На станции Старый город он сошел и направился к своему дому. Дома, надев пижаму, поискал пива в холодильнике и вина в шкафу, хотя знал, что ни того ни другого нет. Открыл банку русских крабов и сделал два бутерброда. Откупорил бутылку минеральной воды. Поел. Ужин как ужин, совсем даже неплохой, но уж больно тоскливо сидеть и жевать в одиночестве… Правда, позавчера было точно так же тоскливо, но тогда его это почему-то меньше трогало. Чтобы чем-то заняться, Мартин Бек взял с полки одну из многих еще не прочитанных книг. Это оказалась беллетризованная история битвы в Яванском море, автор Рэй Паркин[58]. Лежа в постели, он быстро ее одолел и заключил, что книжка плохая. И зачем только ее переводили на шведский? Кстати, какое издательство? «Норстедт»[59] – странно. Сэмюэл Элиот Морисон[60] в своей «Войне на двух океанах» на девяти страницах сумел о том же написать куда толковее и ярче, чем Паркин на двухстах пятидесяти семи. Засыпая, Мартин Бек думал о спагетти с мясным соусом. И поймал себя на том, что ждет завтрашнего дня с чувством, смахивающим на предвкушение. А так как чувство это было ничем не оправдано, бессодержательность субботы и воскресенья показалась ему особенно невыносимой. Впервые за несколько лет одиночество превратилось в нестерпимую муку. Дома не сиделось, и в воскресенье он даже совершил прогулку на пароходике до Мариефреда[61], но это не помогло. Он и на вольном воздухе чувствовал себя словно взаперти. Что-то в его жизни крепко не ладилось, и он не хотел больше с этим мириться, как мирился прежде. Глядя на других людей, Мартин Бек догадывался, что многие из них пребывают в таком же тупике, но то ли не осознают этого, то ли не хотят осознавать. В понедельник утром во сне он опять скакал верхом. Гито был похож на Кэрредина и держал в руке автоматический пистолет сорок пятого калибра. А когда Мартин Бек выполнил свой жертвенный ритуал, к нему подошла Peя Нильсен и спросила: «Ты ничего лучшего не мог придумать?» Придя в свой кабинет на Вестберга-алле, он снова взялся за телефон. Начал с онкологической клиники. И с великим трудом добился ответа, из которого мало что можно было извлечь. Свэрд был госпитализирован в понедельник шестого марта. Но уже на другой день его направили в инфекционное отделение Южной больницы. Почему? – На этот вопрос теперь не так-то легко ответить, – сказала секретарша, отыскав наконец в регистрационных книгах фамилию Свэрда. – Очевидно, случай не по нашему профилю. Истории болезни нет, есть только пометка, что он поступил с направлением от частного врача. – А что за врач? – Некий доктор Берглунд, терапевт. Кстати, вот и направление, только разобрать ничего нельзя, вы же знаете, как врачи пишут. Вдобавок ксерокопия плохая. – Адрес тоже не разобрать? – Адрес врача? Оденгатан, тридцать. – Ну вот видите, что-то все же разобрали. – Штемпель, – лаконично ответила секретарша. У доктора Берглунда автоматический ответчик сообщил, что прием временно прекращен, до пятнадцатого августа. Ну конечно, доктор в отпуске. Но Мартина Бека никак не устраивало ждать больше месяца, чтобы узнать, чем болел Свэрд. Он набрал один из номеров Южной больницы. Больница эта большая, ее телефоны вечно заняты, и он потратил почти два часа, прежде чем выяснил, что Карл Эдвин Свэрд действительно находился в инфекционном отделении в марте, а именно со вторника, седьмого числа, по субботу, восемнадцатого, после чего, судя по всему, отбыл домой. Но с каким заключением его выписали – здоров?.. Смертельно болен?.. На этот вопрос он никак не мог добиться ответа: заведующий отделением занят, не может подойти к телефону. Придется опять самому трогаться в путь… Мартин Бек доехал на такси до больницы и, поблуждав немного, отыскал нужный коридор. Еще через десять минут он сидел в кабинете человека, коему положено было знать все о состоянии здоровья Свэрда. Это был мужчина лет сорока, небольшого роста, волосы темные, глаза неопределенного цвета – серо-голубые с зелеными и светло-коричневыми искорками. Пока Мартин Бек искал в карманах несуществующие сигареты, врач, надев очки в роговой оправе, углубился в бумаги. Десять минут прошло в полном молчании, наконец он сдвинул очки на лоб и посмотрел на посетителя. – Ну, так. Что же вы хотели узнать? – Чем болел Свэрд? – Ничем. С минуту Мартин Бек осмысливал это несколько неожиданное заявление. Потом спросил: – Почему же он пролежал тут почти две недели? – Точнее, одиннадцать суток. Мы провели тщательное обследование. Были некоторые симптомы, было направление от частного врача. – Доктора Берглунда? – Совершенно верно. Пациент считал себя тяжелобольным. Во-первых, у него были две шишки на шее, во-вторых, в области живота слева – опухоль. Она легко прощупывалась, и, как часто бывает в таких случаях, пациент решил, что у него рак. Обратился к частному врачу, тот нашел симптомы тревожными. Но ведь частные врачи обычно не располагают необходимым оборудованием, чтобы диагностировать такие случаи. Да и не всегда квалификация достаточная. В этом случае был поставлен неверный диагноз, и пациента скоропалительно направили в онкологическую клинику. А там сразу выяснилось, что пациент не прошел обследования, и его перевели к нам. Ну а обследование – дело серьезное, надо было взять не один анализ. – И вывод гласил, что Свэрд здоров? – Практически здоров. Насчет шишек на шее мы сразу его успокоили – обыкновенные жировики, ничего опасного. Опухоль в области живота потребовала более серьезного исследования. Мы, в частности, произвели общую аортографию, рентген всего пищеварительного тракта. А также биопсию печени… – Это что такое? – Биопсия печени? Попросту выражаясь, в бок пациента вводят трубочку и отделяют кусочек печени. Кстати, это исследование я сам проводил. Затем взятый образец направили в лабораторию и проверили на раковые клетки. Так вот, ничего похожего мы не нашли. Опухоль оказалась изолированной кистой на колон… – Простите, как вы сказали? – На кишке. Словом, киста. Ничего серьезного. Ее можно было удалить хирургическим путем, но мы посчитали, что в таком вмешательстве нет нужды. Пациент не испытывал никаких неудобств. Правда, он утверждал, что у него прежде были сильные боли, но они явно носили психосоматический характер. Врач остановился, посмотрел на Мартина Бека, как глядят на детей и малограмотных, и пояснил: – Попросту говоря, самовнушение. – Вы лично общались со Свэрдом? – Конечно. Я каждый день с ним разговаривал, и перед его выпиской у нас состоялась долгая беседа. – Как он держался? – Первое время все его поведение определялось мыслями о мнимой болезни. Он был уверен, что у него неизлечимый рак и дни его сочтены. Думал, что ему осталось жить от силы месяц. – Что ж, он угадал, – вставил Мартин Бек. – В самом деле? Попал под машину? – Застрелен. Возможно, покончил с собой. Врач снял очки и задумчиво протер их уголком халата. – Второе предположение кажется мне совсем невероятным. – Почему? – Как я уже сказал, перед выпиской Свэрда у меня была с ним долгая беседа. Когда он убедился, что здоров, у него словно гора с плеч свалилась. Прежде он был страшно подавленный, а тут совсем переменился, сразу повеселел. Еще до этого мы установили, что его боли исчезают от самых простых средств. От таких таблеток, которые, между нами говоря, вовсе не являются болеутоляющими. – Значит, по-вашему, он не мог покончить с собой? – Не такая натура. – А какая у него была натура? – Я не психиатр, но на меня он произвел впечатление человека сурового и замкнутого. Персонал жаловался на него – придирается, брюзжит… Но это все проявилось уже в последние дни, после того как он понял, что у него нет ничего опасного. Подумав, Мартин Бек спросил: – Вы не знаете, его здесь никто не навещал? – Чего не знаю, того не знаю. Вообще-то, он говорил мне, что у него нет друзей. Мартин Бек встал: – Спасибо. Тогда, пожалуй, все. До свидания. Он был уже в дверях, когда врач вдруг сказал: – Кстати, насчет друзей и посещений… – Да? – Понимаете, какой-то родственник Свэрда – племянник его – звонил как-то во время моего дежурства и справлялся о здоровье дяди. – И что вы ответили?