Я решительно подняла руку, чтобы предотвратить еще одну резкую обличительную речь против Эдмунда, хотя ужас уже завладел мной полностью, с головы до пят. – Вы хотите сказать, что я больше никогда не выйду замуж? – Не совсем так, – ответил епископ Генрих. – Подобных прецедентов не существует! – прогремел Глостер. – Понятно. – Передо мной открылась унылая перспектива – суровый, пустынный, продуваемый ветрами ландшафт, ужасающий своей бескрайностью. – Значит, я навсегда останусь одна. Глостер закивал, и я почувствовала, что он испытал огромное облечение от выигранного спора; его голос вдруг стал омерзительно елейным и вкрадчивым. – Очень многие позавидовали бы вашему положению, Екатерина. У вас есть огромные земли в Англии, есть сын, есть гарантированное место при дворе. Все это в высшей степени соответствует вашему статусу королевской вдовы. В высшей степени соответствует… С моей точки зрения, отсутствовала одна очень важная привилегия. В тот миг я уже понимала в глубине души, что дело безнадежное, что мне никогда не вызвать симпатии у Глостера, и все же решилась спросить: – Выходит, мне обеспечены все удобства, почет и уважение, но при этом запрещено любить? – Любовь! – Губы Глостера скривились так, будто это чувство не вызывало в нем ничего, кроме отвращения. – Любовные романы – для глупых женщин, не имеющих веса в обществе. Если бы вы не были вдовствующей королевой, тогда – почему бы нет, раз это именно то, чего вы ищете? Тогда почему бы вам не найти какого-нибудь безобидного благородного мужчину, который женился бы на вас и увез в свое родовое поместье, где вы могли бы полностью посвятить себя воспитанию детей и благочестивым деяниям? Однако вы не вольны в этом выборе. – Это неправильно, – сказала я; Глостер лишал меня шансов обрести счастье в супружеской жизни, и я отчаянно хваталась за последние крупицы своих рассеивающихся надежд. – Мадам Джоанне, например, без труда удалось остаться респектабельной королевской вдовой. – Мадам Джоанне пятьдесят семь лет. А мне всего двадцать пять, и я… – И вы неспособны управлять своими плотскими страстями. Какое отвратительное, грубое суждение! Мне не верилось, что Глостер произнес в мой адрес столь жестокие слова, и я оторопела. Он смерил меня презрительным взглядом с головы до ног. – Слишком уж вы похожи на свою мать. У меня мучительно сжалось горло. Сколько можно извлекать на свет репутацию моей матери, используя ее в качестве оружия против меня? И кто он такой, этот Глостер, чтобы упрекать меня за необузданные плотские желания? Какое он имеет на это право? Внутри у меня закипала злость, темная и неистовая, пока не выплеснулась наружу горячими язвительными словами, сжигавшими между нами все мосты. – Какое вы имеете право? Как вы смеете обвинять меня в отсутствии сдержанности? Я решительно заявляю, что вы не вправе бесчестить имя моей матери, равно как и осуждать меня. Разве я не исполняла свою роль идеально, как вы того от меня требовали? Я сопровождала сына, была рядом с ним, на руках вносила его в парламент, когда он был еще слишком мал, чтобы идти самостоятельно. Я всегда держалась с достоинством и соблюдала нормы приличия, как на публике, так и в частной жизни. Так неужели, если я буду продолжать в том же духе, но выйду замуж, я причиню вред своему сыну, запятнав его святой королевский сан? Нет, разумеется, нет! Меня снова захлестнули возмущение и неуемное стремление самой делать выбор. – Я не соглашусь с вашим решением. И выйду замуж за Эдмунда Бофорта. Нет такого закона, который бы мне это запретил. Глостер снова сжал кулаки: – При чем тут сдержанность? Все это не должно было стать для вас сюрпризом. Разве я, когда вы вернулись в Англию, не объяснил вам доходчиво, что от вас ожидается? – О да, объяснили. – Моя ярость не исчезла и продолжала бурлить во мне. – Я прекрасно это помню. Момент для этого был выбран безупречно. О своих грандиозных планах, которые могла изменить только моя смерть, вы сообщили мне на той же неделе, когда я стояла рядом с мертвым телом Генриха в Вестминстерском аббатстве. – Это необходимо было сделать. Ваша роль в поддержании высокого статуса вашего сына-короля до сих пор чрезвычайно важна для всех нас. И в первую очередь – для того, чтобы подтвердить права Юного Генриха на английский и французский трон. Трудно переоценить, какой значимой фигурой для Англии вы являетесь в этом смысле. – И я сделаю все, чтобы сохранить свой статус. Разве я уже не заверяла вас в этом? Каким образом я могу навредить своему мальчику? – Вы должны оставаться нетронутой, неприкосновенной. – Да, да, я знаю. Священный сосуд. Неприкосновенный до тех пор, пока его не накроют саваном. – Я вдруг осеклась. – Послушайте меня, Екатерина. – Шумно дыша от возбуждения, Глостер уверенно – даже слишком уверенно – выдвинул новый аргумент. – А вы задумывались о том, как ваша свадьба будет выглядеть со стороны? Под любопытными, подозрительными взглядами окружающих? Наша праведная королева внезапно выходит замуж за мужчину гораздо моложе ее, чей общественный статус значительно ниже, чем ее собственный. Да весь христианский мир сразу же решит, что вы затянули к себе в постель первого встречного, просто чтобы удовлетворить похоть! – Похоть? – Возникнут предвзятые суждения о вашем самолюбии и вкусе, – продолжал давить на меня Глостер. – Это уничтожит вашу репутацию. И подорвет священные устои королевской власти. Чудовищное утверждение, и я опешила, потеряв дар речи. – Ну, общественный статус моего племянника не так уж низок, – тихо возразил епископ Генрих, решив отреагировать лишь на один из многих аргументов. Его голос звучал глухо, как будто доносился издалека. – Эдмунд не какой-то там крестьянин, которого Екатерина вытащила из сточной канавы. В его венах, кстати сказать, течет та же королевская кровь, что и в ваших, мой дорогой Хамфри. – Я этого не оспариваю, – раздраженно огрызнулся Глостер (его лицо вновь побагровело от злости) и повернулся к епископу Генриху. – В этом-то все дело, не так ли? В вашем племяннике даже слишком много королевской крови. И я не позволю ему жениться на вдовствующей королеве. Так вот оно что! Причина в том, что Глостер решительно настроен во что бы то ни стало не допустить возвышения Бофортов. Ни одному из представителей этого рода не позволят воспользоваться властью, которая невидимым шлейфом тянулась за моими юбками из дорогого дамаска. Глостер снова резко развернулся ко мне; на этот раз он уже не выбирал выражений и не думал о том, обидны ли его слова, в том числе и для епископа, который и ему самому приходился дядей. – Интересно, какую роль вы отведете своему новому мужу? Регента? Лорд-протектора королевства? Метите на мое место, на него устремлены ваши жадные взгляды? О, я уверен, что Бофорт только об этом и думает! Больше всего на свете ему хотелось бы править королевством от имени вашего сына! – Глостер… – попытался было вмешаться епископ Генрих, однако зерно упало на неблагодатную почву. – Ваша с Бофортом женитьба разрушит все, чего нам удалось достичь, чтобы защитить страну с малолетним монархом. Неужели вы сами не видите, как уязвимо королевство, правителю которого пять лет? Мы должны сделать все возможное, чтобы защитить наследие моего брата Генриха и укрепить уважение народа и его преданность юному королю. Ничто не должно поколебать святость данных Богом прав на престол. Ваше же эгоистичное поведение может разрушить все, что уже нами сделано. Связать себя с человеком, который прославился лишь шутовством и непомерными амбициями! Такого ли мужчину вам следовало выбрать в качестве отчима вашего сына? Нет, это совершенно недопустимый союз! – Он так увлекся, что даже запыхался, и теперь умолк, чтобы перевести дыхание. Язвительные суждения Глостера о моем характере, моих взглядах и о мужчине, которого я любила, причиняли мне жгучую боль, но я тем не менее сумела выжать из себя фальшивую улыбку и с притворной застенчивостью в голосе спросила: – Вы сказали «недопустимый союз»? Ну, если уж речь зашла о недопустимых брачных союзах и отношениях, то… Я не закончила фразу, позволив своим вкрадчивым словам повиснуть в воздухе и чувствуя, как рядом со мной испуганно напрягся епископ Генрих. – Да как вы смеете! – взорвался Глостер. – По-моему, милорд, у англичан есть одна любопытная пословица – что-то о том, что черный горшок из печки котел сажей попрекал. Я ничего не перепутала? Лицо его помрачнело, словно затянулось грозовыми тучами. Бигамный союз между Глостером и Жаклин из Эно оказался результатом сиюминутного увлечения. Дожидаясь, пока этот брак будет аннулирован, герцог увлек в свою постель Элеонору Кобхем, фрейлину отвергнутой Жаклин. О, все это было мне хорошо известно, однако с моей стороны, наверное, было не слишком тактично упоминать об этом сейчас. Но я сделала это и с торжеством и трепетом в душе наблюдала, как лицо Глостера вновь перекосилось от гнева. – Ваша женитьба, Хамфри, была куда более недопустимой, чем любая другая, которую я могу вспомнить. Ни я, ни Эдмунд Бофорт никогда бы не позволили себе бигамных отношений. И готова поручиться, что Эдмунду даже в голову не пришло бы затащить в свою постель кого-нибудь из моих придворных дам. Глостер был уже не просто сердит – он был в бешенстве. – Не вам обсуждать мою личную жизнь! – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Тогда почему вы считаете, что можете разбить мою личную жизнь вдребезги? Как же смело я себя вела! – Вы не выйдете за Эдмунда Бофорта. – Я с этим не согласна. И вы не сможете нам помешать. – Неужели? Что ж, посмотрим! С этими словами Глостер схватил свой меч и перчатки и, мрачнее тучи, широкими шагами покинул комнату. Затем из холла донесся его подхваченный эхом зычный голос: герцог сзывал своих слуг и велел им седлать коней. Я могла лишь посочувствовать им, понимая, что ожидает их на обратном пути в Лондон. – Думаю, сейчас нет смысла приглашать лорда Хамфри отобедать с нами, чтобы как-то загладить свою вину, – заметила я, обращаясь к епископу Генриху, который, задержавшись, с задумчивым видом стоял рядом со мной. Его взгляд был слегка насмешливым. – Это было неразумно с вашей стороны, Екатерина. Чего вы рассчитывали добиться? Восстановив против себя Глостера, как бы приятно это ни было, вы никак не поможете делу – я знаю об этом по собственному опыту. Но я лишь пожала плечами, ни о чем не сожалея. – Да, это было в высшей степени приятно. Особенно мне понравилось выражение его лица. Что бы я ни говорила, это все равно не переубедило бы его, так что в любом случае я ничего не испортила. Однако епископ Генрих нахмурил брови. – Будьте осмотрительны. Готовность к компромиссам обеспечит вам благоприятное общественное мнение, а там – кто знает, каков будет результат? – Он взял мою руку, что меня очень удивило. – Прошу вас, Екатерина. Пока еще не слишком поздно. Откажитесь от этого. Но я выдернула руку. Выходит, и епископ мне не друг. – Я не намерена выставлять свою любовь напоказ в виде какого-то досадного скандала. Потому что на самом деле это не так. Выйдя замуж за Эдмунда, я не причиню никакого вреда ни репутации своего сына, ни английской короне. – Я посмотрела епископу прямо в глаза. – Вы уже поговорили со своим племянником? – Нет. – Задумчиво понурив голову, как будто рассчитывая найти ответ в хитросплетении цветов на узорных плитках пола у себя под ногами, он направился к выходу, хотя я сомневалась, что он собирался догнать Глостера. – Я попытаюсь встретиться с ним прежде, чем это сделает Хамфри, и постараюсь вбить ему в голову немного здравого смысла. – Здравого смысла? Вы хотите убедить Эдмунда отступить? – Вся моя решимость, с которой я открыто бросила вызов Глостеру, таяла на глазах перед лицом новой оппозиции. Мне было больно, что епископ Генрих в этом противодействии выступал против меня. – Значит, вы согласны с Глостером, – печальным голосом заключила я. – Меня вы тоже станете отговаривать? – Не знаю, – признался он, задержавшись в дверях. В глазах его была тревога. – Пока что мне известно лишь одно – Глостер не остановится ни перед чем, чтобы не позволить звезде Бофортов взойти и засиять на небосклоне. – Улыбка его была весьма сдержанной. – Мне, конечно, хотелось бы увидеть, как взойдет эта звезда на небосклоне. Но пока я не придумаю, как этого достичь, мой вам совет, Екатерина, будет таким. Сохраняйте… – епископ запнулся, тщательно подбирая нужное слово, – осмотрительность. Слово, которое могло означать все или ничего. – И оставайтесь незамужней, – уныло добавила я. Он пожал плечами: – Никогда не теряйте надежды, моя дорогая Екатерина. Когда епископ ушел, Алиса, наблюдавшая за всем этим молча, наконец подошла ко мне и нежно положила руку на мое дрожащее плечо.