– Что вы имеете в виду? – Щеки Эдмунда залились краской. – Значит, вы предлагаете мне отступить? Нарушить клятву, данную Екатерине, и отказаться взять ее в жены? У меня мучительно сжалось горло. Епископ Генрих спокойно улыбнулся. Было в нем что-то от большой невозмутимой рептилии, и это лишало собеседника присутствия духа. – Я так сказал? – Откровенно говоря, сэр, я не понимаю, что вы имели в виду. – Вам, мой мальчик, предстоит еще очень многое узнать о политических маневрах. Я имел в виду, что для достижения цели существуют разные пути и средства. Я не догадывалась, куда клонит епископ, однако его уверенный тон снова заронил в мою душу крупицу исчезнувшей было надежды. – Вы хотите сказать, милорд, что можно каким-то образом уговорить Глостера изменить свое решение? – наивно спросила я, хотя совершенно не понимала, как это можно сделать. – Нет, миледи. – Улыбка Генриха стала еще шире. – Он определенно и дальше будет стараться предотвратить вашу женитьбу. Но я знаю, как умерить его амбиции. А выбить лестницу из-под ног Глостера… О, это доставит мне ни с чем не сравнимое удовольствие! Таким образом мне в конце концов не пришлось рыдать у ног епископа. Дядя Эдмунда внезапно полностью окунулся в большую политику; он жаждал крови. – Я не вижу, как это сделать, – вмешался Эдмунд. – Конечно, не видите. Но я вам покажу. Я ведь все-таки еще и лорд-канцлер. И у меня есть свои рычаги управления, что бы там ни думал Глостер. Мои соратники в Совете, готовые при удобном случае покусать герцога за пятки, помогут реализовать мои планы. – Но голос Глостера в Королевском совете значит очень много… – Зато я пользуюсь благосклонностью Бедфорда. Которому очень нужны деньги, чтобы продолжать войну с Францией. А когда Совету не удается собрать достаточно золота для этих целей, кто помогает им выйти из затруднительного положения и обеспечивает займы? – Ответом на этот вопрос стала его безмятежная улыбка. – Да, правильно, – это делаю я. И Совет чрезвычайно мне благодарен. Эдмунд почтительно склонил голову, и его лицо осветилось улыбкой – впервые за все время пребывания здесь. – Признаюсь, я недооценивал вас, дядя. – И это было неразумно с вашей стороны: никогда не следует допускать такой оплошности. Итак, в конце концов вы сможете получить в жены свою очаровательную француженку. – Вы станете моей женой еще до конца этого года, вот увидите, – сказал мне Эдмунд, провожая к выходу; его прежний энтузиазм воскрес. Он обхватил мое лицо ладонями, чтобы поцеловать на прощанье. – Глостер неровня моему хитрому дядюшке. Я женюсь на вас, и этим мы докажем, что Глостер и Совет ошибались. Мы будем восхитительной парой. Я оставила мужчин за разработкой стратегического плана, склоненными над разложенным на столе манускриптом. Оба были истинными Бофортами. Что ж, теперь епископ Генрих на нашей стороне. Казалось бы, что могло пойти не так? Их план заключался в том, чтобы прибегнуть к хорошо продуманной коварной уловке, достойной епископа Генриха. Вести о ней долетели до Элтема, куда двор Юного Генриха переехал, сменив резиденцию, по обычному сложному маршруту, по которому до нас доходили слухи о поправках к законам. Я не спешила радоваться сплетням, пока мой канцлер, Джон Вудхаус, лично не прочел этот документ, подтвердив подлинность информации. Да, так он и сделал, хотя содержание этой бумаги несколько его озадачило и даже вызвало недоумение. – Я просто не вижу необходимости в таких решениях, – не раз потом повторял он. А дело было в том, что, когда парламент в очередной раз собрался в Лестере, один из членов палаты общин – по доброте душевной и от имени своих единомышленников в этом органе власти, верноподданных короля, – выступил с петицией. Разве не было бы актом человеколюбия позволить вдовам особ королевской крови выходить замуж повторно, коль они того захотят? Разумеется, если при этом они заплатят в королевскую казну соответствующий – весомый – взнос. Может быть, лорд-канцлер сочтет возможным рассмотреть этот вопрос и вынести по нему суждение, основываясь на своем огромном жизненном опыте? Епископ Генрих, лорд-канцлер Англии, проявил к этому предложению определенный интерес и выразил озабоченность судьбой королевских вдов, после чего пообещал тщательно все обдумать. – А что, разве мадам Джоанна намерена снова выйти замуж? – спросил мой канцлер, не обращаясь ни к кому конкретно. – Вот уж никогда бы не подумал. – Он пожал плечами. – Наверное, у нее есть на примете какой-нибудь немолодой рыцарь, готовый составить ей компанию на старости лет, – и ей требуется для этого официальное благословение. Кто знает, что может взбрести в голову женщине, после того как она достигнет определенного возраста? Но я-то хорошо знала ответ на этот вопрос. Инициативный и участливый член палаты общин наверняка наполнил карманы золотом из кошелька епископа Генриха. А окончательное решение должен был принять мудрый епископ. Оно было восхитительно и весьма практично запутанным. А также очень умело составленным. Благожелательные, полные сочувствия формулировки приводили меня в восторг. Писалось все это определенно для меня. В итоге получилось так, что мадам Джоанна, например, никогда бы не вышла замуж, а вот я бы смогла. Я молилась, чтобы епископ Генрих побыстрее рассмотрел это предложение, а Совет – утвердил. Несомненно, теперь было лишь вопросом времени, когда мы с Эдмундом предстанем перед алтарем и священник торжественно засвидетельствует наш союз. Хотя в те дни я жила в невероятном нервном напряжении, ничто не могло испортить мне настроение и сдержать мое ликование. День за днем я ждала, когда же Эдмунд прискачет в Элтем, спешится и, с триумфальным видом ворвавшись в холл, сообщит мне долгожданные добрые вести. Но вместо него внезапно появился епископ Генрих. Это удивило меня, хотя до нас уже и доходили отрывочные тревожные слухи, похожие на переливающихся всеми цветами радуги стрекоз, летавших над поверхностью нашей вяло текущей реки. В Лондоне появились войска, разбойные нападения на улицах стали обычным делом, и, что пугало меня больше всего, драгоценным призом в непримиримой борьбе за власть между Глостером и епископом Генрихом стал мой Юный Генрих. Я слушала новости, чувствуя, как ко мне подкрадывается ужас. Бофорт или Плантагенет, достопочтенный епископ или благородный герцог, – можно ли доверять хоть кому-то из них, после того как он дорвется до власти? Поскольку в этой ситуации под угрозой была свобода Юного Генриха, я отодвинула личные переживания на задний план и лишь молилась о том, чтобы Бедфорд сумел успокоить своих брата и дядю. Но он по-прежнему находился во Франции, а слухи стали еще тревожнее, когда вооруженные дружины Глостера и епископа Генриха столкнулись в противостоянии на Лондонском мосту, причем лорд-протектор грозил напасть на нас и забрать моего сына из Элтема под свою опеку – и обещал применить физическую силу, если потребуется. Удвоив вооруженную охрану, мы сидели, вздрагивая от каждого резкого звука, боясь услышать грохот и лязг металла, свидетельствующие о приближении конных рыцарей в боевых доспехах. И в разгар этих политических беспорядков в Элтем вдруг приехал епископ Генрих, чтобы сообщить мне… сообщить мне о чем? – У меня для вас плохие новости, Екатерина. Когда он появился в Большом зале и, медленно ступая по затертым плитам пола, дошел до места, где я его ожидала, скорбное выражение его лица подтвердило мои подозрения. По-прежнему очень обходительный, по-прежнему безупречно одетый в богатый клерикальный наряд, епископ Генрих выглядел смертельно усталым, как будто ввязался в затяжную битву умов и проиграл. Я стояла перед ним, не в состоянии выразить охвативший меня страх, и молчала в ожидании худшего. Но что такого ужасного мог учинить Глостер? Я отбросила глупые мысли о том, что Эдмунда попытаются куда-то коварно отослать, а меня против воли отдадут в женский монастырь. Этого не случится. Никогда! А если такая угроза и возникнет, я просто вернусь к французскому двору. Но даже если я вернусь во Францию, мой сын останется здесь. Я пыталась рассуждать логически. До этого не должно было дойти. Тогда отчего же изможденный епископ Генрих выглядит так ужасно, напоминая иссохшего мертвеца? И – что еще более важно – где сейчас Эдмунд? – Рассказывайте, – приказала я. (Я, которая крайне редко отдавала распоряжения резким тоном кому бы то ни было.) Епископ Генрих ответил напрямик, без обиняков; его лицо при этом оставалось бесстрастным. – Все пропало. Моя петиция в палату общин по вашему вопросу провалилась. Вернулся Бедфорд и приказал немедленно прекратить военные действия. – Он пожал плечами, печально подтверждая сказанное. – В довершение всего Глостер с огромным удовольствием отомстил мне, прикрываясь именем Бедфорда. Я потерпел поражение. Я молча ждала. Должно было быть продолжение. Епископ Генрих сложил руки на груди и скорбно произнес: – Последствия отразятся и на вас. Ах, вот оно что! – Значит, мне не позволят выйти за Эдмунда. Мои чувства трудно было выразить словами. Эмоции будто сжались в груди в крепкий кулак, так что стало тяжело дышать; тем не менее я расправила плечи и не опустила глаз, хотя епископ и отвел смущенный взгляд в сторону. Я не зря готовилась к худшему. Голос епископа звучал хрипло, словно он довел себя до полного изнеможения. – Появились многочисленные сложности, Екатерина. Глостер собирается ужесточить ваше положение. Мне также пришлось заплатить высокую цену. Я вынужден был оставить пост лорд-канцлера. Несмотря на боль, я вдруг подумала о том, как сильно постарело его лицо. Сердце мое прониклось состраданием, и я мягко коснулась рукой рукава епископа, почувствовав через дорогой дамаск одежд, как он напряжен. – Глостер сейчас в зените власти, – добавил между тем епископ Генрих. – Боюсь, лично для вас это означает трагический исход. Он не сопротивлялся, когда я отвела его в свою малую гостиную, жестом отослав придворных дам. Там епископ устало опустился в мое глубокое резное кресло и тяжело откинулся на спинку, как будто нуждался в опоре, а я подложила подушки, чтобы ему было удобнее, и распорядилась принести вина. Когда же мы с ним остались одни, я придвинула низенькую скамеечку, села у его ног и приготовилась слушать о событиях, обернувшихся трагедией и обещавших оказать огромное влияние на мою дальнейшую жизнь. – Глостер намерен убедить палату общин рассмотреть во время следующей сессии новый закон. Который, скорее всего, будет принят. – И что это за закон? Епископ сделал большой глоток вина. – Согласно ему никому не позволят жениться на вдовствующей королеве без личного согласия действующего короля и его Совета. – Ох! Я задумалась над этим, опустив взгляд на сплетенные пальцы рук, лежавших на коленях. Все представлялось мне не таким уж безнадежным. Получалось, что мне все-таки не запрещалось прямо вступать в повторный брак. Все, что для этого нужно, – получить разрешение. – Это все? – спросила я, поднимая голову и глядя в усталые глаза епископа. Плохо, конечно, но не безнадежно. – Подумайте, Екатерина. Подумайте хорошенько над тем, что он сделал. И я подумала – после чего мысль, подсознательно вертевшаяся у меня в голове, наконец сформировалась и встала на место. Кажется, я даже рассмеялась, осознав ее значение. – Ну разумеется! Согласие короля… – Я чувствовала, что нахожусь на грани истерики. – И пока мой сын не достигнет возраста, когда сможет самостоятельно давать согласие на что бы то ни было… – Как хитро это было задумано, как коварно и бессердечно! Глостеру даже не пришлось упоминать мое имя – он ведь не хотел, чтобы его обвинили во мстительной предвзятости, – равно как и не нужно было ничего мне запрещать. Он просто сделал мой брак невозможным. – А сам Глостер понимает, что натворил? Понимает, что обрекает меня на унылое существование одинокой вдовы? – У меня в этом нет ни малейших сомнений. – Епископ Генрих допил вино и налил себе еще. – Вам придется подождать по меньшей мере еще десять лет, пока Генрих достигнет совершеннолетия. Я могла выйти за Эдмунда, но лишь через десять лет – да и то при условии, что мне удастся уговорить Юного Генриха дать на это согласие. Срок этот казался мне вечностью. Я не могла представить, что буду ждать так долго, встретив свое тридцатипятилетие и наблюдая за тем, как волосы мои постепенно седеют, а на молодом лице с течением лет появляются морщины. Да и Эдмунд – разве не найдет он тем временем более молодую невесту? Охваченная отчаянием, я снова подняла глаза на епископа и обнаружила, что он внимательно следит за мной. На его лице я прочла жалость – мне было трудно это вынести. Разве могла я надеяться, что Эдмунд будет ждать целое десятилетие, чтобы добиться наконец моей руки? Нет, на это не способен ни один мужчина. Я отвернулась, чтобы скрыть слезы, катившиеся по моим щекам, а мой мозг уже ткал новую канву плана, как выбраться из этого лабиринта, хитро построенного Глостером. Насколько я поняла, мне все-таки не запретили выходить замуж, не так ли? – А что будет, если я ослушаюсь? – спросила я, сама удивляясь тому, как скоро мои мысли перешли от полной покорности к открытому сопротивлению. Осмелюсь ли я выступить против воли парламента? Не думаю, но, будь со мной Эдмунд, кто знает, на что бы я решилась? – Меня как-нибудь накажут, если я вступлю в брак без согласия Юного Генриха? Епископ Генрих отставил кубок в сторону, показывая, что вино его больше не интересует, и взял меня за руки. – Наверняка вам никто этого не скажет. Но есть одно важное последствие мести Глостера, о котором вам, Екатерина, необходимо знать. Ведутся приготовления к тому, чтобы впредь вы постоянно жили среди окружения юного короля. Вам запретят посещать принадлежащие вам земли и поместья и вообще путешествовать по собственному усмотрению. Вы будете ездить только туда, куда и юный король. Вы понимаете, что это значит для вас? Да, я понимала, и очень хорошо. Я становилась узницей. Без решеток, не под замком, но все-таки узницей под юрисдикцией собственного сына. – Это якобы делается для того, чтобы помочь вам справиться с терзающими вас плотскими страстями, – тихо продолжал епископ.