— Всего лишь записываю кое-какие эпизоды из ваших историй. От души рассмеявшись, три доктора встали и направились к своим пальто. — Но ведь мы всего лишь разговаривали о работе. Разве что-то в нашей беседе способно заинтересовать широкую публику? Фиаско в Лос-Амигосе Когда-то я вел чрезвычайно успешную медицинскую практику в Лос-Амигосе. Конечно, все слышали, что там расположена мощная электростанция. Город раскинулся на значительной территории, а вокруг него образовались многочисленные поселки и деревни, снабжаемые энергией из единого центра, так что станция работает на полную мощность. Жители Лос-Амигоса утверждают, что их город — самый большой на свете, однако распространяют горделивое утверждение на все, кроме тюрьмы и уровня смертности. Тюрьма считается самой маленькой, а уровень смертности — самым низким. Понятно, что с таким прекрасным электроснабжением казнить преступников по старинке было бы досадным переводом ценного пенькового сырья. И вот с востока пришла новость о казни на электрическом стуле и о том, что в конечном итоге результат его применения не оправдал надежд, оказавшись не столь скоропостижным, как хотелось бы. Читая о слабых ударах током, от которых осужденные погибали в муках, западные инженеры иронично поднимали брови, а обитатели Лос-Амигоса клялись, что как только в их тюрьме появится осужденный на смертную казнь заключенный, он непременно получит достойную дозу электричества: все большие генераторы будут работать на полную мощность. Инженеры заявляли, что экономить в данном случае не следует, поскольку преступнику причитается вся наличная энергия. Результат процедуры никто предсказать не мог, однако было ясно, что исход окажется мгновенным и смертельным. Никогда еще человек не подвергался воздействию тока в той мере, в какой подвергнут осужденного они, обеспечив силу десяти ударов молний. Кто-то предрекал возгорание, а кто-то обещал распад и исчезновение материи. Все с нетерпением ждали возможности получить ответы на возникшие вопросы, и здесь весьма кстати подвернулся Дункан Уорнер. На протяжении многих лет Дунканом не интересовался никто, кроме полиции. Отчаянный головорез, убийца, грабитель поездов и разбойник с большой дороги, этот человек не заслуживал ни жалости, ни сочувствия. Вместо жалости и сочувствия он заслуживал дюжины казней, а жители Лос-Амигоса приготовили ему одну, но достойную дюжины. Впрочем, сам Дункан не считал, что достоин такой чести, а потому предпринял две безумные попытки к бегству. Он был сильным, мускулистым человеком с львиной головой, спутанными черными кудрями и длинной, закрывающей половину груди бородой. Во время суда в переполненном зале не нашлось мужчины красивее. Нет ничего нового в том, что самые привлекательные лица смотрят на зрителей со скамьи подсудимых. Однако красота преступника не могла компенсировать его дурных поступков. Адвокат сделал все, что было в его силах, однако карты легли так, что Дункан Уорнер поступил в распоряжение мощных электрогенераторов Лос-Амигоса. По долгу службы я присутствовал на заседании комитета, когда обсуждался этот вопрос. Для наблюдения за подготовкой казни городской совет назначил четырех экспертов. Трое из них вызывали восхищение. Первый — Джозеф Макконнер: инженер, спроектировавший генераторы. Второй — Джошуа Уэстмаккот, глава Электрической компании Лос-Амигоса. Третьим был я в качестве главного медика города, а четвертым — старый немец по имени Петер Штульпнагель. Немцы представляли собой значительную политическую силу Лос-Амигоса, все они дружно проголосовали за своего кандидата — так он и прошел в комитет. Говорили, что на родине Штульпнагель считался замечательным электриком, да и сейчас постоянно возился с проводами, изоляторами и лейденскими банками, но дальше никогда не продвигался и не достигал достойных публикации результатов, а потому считался безвредным чудаком, превратившим науку в хобби. Мы, трое практиков, с улыбкой встретили известие о том, что пожилой немец избран нашим коллегой. На совещании мы славно обсудили подробности предстоящей экзекуции, почти не обращая внимания на старика, который сидел, оттопырив ладонями уши, поскольку плохо слышал, и принимал в разговоре не больше участия, чем прилежно строчившие свои заметки газетчики с задних скамеек. Мы быстро приняли решение. В Нью-Йорке специалисты применили напряжение примерно в две тысячи вольт и при этом получили отнюдь не мгновенный результат. Очевидно, воздействие оказалось слишком слабым. Лос-Амигос не мог повторить грубую ошибку восточных коллег. Пусть напряжение окажется в шесть раз сильнее и, соответственно, в шесть раз эффективнее. Трудно прийти к более логичному заключению. К Дункану Уорнеру следует применить всю сконцентрированную силу местных генераторов. Такое решение приняли мы втроем и уже собрались закрыть заседание комитета, когда наш молчаливый слушатель впервые открыл рот. — Джентльмены, — произнес он. — Мне кажется, вы в данный момент демонстрируете абсолютное, невероятное невежество в области электричества. Вы даже не ознакомились с важнейшими принципами его воздействия на человека. Комитет собрался достойно ответить на этот бестактный комментарий, однако глава Электрической компании постучал пальцем по собственному лбу, тем самым призвав членов снисходительно отнестись к эксцентричности оппонента. — Будьте добры, сэр, объясните: в чем именно вы усматриваете ошибочность нашего суждения? — попросил он с улыбкой. — В предположении, что увеличение дозы электричества повлечет за собой усиление эффекта. Разве вам не кажется вероятным, что результат окажется прямо противоположным? Знаете ли вы хоть что-то об эффектах подобного мощного напряжения, скажем, из реальных экспериментов? — Мы основываемся на аналогии, — важно ответил глава компании. — Все вещества усиливают действие при увеличении дозы. Например… например… — Виски, — подсказал Джозеф Макконнер. — Вот именно. Виски. Вполне очевидно. Петер Штульпнагель с улыбкой покачал головой. — Довод неубедителен, — возразил он. — Когда я еще пил виски, один стакан меня возбуждал, в то время как шесть повергали в сон, то есть действовали противоположным образом. Предположим, что и электричество поведет себя так же. Что тогда? Мы, трое практиков, дружно рассмеялись. Конечно, все знали, что коллега странен, но не предполагали, что до такой степени. — Что тогда? — повторил Петер Штульпнагель. — И все же попробуем, — заключил глава компании. — Прошу учесть, — не сдавался старик, — что рабочие, получающие удар током силой в несколько сотен вольт, умирают мгновенно. Это хорошо известный факт. Тем не менее, когда в Нью-Йорке на преступника воздействовали значительно более высоким напряжением, он некоторое время, пусть и недолгое, боролся за жизнь. Разве не видите, что меньшая доза оказывается более эффективной? — Полагаю, джентльмены, что дискуссия слишком затянулась, — снова вставая, подытожил глава компании. — Насколько могу судить, решение принято большинством голосов, и во вторник Дункан Уорнер будет казнен всей силой генераторов Лос-Амигоса. Не так ли? — Согласен, — подтвердил Джозеф Макконнер. — Согласен, — произнес я. — Но я протестую, — возразил Петер Штульпнагель. — В таком случае решение остается в силе, а ваш протест будет зарегистрирован в протоколе, — заключил председатель комитета, и заседание завершилось. Казнь проходила на глазах очень малого числа зрителей. Конечно, присутствовали мы, четверо членов комитета, и исполнявший наши указания палач. В зале также находились следующие лица: судебный исполнитель, управляющий тюрьмой, капеллан и три репортера. Зал представлял собой расположенную в пристройке к центральной электростанции небольшую комнату с кирпичными стенами. Прежде помещение использовалось в качестве прачечной, а потому было снабжено печью и котлом. Помимо них стоял лишь стул для осужденного, с большой металлической подставкой для ног, к которой был присоединен толстый изолированный провод. С потолка свисал другой провод: его предстояло подключить к небольшому металлическому пруту, торчавшему из шапочки, которая надевалась на голову осужденного. Когда процедура подключения завершилась, настал роковой час Дункана Уорнера. В торжественной тишине мы ждали появления преступника. Побледневшие инженеры нервно возились с проводами. Даже закаленный опытом судебный исполнитель чувствовал себя неловко: одно дело — привычная виселица, и совсем другое — столь мощное техническое воздействие на плоть и кровь. Что же касается газетчиков, то их лица выглядели белее лежащих перед ними листов бумаги. Единственным, на кого знаменательные приготовления не произвели ни малейшего впечатления, оказался маленький немецкий чудак. С улыбкой на губах и хитрым блеском в глазах он преспокойно переходил от одного из присутствующих к другому. Более того, время от времени разражался громким смехом, так что капеллану даже пришлось напомнить ему о неуместности веселья. — Как вы можете до такой степени забыться, мистер Штульпнагель, чтобы шутить и смеяться в присутствии смерти? — укоризненно проговорил он. Однако немец ничуть не смутился. — Если бы смерть действительно стояла рядом, я не позволил бы себе шутить, — возразил он. — Но поскольку ее здесь нет, я волен делать что хочу. Непочтительный ответ непременно вызвал бы еще более строгое осуждение со стороны капеллана, но в этот самый момент дверь распахнулась и два тюремных надзирателя ввели осужденного. Дункан Уорнер быстро огляделся, решительно шагнул вперед и сел на стул. — Включайте! — скомандовал он громко. Было бы жестоко держать человека в ожидании казни. Капеллан шепнул на ухо несколько слов, служащий надел на голову преступника металлическую шапку, а потом все затаили дыханье: провод соединили с металлическим прутом. — Черт возьми! — воскликнул Дункан Уорнер. Тело его потряс настолько мощный удар током, что он подпрыгнул на стуле. Но не умер. Напротив, глаза заблестели еще ярче, чем прежде. Во внешности произошло одно-единственное, хотя и весьма существенное изменение: волосы и борода утратили черный цвет, став белыми, как снег. Но никаких других признаков разложения плоти не появилось. Кожа осталась гладкой, блестящей и полной жизни, как у здорового ребенка. Судебный исполнитель укоризненно посмотрел на членов комитета. — Кажется, джентльмены, произошла какая-то неполадка, — заметил он неодобрительно. Мы втроем вопросительно переглянулись. Петер Штульпнагель задумчиво улыбнулся. — Думаю, что необходимо повторить попытку, — предположил я. Провода вновь соединили, и Дункан Уорнер опять подпрыгнул на электрическом стуле. Но если бы он не остался на месте, никто бы его не узнал: волосы и борода мгновенно покинули голову, и теперь комната напоминала парикмахерскую субботним вечером. Преступник сидел с теми же блестящими глазами и сияющей отменным здоровьем кожей, но теперь с чисто выбритым подбородком без тени щетины, а череп его стал похож на головку голландского сыра. Он принялся вращать левой рукой — сначала медленно и осторожно, но постепенно все увереннее и увереннее. — Надо же, — произнес он удивленно, — этот сустав пыталась лечить добрая половина докторов Западного побережья, но ничего не получилось. А сейчас смотрите: рука как новенькая. Да еще и гибкая, словно ветка корицы. — Похоже, вы чувствуете себя неплохо? — уточнил старый немец. — Лучше, чем когда-либо в жизни, — жизнерадостно ответил Дункан Уорнер. Ситуация становилась болезненно напряженной. Судебный исполнитель взглянул на членов комитета. Петер Штульпнагель усмехнулся и удовлетворенно потер руки. Инженеры почесали в затылках. Лысый преступник довольно помахал переставшей болеть рукой. — Полагаю, необходим еще один удар током… — начал председатель комитета. — Нет, сэр, — перебил судебный исполнитель. — Для сегодняшнего утра вполне достаточно глупостей. Мы собрались здесь, чтобы исполнить смертный приговор, и казнь состоится. — Что же вы предлагаете? — Смотрите, в потолке торчит очень удобный крюк. Принесите крепкую веревку, и покончим с затянувшейся процедурой. Пока тюремные надзиратели ходили за веревкой, время тянулось невыносимо медленно. Петер Штульпнагель склонился над Дунканом Уорнером и что-то прошептал на ухо. Головорез удивленно вскинул голову. — Правда? — уточнил он недоверчиво. Немец кивнул. — Что, совсем никак? Петер покачал головой, и заговорщики рассмеялись, как будто только что поделились друг с другом великолепной шуткой. Наконец принесли веревку. Судебный исполнитель собственноручно соорудил петлю и накинул на шею осужденного, а затем с помощью двух надзирателей и помощника вздернул преступника под потолок. Представляя собой жуткое зрелище, тот провисел так полчаса, после чего в торжественной тишине его сняли и один из надзирателей отправился за гробом. Однако, ко всеобщему удивлению, едва Дункан Уорнер коснулся ногами пола, он сразу поднял руки, ослабил петлю и глубоко, с удовольствием вздохнул. — У Пола Джефферсона торговля идет отлично, — заметил он невозмутимо. — Пока там висел, видел толпу возле его лавки, — он кивнул на крюк. — Немедленно вздерните осужденного снова! — в гневе вскричал судебный исполнитель. — Все-таки надо его прикончить! Спустя мгновенье жертва опять повисла под потолком. На сей раз Дункана Уорнера продержали в петле целый час. И снова, спустившись, он почувствовал себя прекрасно. — Старина Планкет слишком часто заглядывает в салун «Аркадия», — сообщил он словоохотливо. — За час трижды вошел. А ведь у него большая семья — пора бы старине Планкету бросить пить. Ситуация складывалась невероятная, но мы ничего не могли изменить. Этот человек давно должен был умереть, но вместо этого болтал, как самый живой из присутствующих. Все мы стояли вокруг и изумленно на него смотрели, однако судебный исполнитель Карпентер так легко сдаваться не собирался. Жестом он приказал всем отойти, чтобы осужденный остался в одиночестве. — Дункан Уорнер, — медленно и веско проговорил мистер Карпентер, — вы здесь для того, чтобы исполнить свою роль, а я должен исполнить свою. Ваша цель заключается в том, чтобы выжить, а моя — в том, чтобы исполнить приговор суда. С электричеством вы нас победили: отдаю должное. И с веревкой тоже. И вот теперь мне предстоит самому осуществить то, что до сих пор осуществить не удалось. Произнося торжественную речь, Карпентер достал из кармана пальто шестизарядный револьвер и выпустил всю обойму в преступника. Комната до такой степени наполнилась дымом, что некоторое время мы ничего не видели, но когда дым рассеялся, Дункан Уорнер по-прежнему стоял на том же месте и с отвращением смотрел на свой пиджак. — Должно быть, там, откуда вы родом, одежда стоит очень дешево, — проворчал он, — а мне пиджак обошелся в тридцать долларов. Посмотрите только, во что он превратился. Шесть дырок спереди — уже плохо, но ведь четыре пули прошли навылет, так что и спина выглядит мерзко.