– Оуэн Тюдор знает свое место, миледи, – сказала Алиса. Я уловила в этом простом замечании скрытый подтекст. – Вы считаете, что я его не знаю? Алиса подалась вперед и многозначительно коснулась моей руки. – Мне бы не хотелось так думать, миледи. Первым моим порывом было все отрицать, но вместо этого я со вздохом сказала: – Неужели все настолько очевидно? – Да. – Ох. – А мне-то казалось, что я вела себя весьма разумно и осмотрительно. – А что, если… Нет, я не могла вслух закончить эту фразу. А что, если бы я не была вдовствующей королевой? С другой стороны, я могла и не договаривать – Алиса и так все поняла, ведь она слишком хорошо меня знала. – По своему положению вы несравнимо выше его, миледи. Можно сказать и иначе: он гораздо ниже вас. Однако сути это не меняет – и вы должны с этим смириться. – Она нахмурилась и взглянула на меня слегка обеспокоенно, слегка придирчиво. – С вашей стороны было бы гораздо умнее, если бы ваши помыслы не были столь очевидны. – Я не думала, что это так заметно… Алиса отклонилась назад и снова сложила руки на коленях. – Тогда почему мне удалось прочесть вашу заинтересованность так же легко, как ваш сын сейчас читает раскрытую книгу? Я сдалась, и мы перевели разговор в более безопасное русло. Алиса вернулась к этой теме, только когда собралась уходить. – Тюдор хороший человек. Но он не для вас. Ее житейская мудрость была для меня, как нож с остро отточенным лезвием. – Я никогда и не думала иначе. – Есть один способ, миледи, – шепнула мне на ухо Гилье на следующее утро, одевая меня к мессе. – Что ты имеешь в виду? Я уже жалела, что открылась ей. Ущемленное достоинство тяжким грузом давило мне на плечи, а понимание, что вскоре мне предстоит сделать признание во время исповеди отцу Бенедикту, лишь усугубляло мое состояние. – Есть способ встретиться с господином Оуэном. – Я уже передумала. – Пожалуй, это и к лучшему, миледи. Гилье принялась расчесывать и укладывать мои волосы. Я внимательно следила за ее лицом, ожидая, не скажет ли она чего-нибудь еще. Но служанка молчала, занятая хитроумными сетками для укладки волос и длинной вуалью, щедро украшенной лепестками шелковых роз. – Так что же ты все-таки хотела мне предложить? – Чтобы вы встретились с ним, изменив внешность, миледи. – И как ты себе это представляешь? – спросила я пренебрежительно. Потому что и сама обдумывала такой сценарий, давая волю причудливым, извилистым полетам собственной фантазии, – и неизменно отбрасывала его, как план, который может прийти в голову лишь законченной идиотке. Во мне закипало раздражение, и это не предвещало ничего хорошего. – Единственный вариант, который я вижу, – это переодеться служанкой и подстеречь Тюдора – он ведь заговаривает со служанками, не так ли? Но как это осуществить? Он наверняка меня узнает. Может быть, встретиться с ним где-нибудь в темном чулане, прикрыв лицо вуалью? И держать язык за зубами, потому что иначе он узнает мой голос? Но даже если мне удастся к нему приблизиться, предварительно тщательно замаскировав свою внешность, что я ему скажу? «Поцелуйте меня, господин Оуэн, поцелуйте поскорей, в противном случае я прямо здесь упаду замертво от невыносимого желания? Ах да, кстати, – на самом деле я королева Екатерина!» – Я натужно засмеялась, но получилось совсем невесело. – Он станет презирать меня за то, что я обманула его, что я такая поверхностная, – хотя это, конечно, правда, – и не умею владеть собой. Более того, я буду выглядеть законченной развратницей, ни больше ни меньше. Мало мне того, что меня уже подозревают в ненасытности и чрезмерной податливости плотским грехам? – Я слишком разволновалась, чтобы продолжать сидеть спокойно, поэтому встала и принялась нервно ходить по комнате, не обращая внимания на болтавшуюся сбоку вуаль, приколотую лишь наполовину. – Думаю, лорд Глостер так и скажет. – Разумеется, скажет. И не только Глостер. А что скажут мои придворные дамы? Что вдовствующая королева переодевается кухаркой, чтобы подстеречь в темном уголке несчастного слугу, который этого совсем не хочет? Это будет оскорбительно и для него, и для меня. Я не стану пускаться на обман. И не допущу, чтобы надо мной смеялись. – Простите, миледи. Меня тут же охватило раскаяние; я вернулась туда, где осталась стоять Гилье, и взяла ее за запястье. – Нет. Это я должна извиниться. – Я попыталась улыбнуться. – Моей сварливости и дурному настроению нет оправдания. Обещаю, что сознаюсь в этом на исповеди. – А вам не все равно, что скажет о вас Беатрис, миледи? – спросила Гилье после неловкой паузы, во время которой мы обе погрузились в размышления. Я задумалась над этим. – Вряд ли это имеет для меня значение. Но я не ищу дурной славы. – А некоторые согласились бы скорее на дурную славу, чем на то, чтобы мерзнуть в одиночестве в холодной постели. Попытайтесь, миледи. – Не могу. – Я все устрою. Назначу ему свидание… – Это невозможно. Забудем этот разговор, Гилье. Мне стыдно. – Почему женщина должна стыдиться желания, которое вызывает у нее красивый мужчина? – Тут нечего стыдиться… Однако если красивый мужчина не питает к ней никаких чувств, а по происхождению он гораздо ниже ее, ей остается лишь смириться с неизбежным. – Но ведь происхождение мужчины никоим образом не влияет на ее любовное томление. Это утверждение не давало ответа на мою дилемму. «Что мне делать, Мишель?» – мысленно спросила я, но никто мне не ответил. Мне предстояло самостоятельно отыскать выход из немыслимого лабиринта, в который я сама себя загнала. Уволь его! Ради бога! Я не могу этого сделать! Глава двенадцатая Я растерянно смотрела на длинный документ, который держала в руках. Страница была исписана каллиграфическим почерком официального вестминстерского писца с вкраплениями красных прописных букв и многочисленных печатей. Ну, печати-то я узнала – их изготовили совсем недавно, в преддверии грядущей коронации Юного Генриха. Что же до остального… Буквы липли одна к другой, строчки располагались очень плотно… В общем, первой моей реакцией было негодование с основательной порцией жалости к себе и щедрой щепоткой замешательства. Я не гордилась собой. При желании я могла бы в общих чертах догадаться о сугубо официальном содержании этой бумаги, однако для такой многословной информации моих догадок вряд ли было бы достаточно, так что я была вынуждена признать, что мне необходима помощь. – Вы выглядите озабоченной, миледи. Я вздрогнула, будто лань в зарослях, почуявшая приближение лающих гончих. Возле меня бесшумно возник господин Тюдор. Я не слышала звука его шагов и пожалела, что он здесь: мне не хотелось бы, чтобы он увидел на моем лице настораживающее выражение. Мне не нужно сочувствие: я и так едва справлялась с жалостью к себе. Конечно, у меня достаточно самообладания, чтобы скрыть недовольство. С некоторых пор это перестало быть для меня проблемой, и такое открытие было мне в новинку. Я нахмурилась. – Нет, господин Тюдор, – ответила я. Его лицо оставалось бесстрастным, однако взгляд был смущающе доброжелательным: он словно приглашал опрометчиво упирающуюся женщину одуматься и все-таки попросить о помощи. – Просто кое-какие новости из Вестминстера. – Если я могу вам чем-то… – осторожно продолжил Тюдор. И я ухватилась за это участливое предложение. – Нет-нет… Точнее… Как это ни прискорбно, но тут я растерялась. Тюдор стоял так близко, что я слышала, как тихо поскрипывают кожаные подошвы его сапог, когда он переминается с ноги на ногу. Видела, как его гладкие длинные волосы сияют на свету сине-черным отливом, будто сорочьи перья. – Может быть, кубок вина, миледи? Или велеть принести вам накидку? В этой комнате слишком прохладно, если находиться здесь долгое время. Я довольно отчетливо представляла себе, о чем он сейчас думает. Бога ради, ну что она тут делает, застряв без цели в этом нетопленом помещении, в то время как можно было бы с комфортом устроиться в своей уютной гостиной? – Нет, вина не нужно, – наконец выговорила я. – И накидки тоже. Я уже ухожу. Тюдор, конечно, был прав. Я огляделась по сторонам и зябко передернула плечами, чувствуя, как тянет холодом по ногам. Эта комната – на самом деле это был зал для аудиенций, огромный и почти без мебели, – была явно не тем местом, где можно было долго простоять, если на тебе нет подбитой мехом мантии. Я остановилась тут лишь потому, что принимала устрашающе официального королевского герольда с его жезлом, в особом камзоле, посланного ко мне лордом Глостером. Одетая тоже весьма официально и строго, в соответствии с выданными мне инструкциями о сношениях с внешним миром, я в окружении придворных дам, облаченных в роскошные наряды из шелка и горностаевого меха, стоя на помосте в этом унылом помещении, приняла важный документ, после чего сразу же отправила посланника обратно и отпустила дам. И вот теперь здесь появился Оуэн Тюдор и узнал о возникших у меня трудностях. Мне нужно было уйти, чтобы скрыть свою несостоятельность. Заметив, что на нем верхняя одежда, я попробовала ухватиться за соломинку. – Не хочу задерживать вас, господин Оуэн, ведь у вас, конечно же, есть дела. – Вы получили дурные вести, миледи? – неожиданно прервал он меня.