Но она наверняка сейчас вместе с Таонгой, подбадривает девушку (и себя заодно). 17 августа Я был там! Был в Солей-дас. И я был Драконом!!! О, это не описать словами. Это надо видеть! Я пытаюсь собраться с мыслями, восстановить картину виденного, но необъятность впечатлений и эмоций усложняют дело. Вчера я не мог это описать. Я спал весь день вместе со всеми туземцами, принимавшими участие в ритуале. Я пытался не спать, хотел бежать, пока все спали. Но не мог. И не только из-за действия напитка. Но всё по порядку. Итак, в ночь 15 августа было полнолуние. Всё племя готовилось. Когда костёр был разожжён, мы сели вокруг. Тут надо сделать отступление. Когда меня привели к костру, шаман поднял невероятный шум. Он гневался и кричал. Я почти ничего не понял, но его гнев явно относился ко мне. Но на мою защиту отважно бросилась Кеикилани. Девушка храбро и тоже довольно гневно возразила шаману. Затем она обратилась к своему племени, что-то с жаром говорила, указывая на меня. Из её речи я тоже мало что понял, лишь отдельные слова. И это возымело успех — шаман притих, лишь невнятно бормоча, наверняка ругательства. Ритуал начался. Привели большого оленя и принесли его в жертву. Я видел в этот момент лицо Кеикилани, девушка зажмурилась, не в силах вынести эту жестокость. Пламя костра осветило скорбь и боль на лице прекрасной туземки. Она сжала руку Таонги, сидящей рядом. Сразу после жертвоприношения появилась та самая пожилая женщина и начала поить нас всех своим напитком. Сколько эмоций я успел испытать, ожидая своей очереди! Любопытство и страх, смятение и тревогу. Я даже жаждал этого приключения, но тут же хотел провалиться сквозь землю. Я клял себя то трусом, то самонадеянным авантюристом. И когда эта женщина подошла ко мне, я трясся, как осенний лист на ветру. Но она лишь поднесла сосуд к моим губам и влила напиток. Я сделал глоток. Один-единственный. И странное дело — моё тело и мои мысли мгновенно успокоились. Не думаю, что напиток подействовал сразу. Возможно, это всё дело обстановки и ощущений. Итак, круг завершился, все присутствующие выпили священный напиток и сели в спокойных позах. Кеикилани шепнула мне, что нужно расслабиться, глядя на пламя костра. Я подчинился. Постепенно мои веки тяжелели, в голове образовалась абсолютная пустота. А в следующее мгновение я открыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнца. Я поморгал и снова открыл глаза. Вокруг всё было, как и описывала Кеикилани: та же поляна, те же деревья и кустарники, только вместо костра большой пень, на котором сидело НЕЧТО. Это, действительно, было нечто, не похожее ни на что виденное мной прежде. Я догадался, что это бог племени Солей. И он, действительно, напоминал солнце: довольно округлой формы, яркий, бело-жёлтый и от него исходило свечение, точно лучи. Но при этом у него было подобие головы, но только не особо человеческой, скорее, смесь человека и какого-то животного или даже нескольких животных. Отдалённо эта голова напоминала обезьянью с помесью быка или ещё кого, разобрать было очень трудно. Было даже подобие рук и ног, хотя больше это походило на опять-таки звериные конечности. Это божество покровительственно сидело на своём пне, как на троне, и медленно поглощало дарованного ему оленя. Оно не ело животное, а именно поглощало, как бы впитывая в себя. Жуткое и одновременно притягательное зрелище. Я оглянулся, ища Кеикилани и остальных туземцев. И что же я увидел? Зверей! Да, они все были животными: тигры, змеи, лани, олени, черепахи, кроты и так далее. И вдруг я почувствовал над собой (да, именно почувствовал) чьё-то присутствие и резко вскинул голову. И я увидел её! Она была прекрасна и величественна! Сильные взмахи мощных крыльев, гордая голова — это была Кеикилани в образе Дракона! Я не мог налюбоваться этим зрелищем. Но тут заметил, что все вокруг смотрят не на неё, а на меня. И хотя все они преклонились перед своим божеством, но взгляды их были обращены на меня. Даже по звериным мордам можно было прочитать страх. Я взглянул на себя. В кого же превратился я? Я был Драконом! Таким же, как Кеикилани. Вот только она была чёрным драконом, а я белым. И не успел я обдумать происходящее, как Кеикилани резко бросилась вниз. Я лишь успел разглядеть, что она укрыла собой небольшую белую чайку. Чайку! То есть птицу! Почему-то я сразу понял, что это Таонга. Опасения Кеикилани оправдались. Девушка ещё заранее предчувствовала угрозу своей подопечной, ещё до ритуала. Чайка-Таонга была среди толпы зверей, когда Кеикилани-Дракон бросилась к ней. Звери шарахнулись в сторону от огромных крыльев соплеменницы. Но сейчас остальные туземцы, точнее, животные, начали рычать, извиваться, шипеть. Я встал между Драконом и толпой животных. Мы были куда больше их, но они были в гневе. Одна змея умудрилась подползти к Кеикилани сзади и попыталась впиться в ногу, но кожа у Дракона оказалась крепче зубов рептилии. (Позже я узнал, что той змеёй, вернее, змеем, был собственно шаман). После неудачной попытки укуса, Дракон так близко клацнул огромными зубами перед мордой змея, что тот едва остался невредим. Я же совершенно потерял контроль. Вокруг рычание, рёв, шипение, скрежет когтей, ещё и этот змей ползучий. Я схватил лапой его за голову и чуть было не раздавил, но внезапно почувствовал сильное жжение, исходящее от Солея. Оно ослепило меня, и я выпустил из лап ползучего гада. Сияние тут же прекратилось. Я осмотрелся. Кеикилани-Дракон тяжело дышала, в уголках её рта светились искорки готового вот-вот сорваться пламени. Я был не в лучшем состоянии. Мне хотелось выпустить рвущееся пламя из своей груди и сжечь дотла всё вокруг. Полагаю, те же чувства охватывали и Кеикилани. Она покрепче сжала крылья, защищая маленькую чайку от жертвоприношения. А звери всё наступали, окружая нас плотным кольцом. Да, свободомыслящих мало кто любит и принимает. Мы были зажаты: сзади чувствовался гневный жар Солея, а спереди звериное кольцо всё больше сжималось. Но мы Драконы! Похоже, что эта мысль одновременно пришла в голову и мне, и Кеикилани. Я обернулся к ней и увидел блеск в янтарных глазах. Дракон расправил крылья, взглянул на чайку, схватил её лапой, подбросил в воздух и взмыл следом! Я мгновенно отправился за ними. Втроём мы парили в облаках, наслаждаясь свободой полёта. Просто свободой! Но наша радость была недолгой. Внезапно я почувствовал сильный жар снизу. Он всё усиливался, мои крылья как будто начали плавиться. Боль была адская. По писку Чайки-Таонги и рычанию Кеикилани-Дракона я понял, что они тоже это чувствуют. Я опустил голову вниз и увидел плотные оранжевые лучи, тянущиеся к нам. Один из них схватил Чайку и с силой потянул вниз, оставив нас в покое. Но мы с Кеикилани одновременно бросились следом. Писк Чайки делался всё громче и отчаяннее, но вдруг затих. Когда мы с Кеикилани достигли земли, вокруг Солея валялись опалённые перья Чайки. А само божество заканчивало её поглощать. Кеикилани бросилась к Солею, изрыгая яростный огонь, но я удержал её. Таонге она уже не поможет, только сама сгорит. А огонь для огненного божества не страшен. Страшно было смотреть на это божество, с его абсолютно ничего не выражающим подобием лица. Но Кеикилани не могла смириться, не могла успокоиться. Она обрушила яростный огонь на соплеменников — звери с ужасом шарахнулись в стороны, разбегаясь кто куда. Ярость и боль вырывались в потоках пламени чёрного Дракона. И внезапно нас ослепила яркая вспышка, исходящая от Солея, а затем пустота. Я с трудом открыл глаза и увидел, что мы по-прежнему находимся вокруг костра. Внезапная боль во всём теле заставила меня согнуться пополам. Я кое-как осмотрел себя. Моё тело было покрыто ожогами! Рядом я увидел рыдающую Кеикилани, чьё тело также было в ожогах, она что-то несвязно бормотала, задыхаясь от рыданий. Я различил в её словах имя Таонги. Но той самой рядом не было. Её нигде не было. Я попытался было дотянуться до Кеикилани, обнять, утешить, но моё сознание отключалось. Я лишь краем глаза увидел, как двое туземцев, не участвовавших в ритуале, подхватывают девушку за руки и уводят, прежде чем и меня также за руки увели к моей пещере двое других туземцев. Я очнулся лишь сегодня утром. Всё тело болит, но раны покрыты каким-то подобием мази (запах отвратительный), однако это смягчает боль, поэтому приходится терпеть. Больше всего я беспокоюсь за Кеикилани. Я не знаю, что с ней, где она. Поселение безжизненно, хотя после прошлого ритуала люди отсыпались один день, а на следующий их будничная жизнь продолжалась. Но сегодня второй день после ритуала, а вокруг пугающе тихо. Даже обычных туземцев, которые приглядывают за мной, нет. В принципе, куда бы я делся с такими травмами? Я и один-то шаг по пещере делаю с трудом. Буду ждать появление девушки, может, что и прояснится, если её не постигнет кара после того, что она сделала в Солей-дас. Но если они не убили меня, значит, есть надежда, что и Кеикилани в порядке. И, кажется, у меня есть план. Но! Что же это такое было в этом самом Солей-дас? Как же это? Надеюсь, записав свои мысли и рассуждения, придёт какое-то понимание произошедшего. Начну вот с чего: со слов Кеикилани я понял, что людей с Тотумом птиц (или Драконов) приносят в жертву в Солей-дас, так как олицетворение и раскрытие Тотума происходит именно там, а потом уже их приносят в жертву в реальности, после пробуждения. Но как тогда объяснить, что мы с Кеикилани очнулись поджаренными в реальности после того, как их божество обожгло нас в Солей-дас? А Таонга и вовсе исчезла! То есть Солей поглотил её в том Ином мире, и она умерла здесь? Верно, я припоминаю, что краем глаза видел обгоревшую траву на месте, где сидела Таонга. Разве такое возможно? Но тот же Солей обжёг нас с Кеикилани, и мы очнулись с ожогами. Вот они, я вижу их на своём теле. И точно видел на девушке. Как такое можно объяснить? Я предполагал массовый гипноз, усиленный действием галлюциногенного напитка. Возможно, шаман вводит всех в транс и внушает видение. Одно и то же всем, участвующим в ритуале. И каждому отдельно внушает определённый Тотум. Выбирает, кого принести в жертву и наделяет его Чёрным Тотумом. Но если меня он мог сделать драконом, чтобы показать, как сильно я опасен, и чтобы меня точно принесли в жертву, то почему он сделал драконом Кеикилани? Чем девушка ему так сильно навредила? Если его пугает новаторство и широкие взгляды девушки, то они появились после того, как она познакомилась с доктором Ричардсоном, от которого набралась различных идей. А, может, Кеикилани и до этого сильно выделялась из племени? Может, она изначально широко смотрела на мир и устройство жизни племени? И уже давно поняла несостоятельность или даже опасность шамана и его ритуалов. Из-за одного из таких ритуалов погибли от потери крови родители Таонги, а сколько было ещё подобных случаев? Допустим. Допустим, шаман увидел в Кеикилани угрозу своему влиянию на племя и наделил её Тотумом Дракона, чтобы девушку принесли в жертву. То же он проделал и со мной. А видя привязанность Кеикилани к Таонге, он сделал девушку чайкой, чтобы спровоцировать Кеикилани-Дракона, так как её до сих пор не принесли в жертву, да тут ещё и я. Но как тогда переносятся события из Солей-дас в реальность? Уж такое внушить точно невозможно. Разве что… Не может быть. Эта догадка ужаснула меня. Неужели шаман сам и осуществляет то, что внушает в Солей-дас? Он внушил, что Солей поглотил Таонгу, а сам сжёг бедную девушку. Внушил мне и Кеикилани, что божество нас обожгло, а сам… сам обжёг нас. Иного объяснения я найти не могу. Но он же был там, в Солей-дас. Хотя это тоже могло быть просто внушением. Надо срочно бежать из этого места! Бежать без оглядки! Но как? И куда? Домой, понятное дело, но вот как? А как же Кеикилани? И всё это племя, которое терпит столько жестокости и глупости шамана? Надо дождаться Кеикилани. Поговорить с девушкой. Но наверняка она сейчас вся в ожогах, как и я. Бедная девушка! Как бы я хотел защитить тебя, забрать из всего этого ужаса! 21 августа Сегодня ко мне наконец-то приходила Кеикилани. На её ногах и руках виднелись затягивающиеся следы ожогов. К счастью, их было не так много, как у меня, и заживали они довольно неплохо. Опытным глазом я оценил, что заражения или нагноения нет, это очень меня радовало. Видимо, мазь, которой нас мазали, хорошо справляется со своей задачей. Добавлю, что за эти две недели каждый день ко мне приходила мать Кеикилани и мазала мои раны. Мне почему-то показалось, что она сама её и готовит. Сегодня я спросил об этом девушку, она подтвердила мою догадку. Все эти дни я пытался хоть немного расспросить Нароми о состоянии её дочери. Я уже знал некоторые слова их языка (к счастью, языки всегда были моей сильной стороной, а я думал, что мне это вряд ли когда пригодится). Женщина вроде поняла меня и объяснила, что с Кеикилани всё хорошо. Она пострадала, но не сильно. Она, Нароми, лечит дочь, как и меня, мазями. Я очень сильно просил передать хоть несколько слов, что я беспокоюсь, что всё будет хорошо, пусть Кеикилани держится, я обязательно что-то придумаю. Нароми по несколько раз повторяла непонятные ей слова и заучивал их (таких слов на языке племени я не знал, поэтому просил запомнить английские). На следующий день Нароми передала мне благодарность от Кеикилани. Я же сгорал от нетерпения увидеть девушку. Эти две недели были невероятно долгими и тяжёлыми для меня, они превратились в пытку. Помимо жуткой боли во всём теле, я очень беспокоился за мою прекрасную Кеикилани. Я сейчас записал эту строчку и замер на несколько минут. Я написал: «мою прекрасную Кеикилани»… Но разве она моя? Разве я могу её так называть? Что на меня нашло? Ладно, я ещё успею об этом подумать. Все эти две недели я хотел увидеть не только девушку, но и её отца. Я даже попытался составить гневную речь на их языке, но не хватило лексикона. Решил, что, когда Кеикилани придёт ко мне, я попрошу её перевести. Ещё я ждал шамана. Для него у меня тоже заготовлена речь. И ещё какая! И хотя жизнь в поселении текла как будто в своём русле, но ни вождя, ни шамана я ни разу не увидел. При этом и в самом поселении всё же чувствовалось какое-то волнение, будто напряжение повисло в воздухе плотной пеленой. Итак, сегодня Кеикилани, наконец, приходила ко мне. В её глазах было столько боли, будто и не прошло двух недель после гибели её подопечной Таонги. И было в её глазах что-то ещё — пустота, словно она отчаялась бороться и смирилась с неизбежностью. Я забросал девушку вопросами: как она себя чувствует, сильно ли пострадала, что это вообще такое было, что говорил об этом её отец, что говорит мать, что всё же с Таонгой? Я тут же пожалел об упоминании имени девушки. Лицо Кеикилани потемнело, а глаза наполнились слезами. Я попытался дотянуться до её руки, мне до невозможности хотелось пожалеть эту хрупкую девушку, прижать к себе, защитить. Кеикилани протянула свою руку в ответ, и я сжал её холодную ладонь, вкладывая в это всю свою заботу, все те пылкие чувства, что владели мной. Девушка почувствовала это, потому что лёгкая улыбка (едва заметная) коснулась её губ. — Всё будет хорошо, Кеикилани, — шептал я, продолжая сжимать её ладонь. Потом потянулся и коснулся губами руки. Глаза девушки заметно округлились. — Что это означает? — спросила она, посмотрев на свою руку, затем мне в глаза. — Это древний жест, выражающий уважение или восхищение, — взволнованно ответил я девушке. — Так мужчина без слов выражает чувства нежности. Лёгкий румянец окрасил её щёки. Я впервые увидел её смущение. И это было прекрасно. Такое тихое очарование. И тут, я не знаю, что на меня нашло, но мои чувства и мысли перепутались, и я чуть не задыхаясь, выпалил: — Кеикилани, я люблю тебя! Мы должны бежать отсюда. У меня есть план. Я хочу забрать тебя с этого острова, любить, защищать, беречь и никогда не отпускать. Если… если ты, конечно, согласна… — сказанные вслух слова показались мне глупыми, как из какого-нибудь дамского романа. А девушка смотрела на меня тихо и даже печально. И я не мог понять, что она чувствует. Я уже проклинал себя всеми словами. Но пути назад не было. Я, действительно, понял, что люблю это прекрасное создание. Кеикилани молчала. — Но даже если у тебя нет ко мне чувств, — продолжил я, — я всё равно хочу помочь тебе. Ты и всё твоё племя… Вы в опасности со своим шаманом. Я понял, как он создал Солей-дас. Он убивает вас, он… — Я знаю, — тихо ответила девушка. Я опешил. — Знаешь? — я не мог поверить. — Я догадываюсь, — поправилась Кеикилани. — Я много раз не принимала участия в ритуале Солей-дас. Меня на это время оставляли в хижине, строго приказав, не покидать её и даже охраняли, чтобы не вышла. Но несколько раз я слышала, что там происходит. Один раз слышала голос шамана, хотя он всегда должен принимать участие в ритуале. Слышала его приказы, он говорил негромко, но я слышала. Я давно догадывалась. Девушка замолчала. — Ты говорила об этом с родителями? — спросил я, всё ещё удивлённый таким открытием.