Я чувствую себя, как на выставке. Это разве профессионально? — Я… кажется упала в обморок, — смотрю в потолок. — Полный возраст? — ощупывает он мою шею за ушами. — Девятнадцать. Кивнув, спрашивает: — Беременность? Нахожу глазами Сашу, кусая губу. Он вопросительно выгибает брови, строя из себя дурачка и оставаясь при этом каменно спокойным, словно такая перспектива его нисколько не пугает. Вихрь возбуждения проносится по моему животу, потому что его глаза не отпускают мои, будто в эту минуту мы думаем об одном и том же. О ребенке! Нашем… — Нет… — блею, посмотрев на врача. Я не беременна. По крайней мере, неделю назад не была. Саша не меняется в лице, медленно моргая. — Давление низковато, — проверяет мой пульс мужчина, глядя на свои часы. — Плюс обезвоживание. Поставим капельницу… — отходит к столу. — Заболевания какие-то есть? — Александр Андреевич Романов, — брякаю ему вслед. — Кхм… — откашливается в кулак. Покрываюсь краской, глядя на свои ботинки. — А хронические? — То же самое… — пожимаю плечом. — Так и запишем, — бормочет он. Решаюсь поднять глаза, чтобы увидеть, как мой любимый мужчина почесывает языком зубы, опустив подбородок на сцепленные в замок руки. — На втором этаже автомат, — обращается к нему его приятель. — Возьми там чего-нибудь пожевать для девушки. Мы будем в четвертой палате. — На минуту можно? — подхватив наши вещи, Романов выходит за дверь. Встав из-за стола, врач следует за ним. Откинувшись на стену, закрываю глаза, чувствуя, как на плечи наваливается бесконечная усталость. Глава 56. Люба Палата на двух человек пуста, поэтому оказавшись внутри, как подкошенная опускаюсь на ближайшую кровать, на ходу сбрасывая ботинки. Чужое помещение кажется неуютным, но все, на что у меня хватает энергии — молча позволить медсестре сделать укол и поставить капельницу. Саша появляется с пакетом всякой дребедени, как раз, когда медсестра заканчивает процедуру. Тихо выскользнув за дверь, она оставляет нас наедин друг с другом и с нашими неразрешенными противоречиями, на которые мне вдруг становится плевать. Положив нашу одежду на стул у входа, Романов осматривается, подходя к постели, на которой вытянулось мое ватное тело. С каждой минутой я чувствую свое тело все хуже и хуже и с трудом держу открытыми глаза. Но даже это не мешает мне смотреть на Александра Андреевича. На его расслабленное лицо. На застегнутую под самое горло рубашку, которая облегает подтянутый, очень спортивный торс. На его бедра в прямых синих джинсах, на пряжку ремня, обмотанного вокруг его плоского живота. Смотрю так, будто хоть на секунду забывала, как он выглядит в одежде и без нее. Просто за весь этот ужасный день я будто впервые вижу его по-настоящему. По-настоящему осознаю, что он здесь, со мной. Я не одна. Возможно, это ужасная несправедливость по отношению к моему брату, но впервые в жизни я чувствую, что не одна в таких острых проявлениях. Это чувство заполняет меня целиком. Романов здесь, и теперь… катастрофа моей социальной жизни кажется чуть меньшей трагедией, чем два часа назад. Если он может быть таким спокойным, то я тоже смогу! Глаза Саши, прокатываются по мне и останавливаются на лице. Он явно больше не злится, вместо этого он просто смотрит на меня, предпочитая ничего при этом не говорить. Я тоже не злюсь! Поэтому решаю начать говорить вместо него: — Что теперь будет? С твоей работой… Бросив пакет на тумбочку, он зубами вскрывает упаковку шоколадного батончика и протягивает его мне. — Она останется при мне, — отвечает, наблюдая за тем, как пытаюсь вяло его жевать. Но у меня будто отключается сознание, и говорить становится все труднее. — Охх… — бормочу еле слышно с таким облегчением, от которого кружится голова. — Ура… Саша усаживается на стул рядом с кроватью и, вытянув перед собой ноги, скрещивает их в лодыжках. Сложив на груди руки, продолжает за мной наблюдать. — Романов… — роняю батончик вместе с рукой, потому что она не слушается. — М-м-м? — Что мне такое вкололи? — пытаюсь тряхнуть головой, но она не двигается и на миллиметр. — Успокоительное, — размеренно сообщает он. — Что? — ахаю полушепотом, глядя на него с возмущением. — И… зачем? Я не… просила… Но его ответ тонет где-то на задворках моего сознания! Я стремительно теряю с ним связь, и это пугает. Он… приказал вколоть мне чертов транквилизатор?! Кажется, я выпадаю из реальности совсем ненадолго, но когда, она возвращается, я будто начинаю жизнь с чистого листа, потому что ничего не помню. Первое, что я чувствую — это нечеловеческую жажду и такой же голод, будто мой желудок вот-вот со мной заговорит. — М-м-м… — морщась от яркого дневного света, пытаюсь понять, где нахожусь. Распахнув глаза, в панике осматриваю незнакомое помещение и свое тело, накрытое тонким больничным одеялом, под которым на мне присутствует моя одежда. Оттолкнувшись от матраса руками, сажусь, чувствуя себя помятым чучелом, но чучелом с очень большим запасом энергии… — Привет, — голос Глеба сквозняком проносится по палате, когда он вдруг возникает на пороге с большим ресторанным пакетом в руках. На нем потрепанный жизнью пуховик и такие же джинсы. Мой брат совсем не бедствует, просто он предпочитает носить одежду до тех пор, пока это представляется возможным или пока у меня не лопнет терпение. Мои мысли вдруг как-то разом возвращаются в голову. Я вдруг вспоминаю где я и почему! — Привет, — смотрю на пакет в руках Глеба, очень надеясь на то, что там у него еда. Увидев мой голодный взгляд, он хмыкает и, протянув руку, щелкает меня по носу, говоря: — Иди, умойся. Несмотря на то, что я рада его видеть, мой осипший голос сам собой тихо спрашивает: — Где Саша? Не знаю, почему вдруг так разволновалась! Но мой голос звучит именно так — взволнованно. Поставив на тумбочку пакет, брат сухо бросает: — Уехал по делам. — А… — тяну разочарованно, обнимая руками свои колени. — М-м-м… давно? — прячу от него глаза, чтобы не выдать своих чувств на блюдечке. — Угу, — отзывается, выкладывая на край моей кровати восхитительно пахнущие контейнеры. — Утром. Утром? — Который час? — бросаю взгляд на окно, из которого в комнату льется серый дневной свет. — Три. Три?! — Сколько я спала? — спрашиваю удивленно. — Двадцать два часа, — без труда сообщает он. Приоткрыв рот, смотрю на него шокированно. — Как самочувствие? — спрашивает, бросив на меня косоватый взгляд. Возможно, эта кома в которой я находила последние двадцать часов, и прояснила мои мозги, но не настолько, чтобы я вдруг смогла смотреть на ситуации как-то иначе. Поэтому, избегая смотреть брату в глаза, сползаю с кровати и направляюсь в ванную. — Люб, — летит мне вслед. Замерев у двери, поворачиваю голову. Проведя рукой по короткому ежику своих волос, говорит: — Я сейчас уеду, мне на работу нужно. — Угу, — киваю, благодарная за то, что он вообще здесь. — Там одежда твоя, — кивает на стул, где только сейчас я замечаю спортивную сумку. — Может захочешь переодеться… — Я что, здесь надолго? — хмурюсь, подходя к ней.