Губы его изогнулись в тонкой улыбке, глаза сверкнули озорным блеском, и я подумала, что он впервые за все время продемонстрировал чувство юмора в моем обществе. Лицо Оуэна светилось улыбкой, суровые черты смягчились, и, хотя руки мои по-прежнему были крепко-крепко сжаты, я вдруг обнаружила, что достаточно расслабилась, чтобы ответить ему в тон. – А что, ваша госпожа заставляет вас много работать? – Вы даже представить себе не можете. – Он медленно сделал два шага в моем направлении. – Вы налили себе вина? – Нет. Двигаясь четко и уверенно в привычной обстановке, он зажег еще одну свечу и налил вина, – и снова все было так, будто мы с ним находимся где-то в людном месте, – в то время как я просто стояла в сторонке, не понимая, что мне делать. Снова сесть на его кровать я не могла. Этого нельзя было делать. Оуэн протянул мне одну чашу и поднял в тосте другую: – За ваше здоровье, миледи! – И за ваше, Оуэн Тюдор. Пригубив вина, я чуть не поперхнулась. Я не знала, что сказать. В этих тесных стенах я остро ощущала его присутствие, буквально всем телом, от головы до пят. – Я уже говорил, что восхищаюсь вами, – мягко произнес Оуэн, и когда я беспомощно взглянула ему в глаза, добавил: – И у меня были для этого все основания. Потому что вы действительно обладаете отвагой, которой я ожидал. – Я не чувствую себя смелой. – Дверь не заперта, – заметил он. – Да. Я поняла, что, хотя все зашло очень далеко, Оуэн оставляет мне выбор. Видя, как дрожат мои руки, он взял у меня чашу и поставил ее вместе со своей на крышку сундука; при этом Оуэн повернулся ко мне спиной, словно приглашая провести рукой по тонкой ткани его туники, которую он надевал к ужину, и почувствовать под ней его крепкие плечи. Но я не могла к нему прикоснуться. И не сделаю этого… Как будто почувствовав мои колебания, Оуэн принял решение сам: приблизившись ко мне, он взял меня за руки и притянул к себе. – Будет ли мне позволено поцеловать бывшую королеву Англии? – Если вы этого хотите. Он заслонил собой весь мир, когда нагнулся и прикоснулся к моим губам. Очень нежно. Это было скорее обещание, чем обладание. И все очень быстротечно. Едва я успела ощутить его тепло, как он уже отстранился и теперь смотрел мне в глаза сверху вниз. – В следующий раз я уже не буду спрашивать вашего позволения, Екатерина. Вы этого хотели? Я ничего не ответила, потому что не могла найти слова, чтобы выразить сомнения, которые атаковали мое сознание, – но этого и не требовалось. Обхватив мое лицо ладонями, Оуэн вновь поцеловал меня, и я погибла. Его объятья были ни на что не похожи! Горячие голодные губы, напряженное крепкое тело, руки, державшие меня так, чтобы можно было целоваться снова и снова… Меня куда-то несло, я была захвачена его пылкостью и собственным страстным желанием любви, так долго копившимся во мне. Оуэн отстранился и поднял голову, продолжая держать меня, нежно поглаживая большими пальцами мою кожу у висков, а затем одним резким движением сбросил мою накидку с капюшоном на пол. Мои волосы рассыпались по плечам, по моей и его груди; Оуэн запустил в них руку, и мои пряди обвили его запястье, точно живые кандалы. Мое дыхание дрогнуло, и сквозь полуоткрытые губы вырвался тихий стон наслаждения. – Назовите меня по имени. Назовите меня Оуэном. – Оуэн… Последовал еще один восторженный вздох упоения. – Вы самая красивая женщина, какую я когда-либо видел. И самая желанная. Мне следовало бы быть умнее, приглашая вас сюда, – но какой мужчина устоит перед дамой, от которой у него закипает кровь? Я хотел вас долгие годы. И больше не могу сопротивляться. Его руки крепко обнимали меня, а пылкое признание пьянило кровь, как вино, пока Оуэн меня целовал. И я прильнула к нему, отдавшись чувствам, лишенная воли и мыслей; я знала лишь одно: вот он, человек, который сказал, что желает меня и всегда желал. Меня закружил взрыв умопомрачительных ощущений. Оуэн Тюдор хотел меня, а я хотела его, несмотря на доводы рассудка. И я позволю ему овладеть мной. Его руки уже скользнули к шнуровке моего платья… Нет! Внезапно горячее желание заглушил отчаянный приступ паники. – Нет, – сказала я. Я уперлась руками в грудь Оуэна и оттолкнула его, а когда он отпустил меня, закрыла горящее лицо ладонями. Что я делаю? Моя кровь бурлила, но теперь уже от ужаса, который, словно резвясь, дергался и рвался во мне в бешеном ритме. В полном смятении я подняла взгляд на мужчину, которого хотела сделать своим любовником, и неожиданно перед моими глазами возникло ухмыляющееся лицо Эдмунда. Эдмунда, соблазнившего меня задорным смехом, песнями и беззаботной молодостью, заставившего меня снова почувствовать себя юной девушкой без каких-либо обязательств, а затем бросившего, потому что он не смог с моей помощью взбираться все выше по крутым лестницам власти. Это же было не легкомысленное соблазнение, а взрыв страсти, который унес меня, затянул в водоворот желания. Я хотела этого, но не могла допустить, потому что для меня это стало бы унижением, а для Оуэна – позором, который повлечет за собой увольнение со службы. А если бы об этом узнал Глостер… или Королевский совет… Интимная связь со слугой? Но я все равно хотела Тюдора. Хотела, чтобы он ко мне прикасался. Хотела чувствовать губами его горячий рот. Ах нет. Нельзя этого делать! В тот миг я чувствовала, как меня затягивает трясина собственной боли и прошлых обид. Не может быть, чтобы Оуэн Тюдор давно меня желал. Мало мне собственного опыта? И Генрих, и Эдмунд на самом деле желали не меня, а то, что могут принести им мое имя Валуа и ранг вдовствующей королевы. Не может быть, чтобы Оуэн Тюдор по-настоящему меня любил. Возможно, в глубине души он просто меня жалеет. Да, в этом все дело. Ужасные сомнения и неопределенность подорвали мою былую уверенность… Тут я заметила, что Оуэн хмурится, словно безуспешно пытается разобраться в беспорядочной мешанине мыслей, проносившихся в моей голове. Он убрал руки с моих плеч, но потом очень нежно провел пальцами по моей щеке и мои новые страхи почти развеялись. – Вы меня боитесь? – тихо спросил он. – Нет. – Я не должна сдаваться. Не должна. – Дело не в этом. Просто мне не следовало здесь находиться… Глаза Оуэна сверкнули вполне понятным раздражением, и он вздохнул. – Разговор об этом слегка запоздал. – Я сама во всем виновата. И я выскользнула из его рук, собираясь убежать. Да, дверь была не заперта. Еще два шага, и я выскочу из комнаты, в которой было все, чего я желала, но чего не могла получить. Вернусь в свои покои и в спокойной обстановке сотру из памяти все то, что чуть не совершила. Я вполне сумею забыть о том, как в любовном томлении едва не пала к ногам этого мужчины… Однако не успела я сделать и шага, как Оуэн поймал меня за руку. – Не уходите так. Когда его пальцы сомкнулись на моем запястье, меня охватил панический страх. Я попыталась вырваться, но тщетно. – Екатерина. Не нужно упираться. Я не сделаю ничего такого, чего вы сами не захотите. – Я не могу на это согласиться. – Я просто потеряла рассудок, снедаемая угрызениями совести из-за того, что едва не навлекла на него беду. – Я вела себя возмутительно. Вы, наверное, знаете, что у меня дурная наследственность. Моя мать… она не пропускает мимо ни одного красивого мужчины… Я должна попросить у вас прощения. – Нет-нет, никаких извинений не нужно. Он снова попытался заключить меня в объятия. Я хотела этого больше всего на свете, больше жизни, и на миг позволила Оуэну притянуть меня к себе, но потом в агонии отчаяния чувство вины вспыхнуло с новой силой. – Я не могу остаться… – Упираясь, я потеряла равновесие, и Оуэну пришлось прижать меня к груди, чтобы я не упала. – Ой! – Острая боль пронзила мне щеку, и я замерла в изумлении. – Что случилось? Я мотнула головой: – Ничего. Отпустите меня! Голос Оуэна стал ледяным, его понимание испарилось. – Значит, вы все-таки презираете меня, ведь я ваш слуга, человек слишком низкого происхождения, для того чтобы возлечь с ним. Вы возжелали моего тела, но оказалось, что моя родословная недостаточно хороша для вас. – Нет! Не в этом дело. – А мне кажется, именно в этом. – Прошу вас! – с мольбой произнесла я. – Пожалуйста, поймите меня! Вы должны меня отпустить. – Тогда ступайте, если хотите, миледи. Никто вас не держит. Я не рискну подвергать себя опасности и рисковать своей бессмертной душой, принуждая вас разделить ложе с человеком, который недостоин даже того, чтобы помочь вам снять туфли. Холодный, официальный тон, суровое суждение – все это разрывало мне сердце. – Вы не можете меня любить! – с болью в голосе воскликнула я. – Ни один мужчина никогда меня не любил. И как только Оуэн отступил в сторону, я распахнула дверь и торопливо направилась через коридоры и комнаты в свою спальню; мои волосы были распущены, лицо ничем не прикрыто, и я мысленно молилась о том, чтобы никого не встретить на пути. Я и не встретила, но легче от этого мне не стало. Я испытывала отчаяние, оно пропитало меня насквозь, с головы до пят; отчаяние из-за того, что я едва не позволила себе сделать. И из-за того, что своими руками оттолкнула. Я закрыла за собой дверь спальни и прислонилась к ней спиной, чтобы дать своим чувствам хоть немного успокоиться. Стыд, словно живое существо, отталкивающее и беспощадное, в презрительных комментариях моего внутреннего голоса насмехался чуть ли не над каждым моим вдохом. Я была одержима физическим желанием, и меня потянуло к интимной близости. Я назвала своего дворцового распорядителя по имени и согласилась на свидание с ним, поставив под удар собственную гордость. Я пила его вино, целовалась с ним, а затем вдруг сбежала, бросилась наутек, будто испуганная девчонка, а не зрелая, почти тридцатилетняя женщина. Причем умчалась так поспешно, что оставила у него свою накидку. Я летела ночью по коридорам, словно дворцовая потаскуха, скрывающаяся от докучливого любовника. Однако теперь, вынужденно признавая свое бесчестье, я уже жалела о своем бегстве и хотела бы опять оказаться в комнате Оуэна, сидеть на его кровати, позволить ему увлечь меня за собой по любой тропинке, которую он выберет. Ты просто дура. Полная дура. Позволила желанию управлять тобой, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Неужели жизнь так ничему тебя и не научила? Как ты теперь встретишься с ним лицом к лицу? И все же этот человек был необходим мне; это чувство держало меня крепко и не отпускало. Если бы в тот миг Оуэн подошел к моей двери, я открыла бы ему и молила бы войти. А потом с благодарностью упала бы к его ногам. Но он не придет. Он думает, что ты проклинаешь его, как своего злополучного слугу, недостойного близости с королевой. Я начала всхлипывать. Ну почему? Почему я убежала? Потому что испугалась. Побоялась отдавать свою жизнь в руки человека, которого почти не знала и который, возможно, не смог бы обращаться с ней бережно. Испугалась, что черта между госпожой и слугой может стать до невозможности размытой и что в конце у меня не хватит силы духа, чтобы ее перепрыгнуть. Что бы сказала Беатрис, если бы узнала, что я подумывала снять сорочку перед Оуэном Тюдором? Или, допустим, мадам Джоанна? Я когда-то говорила, что мне все равно. Но на самом деле все было иначе и я содрогалась от мысли об их осуждении и упреках. А что же насчет самого Оуэна Тюдора? Я отвергла его, оттолкнула, дав повод подумать, будто считаю его положение слишком низким. Человек с таким чувством собственного достоинства, как у него, никогда не простит мне этого. Я потеряла его уважение и сама была в этом виновата. Я заставила себя пройти вглубь комнаты и взяла зеркало. Интересно, что я там сейчас увижу? Будет ли это лицо шлюхи? Да узнаю ли я вообще ту женщину, которая будет смотреть на меня оттуда? Я быстро глянула в зеркало и удивилась. Потому что не заметила на своем лице грешного клейма, которого ожидала. Тогда я посмотрела в зеркало еще раз, уже без нервной спешки, спокойно, приблизившись к свече. На меня смотрела несчастная женщина, которая только что была очень близка к тому, чтобы наконец поймать то, чего она желала всю свою жизнь. Прямо перед ней был соблазнительный мост через пропасть, ей протянули руку помощи, рядом стоял мужчина, готовый дать ей то, к чему стремилось ее сердце, – а она отступила. Убежала, лишив себя второй попытки. Теперь этот мужчина будет презирать ее за недостаток смелости и бесцеремонность. Все было безнадежно испорчено. Я снова и снова переживала эти волнующие мгновения, их блеск и боль. Оуэн назвал меня по имени – Екатерина. Он поцеловал меня, а я его оттолкнула, тогда как на самом деле вместо этого хотела сказать: «Целуйте меня еще!» и воспользоваться по назначению его кроватью с покрывалом из яркой ткани.