— Это Сельма, — шепчет Джек. Мы все просто стоим и смотрим друг на друга. Но вот распахивается дверь, ведущая за кулисы, и из нее выходят четверо: Изабель, Авигея, балерина и… — Я знал, — кричит Джек. — Сэм, я знал, что ты жив! Глава шестнадцатая. Братья. Элис Я даже не успела отдышаться. Вот Сэм протягивает мне букет роз, и мы выходим из-за кулис в коридор, а через минуту Сэм лежит на полу, и на нем верхом сидит какой-то парень. Тетя Авигея и женщина, которую я раньше никогда не видела, высмаркивались в носовые платки, а Сельма стояла с таким видом, будто она только что сошла с поезда, летящего на полном ходу. Из левого кармана сцены выбежала мама, она подскочила ко мне с еще одним букетом и сказала: «Ты была великолепна». Но она умолкла, с интересом глядя на происходящую вокруг нас неразбериху. Неподалеку от нас, прислонившись спиной к стене и обхватив голову руками, на полу сидел еще один парень. Кажется, все заметили его одновременно. Сэм сбросил с себя первого парня и подошел ко второму, который на вид был старше, грустнее и лохматее. Сэм встал на колени, уткнувшись лицом в его плечо. Сэм обнимал парня, а тот все громче и громче повторял: «Я думал, ты мертв, я думал, ты мертв, я думал, ты мертв». Джек. Хэнк. Меня как будто вывели из темной комнаты на яркий солнечный свет. Мои глаза никак не могли привыкнуть, и взгляд отказывался фокусироваться, когда я смотрела на трех братьев, которые наконец-то встретились. И именно в тот момент, когда Сэм начал терять веру, что сможет их отыскать. — Такое чувство, что я пытаюсь найти иголку в стоге сена, — сказал он, как только мы вернулись в Фэрбанкс. Мама была безумно нам рада и на ужин в честь нашего приезда приготовила свою фирменную лазанью. Когда мы прибирались на кухне, она сообщила Сэму, что он может оставаться так долго, сколько потребуется. — Я очень много о тебе слышала, — сказала она ему. — Правда? — спросила я. — Ах, Элис, мы с твоим отцом вообще-то иногда разговариваем. — Вы правда разговариваете? Но мама лишь игриво шлепнула меня, как будто бы я дурачилась. — Моя сестра работает в газете, — сказала она Сэму. — Если твои братья окажутся в Фэрбанксе, она первая об этом узнает. Он улыбнулся и поблагодарил маму, но, когда она ушла в столовую за грязными тарелками, мне стало ясно, что это была неискренняя улыбка. Я знаю, что у Сэма на душе, когда смотрю, как на его лицо набегает тень и как его глаза отливают множеством оттенков коричневого, словно стеклышки калейдоскопа, особенно когда он думает о братьях. — У тети Авигеи огромный опыт, — сказала я Сэму. — Она знает все про всех. Она найдет их, обещаю. Он сделал шаг вперед, набросил мне на плечи петлю из кухонного полотенца, которое держал в руках, притянул меня близко-близко к себе и поцеловал. Я уже давно ждала этого поцелуя, но он все равно застал меня врасплох. Я не знала, куда деть свои мыльные руки, поэтому запустила пальцы ему в волосы и поцеловала его в ответ — пылко. Ровно так, как мне и хотелось сделать много раз до этого: когда мы сидели на мостике, когда плыли в «Пеликане» и даже когда он, забрызганный кровью, стоял у удилищ. — Соленая, — прошептал Сэм. — Я знал, что ты соленая на вкус. Кажется, все это застало врасплох и мою маму: она бесшумно вошла на кухню, держа в руках еще одну стопку тарелок, которые с диким грохотом упали на пол, отчего мы все перепугались до смерти. Я так увлеклась воспоминаниями о том поцелуе, что не сразу почувствовала, как кто-то тянет меня за руку в вестибюль у зрительного зала. Я вижу перед собой Сэма и Хэнка, которые, все так же прижавшись друг к другу, сидят на ковре с красным цветочным орнаментом. Я понимаю, что по моим щекам течет тушь. — Привет, — говорит чье-то расплывчатое лицо, которое оказалось совсем близко от моего. — Джек? Он кивает. — Это Сэм тебе дал? — спрашивает Джек, показывая на кусочек красной резинки, который я пыталась спрятать в пучке. — Да, он. — Ты знала, что это талисман? — спрашивает Джек. — Поэтому и ношу его. — Это ты спасла Сэма? — Я пыталась, — отвечаю я. — А может, это он меня спас? — Ага, и так всю жизнь, правда? — произносит Джек. — Мы спасаем друг друга. — Ты именно такой, как тебя описывал Сэм, — говорю я ему, и он улыбается. — Ты восхитительно танцевала, — к нам с Джеком подходит Сельма. Такой улыбки я еще никогда не видела на ее лице. — Твое выступление, Элис… в нем все было идеально. Ты совершенно точно пройдешь отбор. — Сельма держит в руках мятое бумажное полотенце, на котором написано ее имя; вид у нее забавный — ее будто пристукнули чем-то по голове. — Спасибо… а что это? — спрашиваю я. Сельма держит этот клочок бумаги почти так же бережно, как я — букет роз от Сэма. Она прижимает бумажное полотенце к груди, словно это любовное письмо. — Это то, чего я ждала всю жизнь. Я и представить не могу, что заставило Сельму вести себя так непривычно — обычно она болтает без остановки, — но сейчас все происходящее лишено смысла, и у меня сводит ноги. Мне нужно пойти сделать растяжку, но в воздухе вестибюля витает так много чувств, что проще разрезать шейный позвонок лосося, чем уйти от этих людей. Сэм что-то шепчет на ухо Хэнку. Может, он рассказывает ему историю про косаток и про то, как он здесь очутился? Сэм, наверное, смотрит теперь на своих братьев по-другому. Я уверена, он очень изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. Сэм сейчас одет в то, что мама заказала ему в Sears Roebuck, когда мы приехали в Фэрбанкс, потому что у него были только старые вещи дяди. Я и сама еще не до конца привыкла видеть его в этой одежде. Даже когда мы только пришли на отбор — это было всего несколько часов назад, Сэм выглядел тревожным и вел себя скованно, будто его укачало больше, чем на лодке. Он показал на мои пуанты: — Они странно смотрятся на тебе. Мне тоже так казалось. — Они везде будут странно смотреться, если только они не подвешены над койкой во время рыбацкого сезона. Наверное, Сэм думал, что я все еще считаю себя виноватой, потому что он сказал: — Твой отец не хочет, чтобы ты жила, пытаясь ему угодить. Он хочет, чтобы ты была счастлива. А потом он отошел от меня чуть подальше на случай, если я опять разозлюсь, как в прошлый раз, когда он сказал мне то же самое. Но теперь я все понимаю. Я считала, что защищаю папу, а он всегда хотел, чтобы я просто была собой. Первый раз в жизни я танцевала как человек, который знает, чего он хочет. Я не боялась никого разочаровать, особенно саму себя. Но даже это не кажется сейчас таким важным, когда я смотрю на Хэнка и Сэма. Сэм ошибался, думая, что Хэнк злится на него или не беспокоится о нем. Я складываю каждую минуту, каждый час, каждый день, что я провела с Сэмом, и ясно осознаю, что все это время Хэнк считал, что его брат мертв. Я чувствую себя эгоисткой, глядя, как Хэнк пытается выбраться из круговорота мрачных мыслей. Будь я на его месте, я, наверное, никогда не смогла бы перестать плакать. — Я чувствовал, — вдруг говорит Джек, пристально глядя на меня, — что рядом с Сэмом именно такой человек, как ты. Он обнимает меня. — Ты был прав, — отвечаю я ему. — С Хэнком все будет в порядке? — У Хэнка все хорошо, — говорит Джек. — Или будет хорошо. У Джека глаза как у Сэма. Я так увлеченно разглядываю Джека, что не замечаю, как Хэнк с Сэмом поднялись с пола, пока не чувствую чью-то руку на своем плече. — Элис, это Хэнк, — говорит Сэм. Кажется, не очень вежливо в упор смотреть на зареванное лицо и красные опухшие щеки Хэнка. Но он делает шаг вперед и обнимает меня, а мои розы мнутся между нами. Хэнк пахнет сотнями миль, проделанных по слякотным дорогам, а еще чем-то сладким с оттенком лаванды; но кроме всего этого, я различаю знакомый застарелый запах лодки. Он крепко сжимает меня в объятиях, потом отступает назад и говорит: — Ты волшебно танцуешь. Я чуть не умер, пока на тебя смотрел. Хоть я и не уверена, что до конца поняла смысл его слов, я знаю, что это одна из самых приятных вещей, которую мне когда-либо говорили. Глава семнадцатая. Декабрь 1970-го. Руфь Между мусорных баков