Он меряет шагами коридор, и они эхом разносятся по его полупустой квартире. Я благодарна ему за то, что он не пытается ничего обсудить. Я бы сгорела заживо! Разговаривать с ним мне стыдно. Кажется, выйдя на улицу, я бы шла, все время оглядываясь. Даже в потоке незнакомых людей. Я не хочу выходить отсюда. Может быть когда-нибудь. Когда люди просто забудут мое имя. Все забудут мое имя. Душу всхлипы, потому что не хочу, чтобы мой брат знал о том, что я плачу без остановки целый день. Я никогда не плакала так много. Кажется, я просто будто сломалась и не могу себя починить. Откинув с лица одеяло, смотрю в темный потолок, по которому гуляет свет первых уличных фонарей. Не знаю, когда успело стемнеть. Я с трудом могу вспомнить, как оказалась в квартире брата. Просто мне больше некуда было идти. Я не могла пойти к Саше, потому что мне было страшно! И я не знала, где его искать! И хочет ли он меня видеть. Если не хочет, то я… я… просто исчезну из его жизни… Я не могу представить кого-то на его месте. Другие руки вместо его рук. Голос другого мужчины, другой запах, другая логика, другие мысли в голове! Потолок расплывается перед глазами, когда пытаюсь представить себе такую перспективу. Я люблю конкретного мужчину. Единственного и неповторимого! Люблю его ум, голос, запах! Его тело. Люблю то, как он на меня смотрит! И как он меня целует. Но он обещал, что я буду у него единственной, а теперь я уже в этом не уверена. — Люб, открой дверь, а? — усталый голос брата. Тело слушается с трудом, когда пытаюсь сесть. Не получив ответа, Глеб говорит: — Я тебе новый телефон купил. Оставлю под дверью. Моя растрепанная коса кажется неподъемной тяжелой, клетчатая юбка перекосилась на талии, сдавив живот. Только в этот момент вспоминаю, во что вообще сегодня одета. — Люб… Остановившись перед дверью, обнимаю себя руками. Чувствую себя маленькой. Здесь, в этой комнате, отгородившись от всего мира я чувствую себя в безопасности. Я чувствую себя неживой. И этот страх. Какой-то ужасный непонятный страх накатывает на меня то и дело, от чего меня трясет. — Хочешь, привезу тебе этого… Романова? — Нет! — вырывается из меня хриплый крик. — Хочешь, голову ему в задницу засуну? — Глеб… — дрожит мой голос. — Уйди. Пожалуйста… Он не двигается с места несколько секунду, а потом его шаги удаляются. Приоткрыв дверь, приседаю и хватаю лежащий на пороге телефон. Это последняя модель, и моя губа дрожит, когда захлопываю дверь, бросив взгляд на проем кухонной двери, из которого в коридор льется свет. Ведь у меня не день рождения для таких подарков! Непослушными пальцами снимаю блокировку и набираю номер, который успела выучить наизусть. От перенапряжения ломит все тело, и то, что гудки затягиваются, ускоряет стук моего сердца, а потом оно и вовсе подпрыгивает к горлу, когда на том конце провода слышу отрывистый и резкий голос: — Да? Романов. Кажется, будто он касается меня своим голосом, но судя по его голосу он ужасно злой. Сглотнув комок в горле, трусливо слушаю его дыхание и обтираю вспотевшую ладонь о юбку. — При… кхм… привет… — произношу тихо. — Люба… — его голос становится неожиданно хриплым, а потом неожиданно властным. — Не. Клади. Трубку, — чеканит слова, прежде чем переключиться на другую линию. От волнения кружится голова. Терпеливо жду, сгорбив плечи и топчась на одном месте. — Чей это номер? — спрашивает, вернувшись на связь. — Это… — пытаюсь говорить членораздельно, но мои слезы так близко, что не выходит. — Это… брата… неверное… Саш… — Да? Пытаюсь понять его настроение, но не выходит. Он явно зол, но это и понятно. Не знаю, чего ждала. Слезы душат. Он меня не любит? — Я не знаю, как так вышло… я… — Расскажи то, что знаешь, — предлагает. Я слышу, как там, на том конце провода, хлопает дверь машины, а потом его дыхание сбивается, потому что он куда-то идет. Снег под его ботинками скрипит так громко, что слышно даже здесь. В темноте комнаты, где я вдруг чувствую себя бесконечно одиноко. — Я ничего не поняла, — сипит мой голос. — Кажется, мой телефон взломали… — Кто? Он не интересуется тем, где я. Это ранит. Так больно. — Я дам твой номер своему брату, и… он все тебе объяснит… — Люба! — вдруг взрывается Романов, от чего я дергаюсь на месте. — Только попробуй положить трубку! Только попробуй! — Я не могу! — срываюсь на крик и из глаз брызжут слезы. — Мне плохо, понимаешь! Очень плохо! — У тебя что-то болит? — хрипит его голос. — Все! — плачу, не в силах больше сдерживаться. Квартиру моего брата сотрясает звонок домофона. Такой громкий, что его эхо слышу даже в трубке. — Открой мне дверь, — слышу отрывистую команду Романова. — Что? — хрипит мой голос. — Подойди к домофону и впусти меня. И даже не вздумай, твою мать, положить трубку. Глава 53. Люба Волоски на моих руках встают дыбом. Клокочущие в груди рыдания не мешают слышать грубый голос Глеба где-то там, на том конце провода. — Кто? — спрашивает он. — Свои, — сухо отвечает Саша. То, что он здесь, вдруг делает меня очень слабой. До этого момента я даже не подозревала, насколько в нем нуждалась, даже в том, чтобы он просто был на проводе. Даже несмотря на то, что просто слушаю его дыхание, а он слушает мое. — Этаж? — требует, заходя в лифт. — Во… восьмой… — вырывается из меня. А через минуту я слышу за дверью возню и приглушенные голоса, которые дополняют короткие гудки у меня в трубке. Опустив руку, кусаю губы и шарахаюсь, когда после неудачной попытки открыть дверь «мирным путем», Романов просто наваливается на нее плечом. — Полегче, твою мать! — слышу возмущенный крик Глеба, роняя на пол свой новый телефон. Сердце колотится в груди, когда несчастная дверь с треском распахивается, и на пороге комнаты возникает Александр Андреевич Романов! Тень моего убежища скрывает его лицо, но ровно до того момента, пока его рука не находит на стене выключатель и не ударяет по нему. Вспышка света режет мои глаза, но они все равно круглые, потому что я не знаю чего ждать! Он впивается своими глазами в мое лицо, ощупывает тело. Хмурый и немного дикий. Волосы на его макушке взъерошены, будто он трепал их ладонью, на щеках вечерняя щетина. Он шагает в комнату, и сглотнув, я тонко выкрикиваю: — Ты чтто… С ума сошел? В этот момент до меня вдруг доходит, на кого я похожа. На жертву землетрясения или урагана! Кажется, он того же мнения, потому что, в два прыжка оказавшись рядом, сгребает ладонями мое лицо, заставляя запрокинуть его вверх. Выругавшись, стирает слезы с моих щек. — Прекращай… — обводит большими пальцами мои припухшие губы. — Никто не умер… Его ладони холодные, брови съезжают на переносицу, на скулах пляшут желваки, но движения такие нежные и бережные, будто я какая-то драгоценность. От этого на глаза снова наворачиваются слезы. — Не могу… — шепчу, просовывая дрожащие руки под его куртку и кладя их на его твердую теплую грудь. Его рука стискивает мою талию, соединяя наши тела так, что моя дрожь передается ему, а я жадно впитываю в себя его тепло. Забравшись пальцами под мою растрепанную косу, склоняет голову и прижимается носом к моей щеке, делая шумный вдох. От этого контакта мои глаза закрываются. Все, на что я способна в эти секунды — просто чувствовать его рядом. Будто мы не виделись целую вечность. Может это так и есть! Мне кажется, будто мы не виделись целую вечность. Причины, побудившие меня к тому, чтобы не видеться с ним, вдруг накатывают с новой силой. Сейчас, когда смотрю в любимое лицо, моя ревность, обида и боль расцветают на глазах. — Ты меня искал? — смотрю в его глаза, мечтая услышать, что нужна ему. Может быть, я чувствую его неправильно? Может быть, мне только кажется, что я ему нужна… — Тебя это удивляет? — спрашивает сурово, нависнув надо мной, как стена или скала, за которой я не вижу и не слышу ничего вокруг. То, что мучило меня последние дни, мучит опять: потребность знать, что он мой и только мой. Это то, что не вписывается в рамки наших неопределенных отношений, но это то, без чего я теперь не смогу принимать его ласки. Смотреть в его глаза, не понимая, кто я для него? — Я тебя видела… — упираюсь руками в его грудь. — С… ней… Промелькнувшая на его лице тень заставляет окаменеть. Не моргая, смотрю в его лицо, а он… он не торопится с ответом! Обведя языком нижнюю губу, ровно спрашивает: — С кем? Меня опять начинает трясти.