Тут мои дамы, которые с утра до ночи только и делали, что обсуждали между собой свои прошлые и нынешние романы, умолкли и стали как-то странно коситься на меня, как будто само упоминание о вожделении было недостойно вдовствующей королевы. Я оценила их красноречиво поднятые брови, потому что вдруг поняла: сегодня я рада их обществу; сегодня я присоединюсь к их нескончаемым сплетням и инсинуациям. Моя жизнь в Англии была изолированной, в основном потому, что я была не способна чувствовать себя в среде дам непринужденно; больше этого не будет. Меня внезапно охватила странная веселая беззаботность. Возможно, в этом было повинно выпитое нами вино или же неожиданное дружеское отношение ко мне? – Сейчас я вам все объясню. – Я достала из своего сундука шелк для вышивки, в последний момент решив немного подурачиться, устроив из этого представление. – Принесите мне свечу. Сесилия выполнила мою просьбу, и дамы расселись вокруг меня – кто на полу, кто на скамеечке. – Что ж, начинаю, – торжественно произнесла я, упиваясь их вниманием. – Я исключаю из своей жизни милорда Глостера. – Решение предать огню высокомерного герцога королевской крови вызвало одобрительный гул. – Какой цвет для него выбрать? Дамы на лету поймали мою идею. – Алый. Цвет власти. – Алый. Цвет амбиций. – Алый, ведь Глостер изменил первой жене и неудачно выбрал вторую. У меня были определенные сложности с тем, чтобы вести себя благовоспитанно по отношению к Глостеру, ведь он разрушил мое светлое будущее законодательным эквивалентом секиры. Проведенный им акт теперь будет действовать века. Ни один амбициозный мужчина не станет рассматривать меня в качестве невесты; мне была уготована одинокая жизнь вдовы. Я с беспощадным злорадством подняла отрез кровавого шелка, отхватила от него ножницами лоскут шириной с ладонь и поднесла его к пламени свечи; ткань сначала заискрилась, а потом свернулась и сгорела дотла. – Ну вот. С Глостером покончено, теперь он для меня ничто. – Я перехватила встревоженный взгляд Беатрис, следившей за исчезающим в огне куском материи. – Не могу поверить, что вы, Беатрис, были дружны с этим человеком. – Нет, что вы, миледи! – Она испуганно передернула плечами. – Но это ведь колдовство. Возможно, у вас во Франции… – Ничего подобного, – заверила я ее. – Это лишь сообщение о моих намерениях. Глостер еще много лет будет крепок и здоров. – Я обвела взглядом лица, полные ожидания. – Ладно, теперь епископ Генрих. Он был добр ко мне… однако, с моей точки зрения, он такой же самовлюбленный эгоист, как и остальные Бофорты. Ему нельзя доверять. – Насыщенный пурпурный, – предложила Беатрис. – Епископ любит деньги и отличается повышенным самомнением. – И спит и видит кардинальскую шапочку, – добавила Сесилия. Пурпурный шелк повторил путь своего алого собрата. Кто следующий? Сначала я подумала о своем отце, с детских лет внушавшем мне страх, – сумасшедшем, никчемном, то добром и заботливом, то яростном и жестоком, – но потом поняла, что он-то был в этом не виноват. Затем мне на ум пришел брат Карл, который стал бы королем Карлом Седьмым, если бы смог убедить достаточное количество французов его поддержать, и таким образом помешал бы моему сыну занять французский трон. Но Карл ведь не имел права на французскую корону ни по рождению, ни по крови! Впрочем, я не могла отрицать: сам он свято верил в нерушимость своих прав на престол. Выбор был непростой, но возбуждение придворных дам меня подстегивало. И тогда я взяла отрез белоснежного шелка. – А это для кого? – Для моего мужа Генриха. Как это ни печально, безвременно ушедшего от нас. Настроение мгновенно стало торжественно-скорбным. – Чистый. – Почитаемый. – По-рыцарски благородный. Великая потеря… – Да, – согласилась я и не стала ничего добавлять, понимая, что это было бы неправильно. Генрих был чистым и холодным, как лютая зима, и жестоким в своем пренебрежении к людям, будто смертельно отточенный клинок. Я восхищалась его талантами, но не жалела о его отсутствии, когда белый шелк вспыхнул в огне и умер, как когда-то сгорел он сам в последних муках ужасной болезни. – Ему тоже больше нет места в моей жизни. – Он был великим королем, – торжественно произнесла Мэг. – Да, это так, – снова согласилась я. – Лучшим из лучших. В стремлении к величию Англии ему не было равных. На меня вдруг нахлынули воспоминания о моей незрелой страстной влюбленности в Генриха и о том, как он постоянно пренебрегал мной; мои руки на миг безвольно упали на колени, выронив шелк; дамы беспокойно заерзали. Веселость куда-то исчезла. – А что насчет Эдмунда Бофорта? – спросила Беатрис и тут же испугалась собственной смелости, поскольку вопрос был весьма деликатный. Что, если я гневно наброшусь на нее за такой намек? Или разрыдаюсь, хоть и сама отрицаю обиду на Бофорта? Смутит ли меня это настолько, что я решу отыграться на своих придворных дамах? Я подумала об Эдмунде, о том, как безнадежно утонула в своих фантазиях о нем, словно бабочка-однодневка, которая в конце короткого жизненного пути безвольно падает в реку, и ее уносит течением. Эдмунд сплел паутину, чтобы связать мне крылья и покорить мою волю. Как же я радовалась тогда, изо дня в день живя лишь настоящим, в трепетном ожидании его следующего поцелуя, его горячих объятий! Мне казалось, что ни одна женщина не устояла бы перед таким блистательным искушением. Но нет, устояла бы, будь у нее хоть немного здравого смысла. На самом деле Эдмунд был таким же корыстолюбивым, как и остальные, просто я вела себя удивительно глупо, позволив подвергнуть риску свою репутацию; но винить в этом мне было некого, кроме самой себя. По собственной недальновидности я слепо верила ему. Но это не повторится, впредь я не позволю мужчинам меня использовать, не дам обольстить себя сладкими речами и хитрыми завлекающими уловками. Ни один мужчина больше не удостоится моей преданности и душевной привязанности. Не говоря уже о любви. – Перед Эдмундом Бофортом трудно устоять, – глубокомысленно заметила Мэг, словно прочитав мои мысли. О, я блестяще владела собой, да и тяга к театральным эффектам и на этот раз меня не подвела. Я достала из своего сундука золотую нить, длинную и блестящую, и с чувством, от всего сердца произнесла: – А вот и он. Эдмунд, который добился моего расположения и вполне мог бы меня завоевать, будь у него характер потверже. Один из блистательных Бофортов. Он поступил жестоко, отвергнув меня. С этими словами я сожгла длинную, очень дорогую нить целиком, не оставив ни кусочка. При этом я улыбалась, обводя глазами настороженные лица дам. Думаю, сегодня мне удалось заслужить их восхищение – или, по крайней мере, уважение. Когда я оставляла своих придворных в комнате, они смеялись, оживленно обсуждая знакомых мужчин, не соответствовавших их высоким стандартам. Я восхищалась и завидовала их беззаботности, их уверенности в том, что однажды все они выйдут замуж, а если повезет, то и познают истинное значение слова «любовь». Я же всегда буду одинока, останусь незамужней и буду жить в уединении. И никого больше не полюблю. В те дни меня не покидали злость и обида. Вдохновленная решимостью вести уединенную жизнь, я обрела силу духа в тех ограниченных условиях, которые создал для меня герцог Глостер. Я решила, что отныне буду только вдовствующей королевой, блистательной и безупречной в отведенной ей роли. Я наконец-то повзрослела. Давно пора, как сказала бы моя дорогая Мишель. – Я хочу посетить свои владения, – сообщила я своему маленькому сыну. – И ты должен поехать со мной. Юный Генрих неохотно оторвал взгляд от своих любимых книжек. – Я правда должен это сделать, maman? – Да, Генрих. Должен. – Я была непоколебима. – Я бы лучше остался здесь. Лорд Уорик обещал приехать, и тогда… Я не стала дожидаться продолжения: мне было неинтересно, что там напланировал Ричард для моего сына. – Ты поедешь со мной, Генрих. Я твоя мать, и в данном случае мое желание важнее желания лорда Уорика. – Вы можете поехать, а я мог бы остаться здесь… – Нет, это невозможно. – Объяснять ему причину было бы бессмысленно, но я твердо стояла на своем. – Тебе будет очень полезно появиться на людях, Генрих. К тому же это твой королевский долг: народ должен тебя видеть. И это сработало. Я сообщила Уорику и Глостеру – через довольно медлительного гонца, – что короля не будет в Виндзоре, поскольку он вместе с вдовствующей королевой отправляется осматривать ее владения. Я написала им, и мы выехали на следующее утро, когда, разумеется, еще никто не получил моего послания. Собственно говоря, повода для недовольства у них не было. Я просто взяла с собой в поездку короля, слуг, свиту и эскорт – по сути, весь двор – в полном облачении. И мы все вместе устроили славное представление, посетив сначала Хартфорд, а затем Уолтем и Уоллингфорд. Наконец мы прибыли в замок Лидс, причем Юный Генрих ждал этого с радостным возбуждением, а я – с некоторым страхом. Лидс представлял собой великолепную декорацию, на фоне которой я получила предложение выйти замуж; здесь мое сердце переполнялось радостью в предвкушении будущего, сулившего мне счастье. А потом все вдруг рассыпалось в прах. Однако приехать сюда мне было необходимо. Я должна была нанести этот визит, чтобы понять, что чувствую. Меня немного знобило от беспокойства, пока мы пересекали мост и через крепостные ворота въезжали во внутренний замковый двор. Мои чувства к Эдмунду казались мне достаточно сильными, чтобы жить во мне до конца дней. Настигнут ли меня здесь проблески тягостных воспоминаний? Я сделала глубокий вдох и мысленно приготовилась к тому, что моя уверенность в себе может пошатнуться. Но чувствую ли я, будто Эдмунд шагает рядом, едва не наступая на край моего платья? Нет, ничего такого. Доносят ли своды этих коридоров и комнат для аудиенций эхо его голоса? Отнюдь нет. Мое сердце продолжало биться неторопливо и размеренно, и я вдруг рассмеялась. Выходит, я излечилась! Как все-таки жестоко женское сердце, способное внушать нам мысль, что мы любим мужчину, хотя совершенно ясно, что это не так. Я больше не нуждалась в любви, не нуждалась в замужестве. Ощущение было такое, словно я сбросила с плеч старый поношенный зимний плащ и открылась навстречу летнему ветерку, нежно ласкающему мою кожу. О да, я окончательно излечилась. Мы вернулись в Виндзор, где меня ожидали язвительные взгляды Уорика и полное испепеляющих упреков послание Глостера: он писал, что, собираясь в поездку по стране, я должна была обязательно спросить разрешения у лорд-протектора. Для меня наступил период полного умиротворения души и тела; ничто не тревожило безмятежного тихого омута, в котором я обитала. Но я ведь сама этого хотела, не так ли? Тогда почему же так поразительно медленно тянутся эти наводящие смертельную тоску летние недели? Наше внимание привлекли доносившиеся со стороны реки отдаленные голоса, глухо звучавшие во влажном воздухе. Голоса были мужские, громкие, перемежавшиеся раскатистым смехом, восклицаниями и, насколько я могла различить отдельные слова, грубыми богохульными выражениями. Что бы это ни было, напоминало это скорее бурное веселье, а значит, не должно было нас пугать. Да и кто мог причинить нам вред, ведь мы гуляли неподалеку от стен королевского замка? В плотном окружении придворных дам я продолжала идти по выбранной тропинке к излучине Темзы, где так приятно было посидеть на прохладном ветерке (погода стояла очень жаркая). Голоса становились все более резкими и отчетливыми, а затем я заметила, как двое наших вооруженных стражников странно ухмыльнулись друг другу, а Мэг и Сесилия понимающе переглянулись. – Кто это? – поинтересовалась я. – Полагаю, кое-кто из наших слуг, миледи. – Беатрис обмахивалась веткой, сорванной с ясеня; похоже, этот шум ее нисколько не смутил. – Когда жарко, мужчины купаются в реке. – При упоминании о столь экстравагантном поведении она презрительно поджала губы. – Можно подумать, что им больше нечем заняться. Плеск и возбужденные вопли не затихали. – Наверное, нам нужно свернуть, – вполголоса сказал кто-то. – Нет, мы пойдем прямо! – Это может быть довольно неприлично… Увидев веселый блеск в глазах своих дам, я поняла, как мало у них развлечений в Виндзоре. А может быть – в этот миг до моих ушей снова долетели бранные слова – они пытаются уберечь мое королевское достоинство от вида голых слуг, плещущихся в Темзе? Мне не хотелось показаться неженкой, и я продолжила шагать вперед. – Мы пойдем дальше. Мне уже доводилось видеть раздетых мужчин, так что в обморок я не упаду.