Насколько я понимала, теперь он по сути становился королем, но таково было желание Генриха, и мне оставалось лишь склонить голову перед его решением. И перед Глостером, разумеется, тоже. Прошла ровно неделя с того дня, как я проводила гроб Генриха в Вестминстерское аббатство для погребения. – Вы вдовствующая королева. Задирая нос с высокой переносицей, Глостер смотрел на меня сверху вниз и говорил подчеркнуто медленно, как будто иначе я не в полной мере поняла бы всю значимость его слов. Ему не нравилось со мной беседовать, и он предпочел бы избежать этого разговора. Уж не знаю, то ли Глостер был не уверен в том, что я хорошо освоила английский язык, то ли сомневался в моих умственных способностях. Я была уверена лишь в одном: Глостер – человек неприятный, жесткий, старающийся заполучить как можно больше власти. Генрих в последние дни своей жизни назначил младшего брата tutelam et defensionem[29] моего сына. На основании этого Глостер заявил права на регентство в Англии, тогда как Бедфорд взял в свои руки управление Францией. И Глостер определенно не был человеком, с которым легко завести дружеские отношения. Лорды, входившие в Королевский совет, отказались – вежливо, но твердо – пожаловать Глостеру титул или власть полноправного короля, согласившись лишь на то, чтобы он стал у них главным советником с титулом «регент». Глостер не простил им этого, направив враждебность в первую очередь на епископа Генриха Бофорта, которого подозревал в подстрекательстве оппозиции. – Вы глубокоуважаемая скорбящая вдова нашего почитаемого, недавно почившего короля, – продолжал Глостер в своей докучливой манере. Он был достаточно откровенен, однако его объяснения звучали не слишком благозвучно. Вдовствующая королева. Меня очень старил этот титул. Как будто моя жизнь уже закончилась, пользы от меня никакой и теперь остается дожидаться смерти, коротая время за молитвами и раздачей милостыни неимущим. Я думала, что чем-то похожа на мадам Джоанну (та теперь наслаждалась свободой, хотя ее самочувствие постоянно ухудшалось). С той лишь разницей, что ей было пятьдесят четыре, а мне – двадцать один. И все же я не была уверена в том, чего ожидает от меня Глостер – и Англия. Что я должна делать в новом статусе? – Что это означает для меня, милорд? – не успокаивалась я. Королевский двор был в трауре, и я со своим маленьким сыном, которому исполнился год, находилась в Виндзорском замке. Мое будущее, как мне казалось, было затянуто пеленой неопределенности, напоминающей густые зимние туманы, которые расползались над заливными лугами вдоль реки, скрывая под собой все. Глостер приехал к нам из Вестминстера, чтобы лично оценить здоровье королевского наследника. Когда объявили о его прибытии, я была в своих покоях на втором этаже вместе с придворными дамами, а Юный Генрих, сидя у моих ног, развлекался тем, что исследовал край ярко-пурпурного шелка, по которому я вышивала. – Какая роль мне отведена? Глостер – в своей надменно-презрительной манере – сделал вид, будто не понял меня. – У вас нет политической роли, Екатерина. Да и откуда ей взяться? Я удивлен, что вы ожидали чего-то подобного. – Разумеется, я не рассчитывала на политическую роль, Хамфри. Раз уж он держится со мной панибратски, буду отвечать ему тем же. – Все, что я хотела узнать, – это какое место у меня будет при дворе. И чего от меня там ожидают. Глостер удивленно поднял брови, как будто я задала особенно глупый вопрос, и выразительным жестом обвел мою прекрасно обставленную комнату. Великолепные гобелены и драпировки на стенах, выложенный красивой плиткой пол, полированная деревянная мебель и сундуки – и правда, о какой еще роскоши я могла просить для подтверждения своего королевского статуса? Благодаря огромным окнам здесь всегда было светло, даже в пасмурные дни. Я проследила глазами за рукой Глостера, по достоинству оценивая все, что у меня имелось, но… – Чем я буду заниматься до конца своих дней? – спросила я. Генрих умер. Я не тосковала по нему – сейчас или когда-либо еще; на самом деле я тосковала лишь по идеальному мужу, созданному моим воображением. Похороны состоялись, посмертная серебряная маска сияла в Вестминстерском аббатстве, но заветы Генриха для Англии и его наследника преследовали меня на каждом шагу. Мой муж действительно был очень занят, даже на смертном ложе, когда до последней секунды в мельчайших подробностях обсуждали будущее управление страной и вопросы ее безопасности. Пока Юный Генрих еще младенец, Англией станет править Совет и бразды правления будут находиться в руках у ближайших родственников Генриха. Лорд Джон Бедфорд, став регентом, будет править Францией и контролировать дальнейший ход военных действий. Хамфри Глостер, мой сегодняшний упрямый собеседник, станет регентом Англии, но он во всем подчинялся Бедфорду – чем и объяснялась его неизменная кислая мина. Кроме них, был еще дядя Генриха, Генрих Бофорт, епископ Винчестерский, назначенный наставником моего сына. Генрих Бофорт мне нравился – он был умным, прозорливым политиком, человеком амбициозным, стремившимся достичь вершин власти, но при этом не забывал об окружающих и не был лишен сострадания. В отличие от Глостера, у которого сострадание отсутствовало напрочь: им двигала исключительно тяга к величию. Таким образом, Генрих очертил схему, по которой будут управлять Англией, пока его сын не достигнет совершеннолетия. – Неужели для меня не найдется роли в жизни сына? В распоряжениях Генриха о государственном устройстве мое имя не упоминалось. Да и стоило ли мне ожидать чего-то иного? Я достаточно хорошо понимала мотивы мужа, неизменно мной пренебрегавшего. Я была слишком тесно связана с его врагом – моим братом дофином, а как женщина – женщина, которую Глостер до сих пор считал неспособной понять нечто большее, чем пара простейших предложений на английском, – совершенно не годилась для управления страной. – Что мне делать до конца своих дней, Хамфри? – повторила я, с удовольствием отметив, что он вздрогнул, когда я назвала его по имени; но он все-таки задумался над моим вопросом. – Ну, вы королева-мать. – Это я знаю, но хочу понять, что это означает на практике. Я здесь что… Тут я запнулась, забыв, как по-английски «лишняя»; Глостер заметил мое смущение и соблаговолил объяснить: – Вы, Екатерина, чрезвычайно важны для Англии. Именно ваша кровь рода Валуа дает новому королю основания претендовать на французский трон. А теперь, когда ваш отец умер… Увы, это было правдой. Мой измученный страданиями отец… Его тело и сознание долгие годы снедали не видимые другим ужасы, пока он наконец не сдался и не пал их жертвой. Он скончался через два месяца после смерти Генриха, оставив моему десятимесячному сыну огромную ответственность – быть королем двух стран, Англии и Франции. Подозреваю, что Глостер считал эту смерть весьма своевременной и выгодной для себя. – А поскольку ваш брат-дофин отказывается признавать наши претензии на французскую корону и продолжает воевать, чтобы силой вырвать у нас Францию… И это было правдой. Мой брат Карл – Карл Седьмой, как он официально теперь именовался, – действительно выставил против нас свою армию. – …Мы должны использовать любые средства, любое оружие, чтобы отстоять притязания на престол для нашего мальчика. И таким оружием становитесь вы. Ваша кровь в жилах этого ребенка является наиболее сильным аргументом, подкрепляющим законное право сына Генриха на французский престол. – Глостер произнес «сын Генриха», и мое сердце екнуло. Он навсегда будет именно сыном Генриха. – Многие во Франции скажут, что мальчик слишком юн. И что он англичанин. Но по материнской линии он еще и Валуа, так что его претензии на французскую корону неоспоримы. Я медленно кивнула. Выходит, мне предстояло стать символом – слова моей матери в точности подтверждались. Живой, дышащей лилией с нашего герба, призванной отстоять права своего сына на французский трон. – Значит, у меня все-таки есть своя роль. – Несомненно. И я призываю вас сыграть ее безупречно. Вы обязательно должны появиться на публике – как только закончится глубокий траур, разумеется. – А сколько он будет продолжаться? – Думаю, год можно считать приемлемым сроком. Вы обязаны в полной мере отдать дань уважения моему брату. Именно этого я от вас ожидаю. – Глостер вяло улыбнулся. – И пребывание в Виндзоре вместе с Юным Генрихом не станет для вас препятствием. Год траура. У меня оборвалось сердце. Целый год никакой музыки и танцев, никакой жизни за стенами Виндзорского замка. Как вдова героя Азенкура, я должна быть уважаемой и добродетельной. Это было ничем не лучше, чем находиться взаперти в женском монастыре. – Помимо этого, вы должны сопровождать юного короля на официальных церемониях, должны стоять рядом с ним, напоминая стране о богатом наследии этого ребенка, – между тем продолжал Глостер. – Вы будете оставаться рядом с мальчиком. Вы являетесь женским воплощением его королевской власти, и у вас появится высокий политический статус, если это сочтут необходимым. Я могла бы быть одной из статуй в Вестминстерском аббатстве. Или геральдическим узором на витражных окнах – олицетворением французской королевской крови, воплощенным в камне или цветном стекле. Но мою настоящую кровь такая перспектива остудила. – А если необходимости не возникнет? – не унималась я. – И что будет, когда закончатся дни моего траура и я не буду задействована в церемониях? – Вы должны вести себя осмотрительно в любое время, Екатерина. И привлекать внимание к своей персоне лишь по очень весомым причинам. Касательно ваших интересов и поведения не должно быть ни малейших подозрений. Убежден, вы правильно меня поняли. – Глостер стал натягивать перчатки, собираясь вернуться в Вестминстер и, вероятно, доложить Совету: вдовствующая королева была подробнейшим образом проинструктирована в том, что касается ее будущей жизни во славу Англии. – Полагаю, вы имели в виду, что я не должна лишний раз привлекать внимание к тому факту, что я француженка. – Именно. И вы останетесь в придворном окружении юного короля. Мой брат на этом настаивал. – Теперь, когда Глостер уже сообщил о том, что свободы мне не видать, его тон стал резким и деловитым; он, широко шагая, направился к выходу. – За вами сохранится доход от вашей собственности, входившей в приданое. Этой суммы хватит на то, чтобы платить вашей небольшой свите. Было решено, что четырех придворных дам вам будет достаточно. Вы согласны? – Четырех?.. – Я привыкла к большему количеству придворных. – Вам не нужно поддерживать высокий статус, зачем вам больше? – гнул свою линию Глостер. – Мы назначили для вас управляющего и главу канцелярии из числа приближенных моего покойного брата. Джон Левенторп и Джон Вудхаус займутся делами, связанными с вашим домашним хозяйством и принадлежащими вам землями. У них есть для этого необходимый опыт, и они позаботятся о том, чтобы ваш дом и ваша жизнь были достойны королевы-матери. Я знала их обоих. Это были уже пожилые люди, дотошные и грамотные; они долгое время служили Генриху, а прежде – его отцу. – А еще мы назначили нового дворцового распорядителя королевы. Это некто Оуэн Тюдор, служивший под началом моего брата. Его я тоже знала. Смуглый молодой мужчина с волнующим водопадом красивых черных волос и репутацией чрезвычайно деятельного человека; он мало говорил, но много делал и приобрел опыт, служа во Франции под началом сэра Уолтера Хангерфорда. Сэр Уолтер, дворцовый управляющий самого Генриха, положил глаз на этого способного юношу, хотя лично мне выбранный Глостером Оуэн Тюдор показался слишком молодым для столь ответственной должности. С другой стороны, какое это имело для меня значение? Я была окружена миром Генриха точно так же, как и до его кончины. – Надеюсь, вы сами подберете себе духовника и исповедника, а также камеристок, – продолжал Глостер, окидывая меня равнодушным взглядом. – У вас будут собственные покои, где вы, как все мы ожидаем, будете вести жизнь, подобающую королеве. Помимо этого, вы должны будете подчиняться присылаемым вам инструкциям и достойно носить титул английской королевы-матери. Я кивала, не особо вдумываясь в содержание его слов, но сосредоточив внимание на сладком ядрышке этого ореха, скрывающемся под незначительной шелухой. Да, я выдержу траур по мужу: Генрих заслужил этого, и я буду прилежно о нем скорбеть, как и подобает французской принцессе. Я приму свою церемониальную роль и стану исполнять ее безупречно. Я смирюсь с тем, что мне не оставили выбора, не дали возможности самой назначить на должности людей в моем придворном окружении, если не считать духовника и камеристок. Я готова вытерпеть все это, потому что, описывая схему моей жизни, Глостер сделал одну решающую оговорку. Вы останетесь в придворном окружении юного короля. – Это мне под силу, милорд, – с достоинством сказала я официальным тоном. – Мы удовлетворены вашим ответом, миледи. Выражение его глаз при этом мне очень не понравилось. Как не понравилось и то, что Глостер вдруг начал проявлять интерес к своему племяннику вместо обычного поверхностного отношения. Когда дверь за спиной герцога закрылась, я подхватила сына на руки и прижала к себе; его нежные кудри коснулись моей щеки. Он был мой; он всегда будет моим, и я отдам ему всю свою любовь, на какую только способна. Пройдут годы; Генрих будет расти у меня на глазах, взрослеть, получать жизненные уроки, научится владеть мечом и скакать верхом на коне. Однажды он станет великим воином, как его отец. А мои дни будут посвящены тому, чтобы направлять эти пока еще крохотные ножки на правильный путь. И мрачное пророчество никогда не сбудется. Юный Генрих похлопал меня по щеке и стал упираться, требуя, чтобы я поставила его на пол. – Ты станешь великим королем, – прошептала я ему на ухо, еще раз крепко прижав к себе и стыдясь слез, выступивших у меня на глазах. Юный Генрих заверещал мне в плечо и ухватился за складки моего платья. Мне вдруг пришло в голову, что, если бы не мой маленький сын, я давно бы погрузилась в бездну отчаяния. * * * Я ожидала, что в воспитании сына мне будет отведена главная роль. Разве я не его мать, в конце концов? Разве я не олицетворяю добродетельное и благородное материнство – подобно самой Пресвятой Деве Марии? Но нет, не тут-то было. В конце года я вдруг получила документ, который тут же передала господину Вудхаусу, своему новому канцлеру; это был добрейший человек, в последние годы бóльшую часть времени сидевший у огня с чашей эля в руке. К счастью, требований у меня к нему было совсем немного. – Что это? – поинтересовалась я. Это было официальное послание, написанное каллиграфическим почерком, который мне было не под силу расшифровать. – Уведомление о назначении законного попечителя для юного короля, миледи.