— Надень долбаную шубу, — дергает меня на себя. Глядя сверху вниз, дышит так, что раздуваются крылья носа. Будто сдерживается из последних сил. Сейчас он кажется мне особенно здоровым, может потому что я загнана в угол? Почему раньше я не замечала того, что мне приходится настолько выворачивать шею, чтобы смотреть прямо в его упрямые зеленые глаза? Бросив косой взгляд на Глеба, выдергиваю из рук Романова шубу и зло толкаю вторую руку в рукав. Мой брат наблюдает, сложив на груди руки. Только сейчас замечаю, что он выглядит уставшим и кошмарно небритым, хотя, небритость — его обычное состояние. — Я… позвоню… — еле слышно произносят мои губы. Распахнув входную дверь, Саша наклоняется и подхватывает меня на руки. — Это еще зачем? — в сердцах требую я, обхватывая руками его шею. Молча шагнув за порог, он направляется к лифтам. Встречаю его глаза сердитым взглядом. Рассматриваю морщинки в уголках этих глаз, будто вижу эти штрихи впервые. Я знаю каждую деталь его лица наизусть. В его лицо я влюбилась даже раньше, чем в него самого. Тогда… миллион лет назад, моя влюбленность была совершенно глупая и неосмысленная. Но не теперь. Теперь, каждый раз глядя в его лицо, я испытываю такой водоворот чувств, что меня разрывает на части. Целую кучу чувств. От любви до… вожделения, и обратно. Это как наркотик. Он в моей крови и под кожей. Меня никогда не носили на руках мужчины. Должна сказать, от этого можно получать удовольствие, но моя голова и мои веки настолько тяжелые, что я с трудом замечаю самые обычные вещи. То, как мои колени обдает потоком холодного воздуха, когда оказываемся на улице. И то, как скрипит снег под торопливыми шагами моего похитителя. Как его дыхание образует клубочки пара над моей головой и как аромат его туалетной воды смешивается с трескучим морозным воздухом. Как пахнет кожа на его шее, когда прижимаюсь к ней носом. Как мороз сменяется теплым воздухом салона машины, и как за окном мелькают знакомые улицы города. — Касьянов Никита Альбертович, — вдруг декламирует Саша, сосредоточенно ведя машину. — Знаешь такого? Повернув голову, смотрю на него в панике. Услышать это имя от него для меня такая же неожиданность, как получить по лбу голубиным пометом. Боже, я надеюсь, что он спрашивает не потому, что Касьянов успел засвидетельствовать ему свое почтение лично! — Почему ты спрашиваешь? — говорю тонко. — Ты мне скажи, — кивает он на меня. — Что я должен о нем знать? Бегая глазами по его профилю, облизываю губы. Не знаю как… но, кажется, он знает, откуда растут ноги этого кошмара. — Как ты узнал? — спрашиваю взволнованно. — Обратился к специалистам, — поясняет. — Ты супермен? — бормочу я, поражаясь. Вдруг понимаю, что пока прозябала в своих муках, он не терял времени. Мне вдруг становится стыдно от того, что я трусливо прятала в песок голову, пока он… действовал. Кажется, я все же знаю его недостаточно хорошо, раз хоть на секунду забыла, что он не какой-нибудь подросток, а взрослый самостоятельный мужчина с чертовски умной головой на плечах! — Так ты с ним знакома? — смотрит на меня строго. — Он урод… Моральный… — произношу убежденно. — Мы встречались, — слежу за его лицом, сжимая в кулаки пальцы. Повернув голову, смотрит на меня с каменным спокойствием, уперев в дверцу локоть. — Не долго, — добавляю, пытаясь понять его мысли. — Ясно, — переводит глаза на дорогу. — Ты ему на яйца наступила? — Думаешь, это я во всем виновата? — сдавленно спрашиваю я. Может, так оно и есть, но ведь я ничего не делала специально… — Нет, — отвечает. — Я думаю о том, что если ты не наступила, наступлю я. Не сумев подавить смешок, хлюпаю носом. Мне вдруг нестерпимо хочется поделиться этим. Всем тем, что таскала в себе последний месяц. Глядя в его лицо, подсвеченное панелью, выпаливаю: — Я прыснула ему в лицо газовым баллончиком. — Что ты сделала? — удивленно требует он, посмотрев на меня. Вдохнув, смотрю в окно. — Я не знала, как от него отделаться. — Ты умеешь решать вопросы. Молчу, закусив губу. — Он что-то тебе сделал? — спрашивает резко. — Нет… он просто… не давал покоя… В салоне повисает тишина, а потом ее разрывает угрожающий вопрос: — И я узнаю об этом только сейчас? — Я хотела тебе сказать, — смотрю на свои руки. — Но в тот день у тебя… были «дела». Мы оба знаем, о каких «делах» я говорю. Они не нуждаются в представлении. — Люба, — рычит. — Тебя преследовал какой-то дебил, и ты мне ничего не сказала? — Я не хотела тебя грузить! — Отлично, — ударяет по рулю рукой. — А кого хотела? — Никого, — шепчу, ловя его свирепый взгляд на своем лице. Он становится дико злым, но и я тоже! — Я не думала, что в ничего не значащих отношениях принято делиться проблемами, — доверительно сообщаю я. — Тут ты права, — бросает он. — Но я спрашивал неоднократно, что, твою мать, у тебя стряслось? — Я решила, что тебе не до меня, — сложив на груди руки, впиваюсь глазами в лобовое стекло. — Я дал повод так думать? — Ты давал много всяких поводов. — Надеюсь, теперь этот гребаный вопрос решен? — Если ты так считаешь! — рычу я. Кажется, даже воздух вокруг нас стал колючим. Вперив взгляд в стекло, он молчит, а потом вкрадчиво говорит: — Сегодня я сказал тебе две важных вещи. Первая — я люблю тебя. Вторая — я пришел за тобой, а это значит, и за всеми твоими проблемами тоже. В этом нет никакой двусмысленности, только факты. Если тебе нужно время, чтобы их переварить, займись этим на досуге. — Отлично! Как только у меня появится время, я обязательно об этом подумаю, — злюсь, сама не понимая почему. — Будь добра. Насупившись, молчу. Его это устраивает, потому что он молчит тоже. Мне не нужно время, чтобы «переваривать» его факты! От них у меня сосет под ложечкой и печет в груди. Что мешает мне сказать ему то же самое? Может то, что я все еще помню, как на его локте висела другая женщина? Припарковав машину перед одной из частных городских клиник, он достает из кармана телефон и выходит из машины. Остановившись перед капотом, смотрит на меня через лобовое стекло, ведя с кем-то телефонный разговор, а когда подходит к моей двери, отталкиваю его руки, говоря: — Я сама. Сжав зубы, придерживает меня за локоть, ведя к центральному входу, над которым огромная вывеска. Мои ботинки кажутся неподъемными, но я просто не хочу, чтобы он таскал меня, как какую-то покалеченную. На стойке регистрации нас встречает молодой мужчина в белом халате и со стетоскопом на шее. У него лысая голова и широкая улыбка, адресованная Романову. — Привет, — пожимает его руку Саша, вторую опуская на мое плечо. — Давай в лифт, — отвечает тот, глядя на меня совсем не с медицинским любопытством. Его брови еле заметно ползут вверх. На губах появляется озадаченная улыбка. Мне этого достаточно, чтобы в одночасье почувствовать себя неловко. От этого мои щеки начинают пылать. Взгляд Саши не выражает ничего, как и его лицо. — Это Люба, — кивает на меня Романов. — Люба, это Андрей. — Будем знакомы, — кивает мужчина, бросив на него все тот же удивленный взгляд. — Очень приятно… — пригладив рукой волосы, отвожу глаза. От вида больничной кушетки, на которую указывает врач, становится еще хуже. Остановившись надо мной, Романов помогает расстегнуть пуговицы на шубе, потому что мои пальцы совсем не слушаются. Стянув ее с моих плеч, раздевается сам и усаживается на стул в углу. Упирается локтями в колени, молча наблюдая за тем, как на моей руке затягивают манжету тонометра. — На что жалуемся? — басит надо мной врач. Его глаза то и дело останавливаются на моем лице. Губы снова дергаются.