Отойдя от дома метров на десять, пробую опять. Бесполезно. Затолкнув в карманы руки и накинув капюшон, быстро шагаю, скрипя снегом. Вынырнув из-за угла продуктового магазина, решаю заглянуть в него за презервативами и торможу на месте в дебильном неверие. Глядя на освещенный фонарём пятачок парковки, бросаю в чёрное небо: — Да что ж такое! Глава 16. Романов В последнее время мне начинает казаться, что город с населением в полмиллиона человек — это дырявая обувная коробка, потому что в тридцати метрах вдоль древнего зеленого внедорожника расхаживает… твою мать… Стрельцова. Люба. Одетая в толстый серый пуховик почти до самых пяток и шапку с большим меховым помпоном. Подкрученные рыжие волосы разбросаны по плечам, на ногах меховые ботинки, будто у нас тут Северный Полюс и бегают пингвины. И то, что я не могу слету определить, радоваться мне или плакать, напрягает. Как и то, что я двигаюсь на нее быстрее, чем успеваю определиться. Маленькая лгунья, какого хрена она тут делает? Две недели про нее не вспоминал, дел по горло. Она тоже не высовывалась. Боится. И правильно делает, я ей не пацан какой-нибудь. И я ни при каких обстоятельствах не свинячу там, где провожу семьдесят процентов своей жизни, то есть на своей работе, которую в основном люблю, а иногда люблю очень горячо, особенно когда вижу результаты многолетнего труда. Я тщеславный. Но единственное слово, которое я уважаю больше остальных — это "профессионализм", и оно противоречит понятию — "пускать в штаны своих студенток". Черт. Брелок в моем кармане продолжает сигналить, и уже через четыре шага я понимаю, что радости во мне гораздо больше, чем всего остального, потому что общение с ней — это как в одно лицо съесть мешок сладких мандаринов. Обернувшись на звук моих шагов, она округляет маленький пухлый рот и расширяет глаза, замерев. Смотрит в мое лицо, и я на секунду отключаюсь от реальности, застигнутый врасплох, потому что на ее веках и вокруг глаз голубой пыльцой рассыпаны блестки, а на кончиках ресниц висят крошечные стразы. Смотрю на нее в полном ступоре, подойдя почти вплотную. Твою мать… Рот сам собой разъезжается в туповатой улыбке. Подняв ко мне лицо, облизывает губы. Туплю так долго, что это даже неловко. Вижу, как тянет носом воздух. Как тянется вперед, делая полшага навстречу. Сжимаю в кулак руку, чтобы прикончить внезапное желание обнять ладонью маленький точеный подбородок и провести пальцем по розовым губам, которые, и это не гребаное открытие для меня, мог бы сожрать, если бы у меня совсем не было мозгов. Очередь салютных залпов где-то за спиной приводит в чувства. Люба вздрагивает, поднимая вверх глаза. Вдохнув порцию цветочного аромата, вижу в ее руках пластиковый стакан с шампанским. — Ты что, заблудилась? — заглядываю в тонированные окна машины. — И вас с Новым годом… С кем она здесь? Я знаю, что она сирота, и по каким-то причинам меня смущает то, что я вижу ее посреди ночи одну в десяти километрах от города, хотя это вообще не мое дело. — С Новым годом, — осматриваю пустую парковку. — У вас в кармане пищит. — Я в курсе, — снова смотрю на нее. На меня она смотрит не отрываясь и не моргая. — Поздравляю… — С чем? — спрашиваю рассеянно, думая о том, что мне с ней делать. — С… назначением… — улыбается. — А, спасибо. Два дня назад я принял должность замдекана, поэтому нахожусь в реальном цейтноте. — Наш… уговор в силе? — смотрит на меня из-под своих кукольных ресниц. — Уговор? — продолжаю тормозить, любуясь ими и их хозяйкой. — Да. Насчет моего экзамена, — задирает она нос. — Он послезавтра. Соображаю пару секунд. Сейчас, когда уровень формальности нашей встречи нулевой, вздохнув, спрашиваю: — Оно тебе нужно? Если я приму у нее экзамен, сделаю это на совесть. Скользнув взглядом по моим губам, заявляет: — Мне оно нужно, Александр Андреевич. Молчу, глядя в мятежные голубые глаза. Мое расписание на следующей неделе плотнее некуда, и я планировал просто отдохнуть несколько дней, но я обычно держу свое слово. Посмотрев ей за спину, вижу, как из круглосуточного выходит здоровый небритый мужик в парке и черной шапке. Трусцой пересекает парковку, приклеив к нам глаза. Подойдя к машине с обратной стороны, открывает дверь и бросает на заднее сидение пакет с продуктами. — Проблемы какие-то? — спрашивает недовольно. Не понял. Небритая рожа наглая и, твою мать, ментовская, тут даже к бабке не ходи. Что за упырь? — Нет проблем, — бросаю ему. Обернувшись, Люба начинает суетиться. — Эм-м-м… — смотрит на меня, топчась на месте. — Тогда… до послезавтра? — Люба, — рявкает мужик. — В машину садись. Какого гребаного хрена?! Выбрасываю вперед руку и хватаю ее за локоть, подтащив к себе: — Давай отвезу тебя. Куда нужно? — Я… не… не нужно… спасибо… — косится на мужика. Хрена с два! — Люба! — лает тот. — Сейчас! — выкрикивает она в ответ. — Через час. Садись. Оглохла что ли? Разрываясь между мной и ним, пытается забрать у меня свою руку, но я, блин, просто в аффекте! — До свидания, Александр Андреевич, — бормочет, пытаясь сделать шаг назад. — Это кто? — киваю на мужика. — Я че, на китайском говорю? — не затыкается он. — Закрой пасть, — советую зло, мешая ей открыть дверь. — Че ты сказал?! — изумляется, обходя машину. — Глеб… — в панике лепечет Люба, роняя свой стакан и хватаясь за мою куртку. Задвигаю ее себе за спину, готовясь к тому, чтобы дать кому-то в рожу впервые за долбанное десятилетие, не меньше. — Глеб! — визжит Люба из-за моей спины. Получаю ощутимый толчок в грудь и, вообще не думая башкой, впечатываю кулак в челюсть этого дебила.