– Попечителя? – Да, миледи, у юного короля появился новый опекун. Это Ричард Бошан, граф Уорик. Хороший человек. Ну конечно хороший. Я знала Уорика. Однако дело было не в его добродетелях. По большому счету, мне было все равно, хороший он человек или нет. – Кто принял это решение? – требовательным тоном спросила я. – Совет, миледи. Впрочем, этого и следовало ожидать, – осторожно заметил господин Вудхаус, обеспокоенный моим раздражением. Пока он дочитывал мне решение Совета, я молча размышляла. Может быть, кто-то и ожидал этого, но только не я. Со мной не посоветовались, хотя и дали понять, что таково было желание Генриха. А также его братьев и дяди. Зато я этого не хотела. Я не могла понять, зачем моему сыну опекун, ведь у него есть родная мать, способная защитить его интересы наилучшим образом. Да как они вообще посмели без моего ведома назначать опекуна, облеченного властью отменять решения, которые я могла бы принять в отношении своего ребенка? – Но это же прекрасный выбор, миледи! – Господин Вудхаус по-прежнему смотрел на меня с некоторым беспокойством. – Во всей Англии не сыскать более подходящего человека, способного защищать вашего сына и давать ему мудрые советы, пока он растет. Чтобы контролировать всестороннее образование и воспитание Его Высочества в соответствии с его королевским саном. Вам самой с этим не справиться, миледи. Я хмуро посмотрела сначала на канцлера, потом на документ. – Это действительно наилучшая кандидатура из всех возможных, миледи. Все как следует обдумав, я наконец увидела в этом определенный смысл – что и должно было произойти, ведь я и сама понимала, в чем нуждается мой сын. По мере того как ребенок будет подрастать, ему понадобится присутствие мужчины, который бы наставлял его и учил тонкостям военного искусства и государственного управления. Епископ Генрих был исполнен благих намерений, однако он увяз в своих клерикальных заботах и к тому же был слишком своекорыстен. Глостер, с моей точки зрения, был слишком высокомерен. А лорд Джон вел дела во Франции. – Вы можете назвать в нем какой-то серьезный недостаток, миледи? – спросил господин Вудхаус. – Нет, – вздохнула я. – Не могу. Просто я… – Я все понимаю. Вы просто не хотите отпускать от себя своего мальчика. Да, я этого не хотела. Потому что кроме Юного Генриха в моей жизни почти ничего не осталось. Я задумалась над тем, что мне известно о Ричарде Бошане, графе Уорике, который был рядом с Генрихом еще с тех пор, как мы впервые встретились в шатре в Мелёне. Весьма эрудированный человек на пороге сорокалетия, с прекрасной репутацией, он обладал личным обаянием, а также знаниями и опытом, каких я только могла пожелать для наставника своего сына. В конце концов я вынуждена была признать: Уорик идеальный кандидат на место человека, который будет учить подрастающего мальчика всему тому, что должен знать юный принц. А он должен научиться отличать добро от зла, должен уметь сражаться, как настоящий рыцарь, вести за собой людей, должен постичь военные тонкости, которые обязан знать мужчина его ранга и которым я научить его не могла. А кроме всего прочего, Уорик нравился мне как человек. Вот почему я позволила ему взять на себя эти полномочия – тем более что помешать этому я никак не могла, – но мне все еще предстояло побороть кипевшее в моей душе негодование. Мне тяжело было вынести отдаление сына, даже несмотря на то, что Уорик пользовался своей властью деликатно, ненавязчиво и часто, когда государственные дела требовали его присутствия в Вестминстере, оставлял Его Высочество на мое попечение. Юный Генрих был пока что слишком мал, чтобы управляться с мечом, даже деревянным, и его ежедневные занятия по-прежнему проводила я или его няньки – все это под присмотром Джоан Эстли, всячески баловавшей и портившей наследника. Со временем мое возмущение улеглось и я поняла, что решение Совета могло быть и гораздо хуже. В общем, я была довольна сложившейся ситуацией, но долго это продолжаться не могло – это подсказывало мне сердце. О чем и предупредил меня Уорик во время одного из своих визитов, когда мы с ним стояли в детской комнате. – Он хорошо выглядит, – заметил граф, гладя Юного Генриха по голове. Мой сын спал: чуть припухшие веки маленьких глаз были сомкнуты, губки слегка приоткрыты. Это в очередной раз напомнило мне о том, как Юный Генрих похож на своего отца. – Да, это так. Скоро он станет бегать по дворцу. Но при этом никогда – никогда! – не будет, подобно мне, носиться босиком по дворцу Сен-Поль. – Придется купить ему пони, – рассмеялся Уорик. Затем он вдруг посерьезнел, словно догадываясь, что мне не понравится то, что он сейчас скажет. – Время пришло, миледи. Я с недоумением взглянула на него и внезапно все поняла. – Теперь, когда юному королю исполнился год, его следует отдать на попечение гувернантки. Сперва я не поняла до конца, что он имеет в виду. – Значит, мне понадобится больше слуг? – спросила я. – Если это так, мой управляющий назначит… – Гувернантку назначит Совет, – мягко перебил меня Уорик. Я ощутила холодок недобрых предчувствий. Уорик, опекун моего сына, находился на расстоянии и охотно позволял мне влиять на сына, а вот гувернантка, назначенная Советом, будет здесь постоянно, вместе со своими вполне реальными полномочиями, ограничивая мои. – У моего сына целая толпа нянек для удовлетворения всех его нужд, – холодно заметила я. – Джоан Эстли пользуется моим полным доверием. Как и госпожа Уоринг, разумеется. Юный Генрих ее любит. – Его Высочеству нужно нечто большее, Екатерина. Влиянию госпожи Уоринг нужно положить конец. – То, как мягко Уорик произносил мое имя, согревало мне душу. – Ему нужна гувернантка, которая будет обучать его этикету – хорошим манерам. Но, что еще важнее, ему нужна гувернантка, которая получит разрешение в случае необходимости применять к нему телесные наказания. Этикет… Хорошие манеры… Со мной как с матерью наследника считались все меньше и меньше. – Так она будет пороть моего сына? – возмутилась я. Мне вспомнилось, как в свое время во Франции меня наказывали наши слуги – причем не всегда они делали это любя. При мысли о шлепках и резких ударах розог мои руки сами собой сжались в кулаки. – Только в пределах разумного, миледи. И за дело. – А кто это будет определять? Она? – Я резко развернулась к Уорику спиной и ушла в дальний конец комнаты. – Но она не его мать. Откуда ей знать? – повысила я голос. – Я не согласна. Уорик подошел ко мне. В его глазах читалось сочувствие, но говорил он со мной, по своему обыкновению, прямо и откровенно. – Это не предмет для спора и обсуждения, Екатерина. Так будет – по вашему согласию или без него, – и это не должно стать для вас сюрпризом. Таков обычай: принцы воспитываются в кругу своих придворных. И вам не следует рассчитывать на то, что вы все время будете рядом с сыном, даже живя с ним в одном дворце. Его Высочество будет воспитывать его собственный штат служащих – со временем это будут его ровесники благородного происхождения. Благодаря этому он поймет, что значит быть королем. Вам самой это уже известно. Вы ведь наверняка воспитывались подобным образом вместе с братьями и сестрами королевской крови, не так ли? – Да, – резко ответила я. Он так ничего и не понял. Потому-то я и противилась. Я еще слишком живо помнила собственное детство. – Я точно знаю, как это бывает. И не допущу даже вероятности пренебрежительного отношения к моему сыну. А тем более телесных наказаний! – Вы неверно все себе представляете. Я отвернулась к окну; меня вновь окружали тени прошлого. – Я понимаю, о чем вы говорите, – тихо сказала я, стараясь преодолеть ощущение безнадежности, переполнявшее мое сердце. – Могу я как-то повлиять на выбор гувернантки? – Решение об этом назначении будет принимать Совет, – ответил Уорик. Значит, не могу. Он ответил мне отрицательно. Я прижала пальцы к губам, продолжавшим предательски дрожать. Я не заплачу. Буду сильной ради своего сына. Мне в голову закралась обескураживающая мысль – и уже не в первый раз с тех пор, как Глостер больно ранил меня своей неприязнью. – Все это потому, что я дочь женщины, у которой, мягко говоря, не самая добродетельная репутация? Поэтому мое влияние на ребенка не заслуживает доверия? Уорик подумал, прежде чем ответить. – Полагаю, вы должны смириться с тем, что в Совете есть люди, которым хочется свести на нет ваше влияние на сына. – Он смущенно пожал плечами, понимая, что его слова причиняют мне боль. – Вы должны принять это, Екатерина. Назначенная Советом гувернантка будет хорошо обращаться с мальчиком. Он быстро растет, и ему нужны уже не только чистая одежда и регулярное питание. Его Высочеству необходимы дисциплина и образование, он должен расти в соответствии с правилами воспитания английских принцев. Но разве я не имею права заботиться о воспитании собственного сына и наблюдать за тем, как он выходит из младенческого возраста? Моя мать никогда за мной не следила. Я же буду следить за своим мальчиком, потому что он – это все, что у меня есть. В тот миг мне очень хотелось положить голову на плечо Уорику, чтобы развеять свои печали. – Это будет вовсе не плохо, – успокоил он меня. – Совет назначит женщину мудрую и добрую, у которой есть опыт обращения с маленькими детьми. – Но вы ведь тоже член Совета. Значит, у вас также будет право голоса, когда станут выбирать гувернантку, верно? – спросила я, гордо подняв подбородок. Нет, я не заплáчу. – Верно. – А вы не могли бы выступить против кандидатуры, которую предложит Глостер, кто бы это ни был? Уорик сухо улыбнулся: – Определенное влияние у меня есть. На это была моя единственная надежда. Я знала, чего хочу, и знала, что нужно делать, чтобы на душе у меня было спокойно. Для этого необходимо всего лишь осторожно провернуть одну небольшую интригу. Через неделю (проведенную довольно активно) я опять пригласила Уорика в Виндзор и подстерегла его, когда он, войдя во дворец, шел через Большой зал. – Я все время думаю о гувернантке для моего сына, сэр. Он поклонился мне со своей обычной грацией, но в глазах его читалась нешуточная тревога: очевидно, мысленно он уже готовился к еще одной стычке с королевой-матерью, у которой не хватало ума на то, чтобы спокойно принимать решения, касающиеся ее сына. – Что, Совет уже сделал свой выбор? – спросила я. – Нет, насколько мне известно. – Уорик бросил в мою сторону еще один беспокойный взгляд. – Тогда пойдемте со мной. Я проводила его в детскую, где Джоан Эстли и подчинявшиеся ей служанки дни напролет исполняли переменчивые желания маленького мальчика. Здесь же, посреди этой суеты, на скамье сидела женщина с Юным Генрихом на коленях. Это была высокая худощавая дама в унылом темном платье, с величественной осанкой; ее волосы были тщательно спрятаны под белоснежный чепец. Когда мы вошли, она разговаривала с моим сыном, а тот забавлялся, засовывая ручки в ее перчатки и смеясь; она смеялась вместе с ним. Услышав звук открывающейся двери, женщина подняла голову. – Сэр, думаю, мне нет нужды представлять вас друг другу, – сказала я, наслаждаясь открывшейся перед нами идиллической сценой. На Генрихе, походившем сегодня на настоящего ангелочка, была новая синяя туника и шапочка в тон, из-под которой выбивались его кудри. Его щеки раскраснелись, а глаза увлеченно горели. Строгое лицо женщины смягчалось, когда она смеялась, а в глазах внезапно сверкнула лукавая искорка, должно быть, при воспоминании о том, что мы с ней задумали. От неожиданности Уорик резко остановился, а потом вдруг разразился хохотом.