Неужто он и вправду сумасшедший? Шизофреник с приступами амнезии? Действительно ли устроил себе левый паспорт в Белизе? Ну, псякрев! Он и вправду понятия не имел, где находится этот долбаный Белиз, какой там у них официальный язык. Не сильно-то он помнил, чтобы что-то устраивал, но… Погоди. Он придавил педаль газа, мчась через засыпающий город. Ведь должен же он что-нибудь помнить. Должен иметь каких-то знакомых. Так, погодь, погодь… Секретарша? Он видел ее несколько раз. На работу принял, и правда, по газетному объявлению. На фирме были какие-то компьютерщики, имелась бухгалтерша. Ее он видел раз в месяц, компьютерщиков — вообще никогда. Все по телефону, впрочем… а разбирался ли он в этом? Устраивал простые, хорошо оплачиваемые заказы, вот и все. Боже! Здзисек мог быть и прав. Но что бы так вообще ничего не помнить? Ни одного личного знакомого? Погоди-ка… Сам Здзисек и… и… еще кто-то! Мглистый силуэт никак не желал материализоваться в мыслях. Какая-то женщина… Какая-то… какая-то… Боже! До сих пор он жил, как во сне. Шастал ночью по пустым улицам, лазил среди деревьев в парках, постоянно сам, все время погруженный в онирическую реальность. Был психом! Альфа промчалась через Тшебницкий мост. Мост. Его он помнил. Вообще, хоть в Карловице перебрался недавно, район казался вроде бы знакомым. Во всяком случае, какие-то его элементы. Василевский слегка притормозил. Нет, домой он ехать не может, просто не выдержал бы один, в четырех стенах. Он опустил оба стекла, поддаваясь ударам теплого ветра, и разглядывался. Он помнил гигантскую башню по другой стороне Одры и улицу, затененную кованными из железа оградами. Он свернул в улицу Каспровича, помня, что под казармами там была водонапорная башня. Василевский придавил педаль газа. Альфа рванула вперед, словно он хлестнул ее плеткой, моментально проскочив, что ни говори, длинную улицу. Башня, действительно, имелась. Равно как и казармы, сейчас принадлежавшие университету. Он свернул налево. Потом направо. Военный городок. Один из более крупных домов теперь был перестроен в инфекционную больницу. Вновь свернул налево. Он наверняка помнил эту дорогу. Помнил эту брусчатку, высокие тротуары, платформу ждя противовоздушного наблюдения на одной из крыш… Василевский прибавил газу. Альфа раскочегарилась до двух сотен в час по неровной, узкой дороге. К счастью, стояла ночь, и везде было пусто. Дорога вывела его за застройки, в поля. Нет, это не поля. Полигон. Василевский придавил педаль тормоза. Остановился на мощеном подъезде рядом с проржавевшим шлагбаумом и табличкой «Военная территория — проход запрещен». Этот подъезд он помнил… Вытащил фонарик и вышел, разглядываясь по сторонам. Счастье, что это военная территория — последний столь крупный оазис чистой, ничем не загрязненной природы буквально в нескольких минутах от центра. Василевский заблокировал центральный замок и, освещая дорогу фонарем, направился вдоль оставшейся еще от немцев бетонной дороги для танков. Вновь он почувствовал себя будто во сне. Луна освещала странную округу, поросшую доходящей до локтей травой. Или это была не трава, а камыши? Во всяком случае, серебристое море с немногочисленными островками отдельных деревьев тянулось до самого горизонта. Он ускорил шаг. Деревья появились и возле дороги. Он видел два орудия. Немецкое «acht coma acht» и польскую переделку пятидесятых годов. Оба потрепанные, сейчас представляющие собой исключительно декорацию. Откуда-то ему было известно, что следует свернуть направо. Фонариком осветил небольшую табличку «Территория противохимических учений». В узком столбе света он видел расставленные среди деревьев заржавевшие столики и… то, чего подсознательно разыскивал. Выжженный корпус немецкого транспортера времен войны. Василевский продрался сквозь высокие травы и умело запрыгнул на наклонную броню. Какой-то шутник нарисовал на бортах свастику и знаки Африканского Корпуса. Это правда, Роммель здесь тренировался, только развалины машины не имели пустынного камуфляжа. Василевский сунул фонарик в один из открытых лазов. В средине кто-то должен был разводить костер. Изнутри панцирь был закопченный, серое покрытие стен, в большинстве своем, расплавилось. Места для солдат с разбитыми контейнерами, широко раскрытый задний, штурмовой люк, пустое двигательное отделение… Василевский спустился вниз. С трудом, через два отверстия от чертовски узеньких дверок, протиснулся в командирский отсек. Уселся, а точнее, присел, на месте водителя и глянул сквозь броневое забрало, заслоняющее наблюдательную бойницу. Щели в забрале были сделаны в форме елочки, словно в шлеме средневекового рыцаря. И в этот момент зазвонил сотовый телефон. Василевский от неожиданности вздрогнул. Фонарь упал на пол. — Да, слушаю? — Приветствую, — раздался в трубке низкий голос. — Вы со мной не знакомы. Полковник Вашков. — Хмммм… чем могу служить? — Не были бы вы так добры подойти ко мне. Что-то не хочется брести через эту траву. — Подойти к вам? Перепуганный Василевский выставил голову из люка. — Куда? Почти что рядом, на боковой дороге между деревьями зажглись фары двух машин. Одна из них была исключительно крупной. Василевский выпрыгнул из транспортера и начал продираться к деревьям. — Я не знал, что здесь нельзя ходить. Я… — Да не беспокойтесь, — ответил полковник и прервал соединение. Василевский заметил несколько солдат с автоматами «берилл», когда же добрался в круг света — еще и вездеход с камуфляжной окраской, а рядом с ним — бронетранспортер. На сей раз: польский и исправный. Высокий мужчина в парадном мундире и с фуражкой-рогатывкой на голове подошел, вытянув для приветствия руку. — Не забивайте себе голову. Количество велосипедистов, грибников и любителей шашлыка, шастающих по этой территории в выходные, настолько велико, что если бы мы хоть раз пальнули боевым снарядом, потери превысили бы Хиросиму. — Вообще-то, я видел табличку с надписью «Военный полигон», но… — Успокойтесь, — Вашков пригласил его в польский транспортер. — Полковник Войска Польского не предназначен для того, чтобы ловить нарушителей никому не нужных предписаний. — В таком случае, чему я должен быть благодарен удовольствию беседы с вами? — Видите ли, — полковник закрыл бронированную дверь и зажег лампы дневного света. — С вами у меня имеются хлопоты. И даже не хлопоты, а крупная проблема. — Не понял… Вашков вынул две запотевшие банки пива из пенополистироловой сумки-холодильника. Одну из них открыл и подал Василевскому. — Потому что вы прибыли на встречу почти что на сорок лет раньше, — широко усмехнулся он. — Боже! Да что со мной не так? Со мной что-то не в порядке. Долгое время полковник разглядывал его. Затем отвел глаза. — Это все здесь, — указал он на бронированные стенки транспортера, — только лишь для того, чтобы произвести на вас впечатление. Чтобы убедить вас: все то, о чем я скажу позднее, вопреки кажущемуся, это все совершенно серьезно. — Все то, о чем я скажу позднее, ВОПРЕКИ КАЖУЩЕМУСЯ, это все совершенно серьезно, — как эхо повторил Василевский. — Ну да, — полковник вскрыл свою банку, тяжело вздохнул и сделал небольшой глоток. — Я сотрудник военной контрразведки. И, знаете… все подобного рода службы взаимно пересекаются. Здесь услышишь какую-нибудь сплетню, там узнаешь клочок какой-то информации, и вот мы уже чего-то там узнаем про деятельность конкурентов. — Это вы говорите про Алека Мержву? — Ну да. Меня ужасно заинтересовало, почему это один из лучших офицеров Центрального Следственного Бюро длительное время занимается делом, в котором никого ни в чем нельзя обвинить. Хотелось бы знать, в чем тут речь? Василевский тоже улыбнулся. Он попробовал превосходно охлажденного пива и закурил. — Мне и самому хотелось бы это знать. — Понятно. Я знал, что он встретится с вами на паркинге, покопался в своих бумагах, а вы знаете, сейчас у нас имеется совершенно невероятный американский компьютер, который даже умеет распознавать лица с фотографий в различных документах и… — он резко сменил тему. — Так вот, я задал своим людям вопрос: а что, собственно, нам про вас известно? — То что я являюсь агентом Гондураса? Полковник вновь рассмеялся. — Гондураса, Пуэрто-Рико, княжества Монако и Эстонии. Слишком смешно, чтобы относиться к этому серьезно. Тем не менее… И что-то мне подсказало, что я смогу найти вас здесь. Назовем это шестым чувством, даром предчувствия, гаданием на кофейной гуще. С собой я привел пару человек, но, как уже говорил, исключительно для того, чтобы произвести впечатление. Мы ждали с сумерек, ждали-ждали, и вы пришли. Василевский тряхнул головой. — Вы сказали, будто бы… — Я сказал, что вы пришли на встречу на сорок лет раньше. — Боже, опять мне кажется, будто бы я сплю и вижу сон. — Нет, вы не спите. — Вашков вынул из конверта старую, подгоревшую по краю фотографию величиной с открытку. Вначале показал оборотную сторону. Там по-немецки было написано: «Рита, встретимся здесь через сто лет. Твой Руди». И дата: 19 мая 1943 года. Полковник без спешки повернул бумажный прямоугольник, чтобы можно было увидеть, что же на фотографии изображено. А на ней был изображен тот же самый полигон, тот же самый германский транспортер, только в состоянии пятидесятивосьмилетней давности. На крыше военной машины стоял Василевский в мундире вермахта с винтовкой за спиной. В руке у него был букетик полевых цветов, на лице улыбка. — Это… но ведь это… — Сегодня с фотографией можно сделать все, что только пожелаешь, — сухо перебил его Вашков. — Только по причине фотомонтажа я бы вас не беспокоил. Фотография самая настоящая. — Откуда она у вас? — О-о, а вот этот вопрос уже весьма интересный. Наш чудный американский компьютер, разыскивая информацию относительно вас, проводил сравнение лиц на фотоснимках. Какой-то не слишком умный программист забыл установить ограничение по времени до года, я знаю… семидесятого или восьмидесятого. А тут, бах, имеется ваш снимок! Из 1943 года. — Вы же это несерьезно. — Теперь вы должны понять, почему с самого начала я заявил, что, ВОПРЕКИ КАЖУЩЕМУСЯ, я буду серьезен. — Не думаете ли вы, будто бы я этил в 1943 году! Вашков только пожал плечами. — Я исследовал все перехваченные после войны германские акты. И снова любопытная история. Так вот, в гестапо, а потом в РСХА, Головной Управлении Безопасности Рейха, работала одна женщина. Рита Лауш. Она была настолько хорошим следственным офицером, что поднялась достаточно высоко, будучи единственной женщиной на таком посту. Ей подкидывали наиболее сложные дела и… В сорок третьем ей подбросили очередное. В армии выявил агента иностранной разведки. Ефрейтора Рудольфа Шенка. Но тут сразу же появились сомнения. Иностранная разведка разместила в германской армии… рядового? Зачем? Дело было очень странным. Но тут мы должны немного отступить во времени. Так вот, в тридцать девятом году герра Хайни Губера должны были послать из Бреслау на войну с Польшей. К сожалению, в Тшебнице поезд сошел с рельсов. Один смертный случай: Хайни Губер. Через пару лет командование решило выслать рядового Кристиана Меллера на восточный фронт. К Сожалению, герр Меллер погиб вместе со всем взводом в авиакатастрофе под Оппель[34]. И все было бы в полном порядке, но совершенно случайно было установлено, что Хайни Губер, Кристиан Меллер и Руди Шенк — это один и тот же человек. О чем, хотя бы, свидетельствуют фотографии из соответственных документов. Вашков выкладывал на небольшой металлический столик пожелтевшие германские документы с прикрепленными к ним фотографиями Василевского в мундирах различных родов войск. — В обычных условиях никто голову бы себе не ломал, но что-то обратило внимание офицера, ведущего расследование. Одна весьма странная мелочь. Если какая-то разведка тратит столько энергии на то, чтобы «воскрешать» своего агента, то есть, организовывать столь серьезные несчастные случаи, чтобы прикрыть псевдо-смерть, то почему этим человеком является некто, стоящий столь низко в войсковой иерархии. Почему именно в Бреслау? С этого времени дело должна была вести Рита Лауш. Ее первым шагом стала раскопка могил герра Губера и герра Меллера. Тел в гробах не было. И вот тут начинается самое любопытное. Фрау Лауш арестовала Рудольфа Шенка. Они как раз направлялись на автомобиле в Берлин для допроса, — Вашков почесал подбородок. — Хмм… в Берлин? Обычного рядового? Зачем? — Зачем? — повторил за ним Василевский. — Вот этого уже никто не знает, — слегка усмехнулся полковник. — Во всяком случае, они не доехали. — Неужели авария? — Верно. Мне нравится ход ваших размышлений. — Где-то неподалеку от Легницы? На шоссе? Полковник кивнул. — Неподалеку от Лейгниц[35], именно. Какие-нибудь ассоциации? — Только не издевайтесь. Вашков распрямил спину, слегка скривился. — Спасательная группа засвидетельствовала смерть Шенка. Рита Лауш выжила. Но вот тело Шенка исчезло. Как будто его и не было. Кто бы там занимался каким-то рядовым, но… — Но это еще не конец, правда? — Действительно. Риту Лауш застали за тем, как она уничтожала документы по делу. Причем, к сожалению, очень эффективно. Не осталось ничего, кроме этой вот фотографии, которую в самый последний момент вытащили из печки. И одного фрагмента бумажной страницы. Следствие было передано выше. Первая гипотеза была такая: Рита влюбилась в подозреваемого, наилучшим доказательством чего является именно этот снимок; она инсценировала автомобильную аварию под Лейгниц и помогла любовнику сбежать, а потом начала затирать следы, сжигая акты. В то время, и вправду, не либеральничали. Тем не менее, в знак признания былых заслуг Риту не расстреляли, а всего лишь разжаловали и перевели в никому не нужный отдел обеспечения безопасности на завод в Диренфурте. Это нынешний Бржег Дольны. — И что дальше? — Ничего. Рита до Бржега не доехала. Где-то неподалеку Олавы в поезде ее случайно застрелил пьяный солдат. Его присудили к смертной казни. Приговор был исполнен в 1944 году. Ничего больше по тому делу нам не известно. — Что-то слишком много здесь случайностей, — буркнул Василевский. — И я так считаю, — согласился с ним полковник. — И к чему вы ведете? Вашков вынул из кармана очередной бумажный прямоугольничек. Какое-то время он держал его в ладони, затем положил на металлическом столике.