержва тоже сунул в рот сигарету. — Еще немного, и вы начнете пояснять, будто бы все это нам только снится. О! — Хиршбаум нацелил в него палец. — И вы уже находитесь на верном пути. — На каком пути? — Чтобы сделаться практикующим фрейдистом. Прошу прощения, профессиональным. Офицер лишь вздохнул. Он поднялся с капота, выбросил окурок и распрямил кости. — Вижу, что сегодня мы ни до чего не дойдем, — буркнул он. — Но вернемся к делу. Благодарю вас обоих за встречу. Он выбросил банку в ближайший мусорный контейнер, слегка прикусывая губу, открыл двери своей лянчии, сделал жест, будто хотел остаться, переборол себя, уселся в машину и завел двигатель. Василевский не глядел на удаляющийся автомобиль. Вместо этого он глянул на приятеля. — Здзисек!.. — Он не знал, как толком выразиться. — Я что, и вправду псих? — Какой еще псих? — пожал плечами Хиршбаум. — Не бери дурного в голову. — Говори. Тот отбросил только что прикуренную сигарету. — У тебя в жизни все в порядке? Какие-то проблемы, помимо этого офицерика? Кто-то тебя преследует? Гонится за тобой? Или ты опасен для окружающих? Василевский молчал. Он не мог справиться с собственными мыслями. — Ну, и раз тебе хорошо, нечего и беспокоиться. — Хиршбаум тоже завел двигатель. — Положи на все болт и заскочи в четверг, как обычно. Он стартовал резко, против направления движения, затем сразу свернул на ведущий вниз пандус. Василевский даже не успел его поблагодарить. Долгое время он просидел в молчании. Затем объехал бетонный стержень здания и попал на выездной пандус, но уже по нужной стороне. При выезде было немного хлопот с электронным билетом, поскольку никто не предусматривал, что сюда можно въехать и выехать, не высаживаясь из автомобиля и не выходя наружу. Вокруг не было ни единого человека. Какое-то время он размышлял над тем, не позвонить ли в центр обслуживания паркинга, но, зная жизнь, в эту пору там тоже никого не было, так что пришлось бы выкаблучиваться с глупыми компьютерами, которые милым голоском заставляли бы его нажимать на все новые клавиши в телефоне. Пришлось выйти и разыскивать автомат. По крайней мере, на какое-то время это отвело его мысли от всего дела. Но когда шлагбаум наконец поднялся, все вернулось.