— Вот, посмотри, — толкает ко мне свой телефон. — И объясни мне, что это такое?! Протянув руку, забираю гаджет и смотрю на дисплей. Чтобы понять что к чему мне требуется полминуту, после чего сжимаю челюсти до звона в собственных ушах. Прежде чем поднять глаза и открыть рот, позволяю своим мозгам броситься в активную обработку всех вводных и не пропустить ни одного. Мои мозги взрываются, как гребаный попкорн, когда листаю нашу с Любой переписку на дисплее телефона ректора своего университета! Всю. Начиная с нашей первой «игры» и заканчивая последним сообщением, которое я ей отправил. Всю нашу гребаную переписку! Ругань, которая рвется из меня, сдерживается только тем, что челюсть окаменела от усилий держать ее закрытой. От напряжения в теле сводит мышцы, даже ту, которая у меня в груди. Именно это помогает не делать глупостей и сконцентрироваться на том, чтобы прямо здесь и сейчас начать решать свою проблему, прежде чем мое бешенство вырвется наружу и это станет затруднительно. Положив на стол телефон, смотрю в пылающие гневом глаза Анны. Членораздельно и очень внятно проговариваю: — На интернет-портале университета кто-то опубликовал мою личную телефонную переписку. — Саша! — взрывается она, вскакивая со стула. — Ты замдекана! Нет, не так… — пригладив ладонями волосы у висков, оправляет пиджак. — Ты должностное лицо. Лицо факультета! Со студенткой… ты о чем думал вообще, объясни? — Это не запрещено, — встаю вслед за ней, потому что не хочу, чтобы она смотрела на меня сверху вниз. Даже несмотря на разницу в нашем служебном положении, этот вопрос только отчасти касается ее. — Не запрещено, — вдалбливает эти слова костяшкой пальца в столешницу. — Для паренька-аспиранта или преподавателя, да ради Бога! Но не для заместителя декана, тем более с такими последствиями! Это же ну просто скандал! Ты понимаешь, что сейчас это растечется… — Я разберусь, — обрубаю, прежде чем ее понесет дальше. Клокочущая внутри ярость становится неуправляемой. Просто, твою мать, чувствую, как наливаются кровью глаза! — Конечно разберешься! — долбит она по столу. — А мне что делать, мне как с этим разбираться?! — Для начала пусть снесут это нахрен с портала! — гаркаю. — Горе мне горе, — воет, прикрывая ладонью глаза. — Где ты эту девчонку откопал, как вообще додумался… Да чтоб оно все провалилось! — Анна! — врезаю кулаком о стол с такой силой, что она подпрыгивает вместе с ним. — Это моя личная жизнь! И это моя проблема, не твоя! Кроме спокойствия, я нихрена, ни единого правила не нарушил! — Как людям в глаза смотреть будешь? — сотрясает она руками воздух. — А вот это, — забираю свою куртку, быстро направляясь к двери. — Тоже моя проблема, — взявшись за ручку, смотрю на Повелецкую через плечо. — Я могу рассчитывать на твою поддержку? Рухнув на свое кресло, она безвольно машет рукой: — Куда уж тебе без меня… Кивнув, выхожу за дверь и сразу же посылаю Татьяне за секретарским столом такой взгляд, от которого она вжимает голову в плечи, прячась за монитором компьютера. Вот так, твою мать! Глава 51. Романов — Готово… Обернувшись на голос Семена, штатного айтишника, показываю ему класс, прижимая к уху раскаленную трубку своего неунимающегося телефона. Звонки от сестры игнорирую в принципе, как и звонки от матери. То, что они трезвонят без перебоя говорит о том, что моя семья в курсе ситуации. Чтобы они не собирались мне сказать, сейчас это не имеет никакого значения. Все, что имеет значение сейчас — это не позволить своей злости расплескаться на любого находящегося поблизости человека. Она растет с каждой секундой. Кажется, никогда за всю свою жизнь я не был настолько неуправляемо зол. И моя злость растет по двум причинам: первая — наша с Любой переписка была слишком личной даже по самым скромным меркам, второе — телефон моей юной любовницы находится вне зоны действия сети, и если она не появится в сети в ближайший час я просто… Просто достану ее из-под гребаной земли! — Вот тут айпиадрес отправителя, — продолжает Семен, пока вышагиваю перед его столом, пытаясь дозвониться до паренька, ИТ-гения, с которым общался на юбилее губера три дня назад. Поправив свои очки, поднимает на меня глаза, и я очень благодарен ему за то, что в его взгляде отсутствует какое-либо выражение. Как и во взгляде четырех его подчиненных, которые где-то за моей спиной делают вид, будто их не существует. Это спасает меня от необходимости ставить людей на место, потому что любое юродство в свой адрес сегодня я буду топтать и карать, как долбаный, твою мать, терминатор! — Можно вычислить отправителя… — протягивает мне бумажку. — Но это не ко мне. У меня таких возможностей нет. Не знаю на кой черт мне искать отправителя, ведь я просто не сомневаюсь в том, что Любовь Стрельцова знает кто этот отправитель. Потому что к утечке нашей переписки я и мой телефон не имеем никакого отношения хотя бы потому, что это подтвердил Семен. Тогда какого хрена происходит, твою мать?! В самых безумных снах я мог бы решить, что она сделала это специально, но правда в том, что я знаю ее достаточно. Я не сомневаюсь в том, что прямо сейчас она прячется от мира где-нибудь под одеялом или в шкафу! Она прячется и от меня! Я не злюсь на нее. Уже не злюсь. Если она думает, что злюсь, то она маленькая дурочка. Если она в чем-то виновата, пусть просто расскажет мне об этом. Желание увидеть ее сжигает изнутри. Увидеть и вытрясти из нее всю правду, а потом спрятать ее от всего этого дерьма. Я просто дурею от того, что сейчас она справляется со всем этим в одиночку! Как бы не выкручивала она мои причиндалы, с этим дерьмом она без меня не справится. «Где ты, твою мать?» , — рычит мое подсознание, скребясь под кожей когтями. Нажав отбой, забираю у Семена бумажку со словами: — Что с соцсетями? — Сейчас почищу что смогу, — передергивает он плечами. — Но только то, что наше, университетское. Остальное… кхм, — откашливается в кулак. — Сам. — Ясно, — киваю, покидая кабинет айтишников. В полупустых коридорах главного корпуса мне попадаются редкие студенты. Все как обычно, за исключением того, что теперь кто-то из них с головой нырнул в мое личное пространство, и когда я узнаю кто это сделал, буду беспощаден. Выйдя на улицу, трусцой сворачиваю к аллее, направляясь на стоянку и запуская двигатель своей машины с брелка. От холода сводит челюсть, но это бодрит. Мысли постепенно выстраиваются в правильном порядке, и я формирую стратегию, в которой еще много пробелов, но она, по крайней, мере есть. Забравшись в салон, сжимаю пальцами руль, глядя в одну точку. Я знаю, что замазать такой скандал с ноги не получится. Я знаю, что моя репутация получила пинка под сраку. Знаю, что в кругу моего общения мне будет крайне неуютно ближайшее десятилетие. Знаю, как выгляжу в глазах многих, даже в глазах своей семьи. И на все это от начала и до конца мне сейчас плевать. Мне не плевать только на то, что сейчас творится в голове Любы и где она, черт ее дери! Мне необходимо ее увидеть. Просто необходимо. Это похоже на агонию. Я точно знаю, что после того, как ее найду, никогда в жизни не отпущу. Если… я все еще ей нужен. А если нет… Что ж. Если нет, для меня это будет печальный финал. Закрыв глаза и откинув голову на сиденье, издаю тихий смешок. Очень печальный финал. Прежде чем завести машину, связываюсь с пиарщиком Чернышова, прося побыть буфером между мной и городским пресс-сообществом. Просить о помощи Марго нет никакого желание. Врезав кулаком по двери Любиной квартиры, снова прихожу в бешенство, потому что в квартире ее по-прежнему нет. — Придушу тебя… — бормочу, прижавшись к кулаку лбом и усиленно соображая. Я не смогу по-человечески разгребать нашу проблему, пока ее нет со мной! И то, что ее нет по месту прописки окончательно гробит мое терпение. Выпрямившись, смотрю на дверь сквозь эту взрывоопасную пелену. Прикинув в голове, даю себе четыре часа на то, чтобы ее найти и закрыть вопрос. И клянусь, когда я ее найду, она навсегда лишится привычки быть для меня вне зоны любого доступа. Глава 52. Люба — Люба… Голос Глеба за дверью тихий, как и стук, но они все равно заставляют вздрогнуть и стянуть с чугунной головы одеяло. Глядя на дверь и утирая рукавом свитера мокрые щеки, молча жду, чего он хочет. — Тут… пиццу привезли… давай поедим, — бормочет брат. Возвращаю голову на подушку и накрываю ее одеялом. Я знаю, что бессовестно заняла его надувной матрас и вообще половину его квартиры, забаррикадировавшись в комнате, но я планирую остаться здесь до старости и тихо умереть в одиночестве, потому что не хочу больше видеть людей. И чтобы они видели меня. Хочу стать маленькой и незаметной… хочу исчезнуть… Вжавшись лицом в подушку, глушу вырывающиеся из груди рыдания. Я думала, на них у меня просто нет сил, но они все равно не останавливаются, высасывая из меня последнюю энергию. Мое тело будто набили ватой, и я его не чувствую, все равно продолжаю тихо реветь, игнорируя вопрос Глеба: — Хочешь чего-нибудь? Могу в кондитерку сгонять… Хочу, чтобы он ушел. Хочу хотя бы на секунду представить, как буду смотреть в его глаза, зная, что он знает. Что он в курсе каждой буквы и каждой запятой, которые выпрыгивали из-под моих пальцев и складывались в слова. Ужасно пошлые. Даже грязные. И очень… кошмарно личные. Хотя бы на секунду пытаюсь представить, как вхожу в аудиторию, где каждый мой одногруппник тоже в курсе. В курсе того, что я развязная и бесстыдная. Что мне нравится и что не нравится. Что я умею и чего не умею. Что нравится… ему и что нравится нам обоим… Все знаю об этом. Может быть даже его высокомерная сестра. Или друзья… Новая порция слез подкатывает к глазам, и обжигает щеки. Подушка под моей щекой совершенно мокрая. Я знаю. Уже знаю, что не смогу пройти через это. Никогда не смогу. Я просто останусь здесь. Навсегда. Как я буду смотреть в глаза Саши, зная, что подставила его самым унизительным на свете образом. Что я… может быть разрушила его карьеру… Я даже не знаю, где взять силы на то, чтобы просто позвонить ему и сказать, что это я во всем виновата, хотя я толком и не знаю, как и в чем! Но разве это важно? Я испортила ему жизнь… я… — Люб… Зажмурив глаза, сворачиваюсь клубочком. — Мне нужен твой телефон, — говорит Глеб за дверью. — Хочу отдать своему спецу… Мой телефон… кажется он больше мне не принадлежит. Ведь я даже войти в него не могу. Какое это имеет значение? Я и так знаю, кому обязана. Кажется, я никогда в жизни никого не ненавидела, потому что ни к одному человеку на свете я не испытывала таких всепоглощающих чувств, как к Касьянову. Всепоглощающей ненависти и беспомощности, а сейчас… к нему я вообще ничего не чувствую. Только апатию. Если он хотел разрушить мою жизнь, у него это получилось. Тоска сжимает сердце так, что становится трудно дышать. Саша он… теперь меня ненавидит? Он ведь стеснялся меня и до сегодняшнего дня, а теперь… Холод под моей кожей посылает по телу озноб. Я злилась. Так злилась на него, хотя и не имела на это права. Я не хотела его видеть. По крайней мере пару часов в сутки я действительно не хотела его видеть. Эта обида, засевшая в груди, такая жалящая. Его образ в компании другой женщины крутился в моей голове нон-стоп. И я понятия не имела, что должна делать! Я хотела, чтобы он тоже злился. А еще больше я хотела, чтобы он скучал без меня также, как я скучала без него. Каждый день. А теперь… — Ты уже восемь часов там сидишь, — осторожно говорит Глеб. — Нужно… это самое, поесть…