Он делает паузу, откусывая еще кусочек. Я бы хотела, чтобы он смотрел на меня, когда говорит, но, похоже, он не может этого сделать, как будто боится увидеть выражение моего лица… разочарование от того, что он не был рад уйти. Но, конечно, я уже знала это о нем. — Все изменилось, как только я поступил в семинарию, — продолжает Макс. — На самом деле, почти сразу. Мне всегда нравилось учиться, так что занятия не доставляли никаких трудностей. Мне потребовалось больше времени, чтобы прийти в себя в аспекте веры, почувствовать какое-то реальное притяжение, выходящее за рамки обычных движений, но со временем я почувствовал и это. Было ли это результатом моего окружения или чем-то реальным… — он пожимает плечами. — Я не могу сказать. Но то, что я нашел в священстве, помимо каких-либо представлений о вере в богословие, было верой в человечество, в которое я и не подозревал, что могу верить. Он прочищает горло, наконец поднимая взгляд, чтобы встретиться со мной взглядом. — Я вырос с отцом, который изменял моей матери, в распавшемся браке, скрепленном семейными узами, в окружении преступников, которые убивали, пытали и манипулировали ради получения большего количества денег и власти. Я не видел в человечестве ничего, во что стоило бы верить. После того, как я ушел, я увидел людей с другой стороны. Вместо этого я увидел возможность помогать и исцелять, и я увидел в других хорошее, чего никогда раньше не видел. Это показало мне возможности для прощения, для счастья. — Макс поджимает губы, его мысли явно где-то далеко. — Я обрел покой вдали от насилия, богатства и власти. А потом меня снова втянули в это. — Итак, если бы ты мог вернуться назад, ты бы сделал это. — Мое сердце сжимается от мысли, от осознания того, что здесь нет ничего, даже меня, что удержало бы Макса от возвращения к служению священником, если бы у него была такая возможность. Почему, я не знаю. Он ясно дал понять, что, какое бы желание он ни испытывал ко мне, он не намерен поддаваться ему снова. Макс смотрит на меня, и я вижу, что он колеблется. — Да, — говорит он наконец и опускает взгляд в свою тарелку. Не позволяй этому ранить тебя, яростно говорю я себе, но ничего не могу с собой поделать. Это обжигает мне грудь, когда я смаргиваю слезы, возвращаясь к своей еде. — Это восхитительно, — выдавливаю я, заставляя свои слова звучать ровно и спокойно, без эмоций, которые бурлят внутри меня. — И как ты научился готовить? Макс смеется, немного смущенно. — Какое-то время я пользовался службой доставки еды, — признается он. — Одна из тех вещей, когда тебе присылают предварительно нарезанные ингредиенты в пакетиках и очень подробный рецепт. Через некоторое время я собрал достаточно, чтобы начать работать самостоятельно. Теперь я просто готовлю для себя, когда могу. Конечно, мне все еще приходится время от времени баловать себя готовкой Ханны. Это намного превосходит мои возможности. — Она действительно потрясающая, — соглашаюсь я, откусывая последний кусочек омлета с сырной начинкой. — Но это хорошая замена, пока мы не сможем вернуться домой. — Кстати, о доме. — Макс отодвигает свой стул, берет мою тарелку и свою и относит их к раковине. — Позволь мне помыть посуду, и я возьму тебя с собой на экскурсию, которую обещал. — Я могу помочь. — Я быстро встаю, присоединяясь к нему у раковины. Я тянусь за тарелкой, и он быстро выхватывает ее у меня из рук, его пальцы тепло касаются моих при этом. Он слегка поворачивается ко мне, близость означает, что мы соприкасаемся друг с другом, и я отпрыгиваю назад, как будто он обжег меня, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание. — Просто посиди, — предостерегает Макс. — Ты все еще восстанавливаешься, а все, что я делаю, это загружаю посудомоечную машину… Он делает шаг вперед, чтобы открыть ее, как раз в тот момент, когда я пытаюсь пройти мимо него, и мы врезаемся друг в друга. На краткий миг каждый из нас прикасается к другому, мои груди соприкасаются с его твердой грудью, бедра к бедрам, и, как будто он делает это не задумываясь, его руки опускаются на мои бедра, удерживая меня там на самую короткую секунду. У меня мелькает безумная надежда, что он собирается притянуть меня ближе. Мое сердце бешено колотится в груди, кровь приливает к жилам и горячо приливает к коже, когда я смотрю в его карие глаза, зная, что мои собственные широко раскрыты. Я хочу прикоснуться к нему, поцеловать его, желание во мне подобно лесному пожару. Внезапно я отчетливо представляю, как он поднимает меня на столешницу и повторяет наши отчаянные поцелуи в своей ванной в тот день, когда он поцеловал меня в первый раз. Он мягко отодвигает меня в сторону, проходя мимо меня к посудомоечной машине, и разочарование, пронзающее меня, такое же ледяное, как и подогретое желание. Я прижимаю руку ко рту, отворачиваюсь, чтобы он не мог меня видеть, смаргивая подступившие слезы. Я не могу продолжать позволять ему так влиять на меня. Неизвестно, как долго мы пробудем здесь или какой ущерб может быть нанесен нашим отношениям. Но, кажется, я не могу остановиться. Я влюблена в Максимилиана Агости, и я знаю, что это приведет к разрушению нас обоих. 6 САША Я возвращаюсь наверх, чтобы переодеться и прийти в себя, пока Макс заканчивает уборку на кухне, переодеваюсь в джинсы, футболку и ботинки, чтобы прогуляться по поместью. Я ополаскиваю лицо холодной водой, чтобы смыть оставшуюся красноту, и собираю волосы в свободный хвост, надеясь выглядеть настолько непринужденно, насколько мне хочется. Мне интересно узнать о поместье, но в основном я просто хочу больше времени проводить с ним. Это первый день, когда я была в полном сознании и чувствовала себя хорошо с тех пор, как приехала сюда, и мне странно чувствовать себя оторванной от своей обычной рутины. Здесь нет младенцев, с которыми можно отвлечься и поиграть, нет детей, которых можно одеть, накормить или проводить в школу, нет липких рук, тихих смеющихся голосов или плача, которые можно успокоить. Макс, единственный знакомый здесь, и даже помимо моих чувств к нему, я чувствую, что цепляюсь за это знакомство. Когда я спускаюсь, я нахожу его в гостиной, он листает книгу с полки у камина. Я откашливаюсь, когда вхожу, и он мгновенно оборачивается, улыбаясь при виде меня. — Это, конечно, выглядит более удобным для прогулок по поместью. — Он ставит книгу, которую смотрел, обратно на полку и подходит ко мне. — Пойдем? Мы выходим через кухню и черный ход на большую каменную террасу. Справа от него находится огромный бассейн, окруженный камнем, шезлонгами и кабинками для переодевания, с местом для костра и баром в дальнем конце. Рядом с ним есть небольшое строение, похожее на виллу, и я киваю в его сторону. — Что это? — Крытый бассейн с подогревом, — говорит Макс с ухмылкой, и я прикрываю рот рукой, смеясь. — Это кажется немного чрезмерным, не так ли? — Очень, — соглашается он. — Семья Агости была хорошо известна своим богатством, и ты можешь увидеть это здесь, ясно как день. Мы спускаемся с террасы в сторону раскинувшегося за домом поместья. Макс подводит меня к старой модели Range Rover, припаркованном на дороге, ведущей мимо особняка, и я хмурюсь. — Я думала, мы собираемся прогуляться пешком? — Мы это сделаем, — обещает он. — Но предстоит пройти большой путь, а ты еще недостаточно здорова, чтобы пройти так много. Я не уверен, что кто-то из нас смог бы нормально работать с этим. Здесь целый акр. Я сдаюсь, забираюсь в серо-зеленую машину и пристегиваюсь, когда Макс садится за руль. Он запускает программу и кивает в сторону дальнего расстояния, где я вижу виноградники, разбросанные по полю. — Сначала мы поедем туда, а потом я покажу тебе конюшни. По пути к виноградникам мы проезжаем мимо большого каменного дома с небольшим садом рядом с ним, и я с любопытством смотрю на него. — Для чего этот дом? — Дом садовников, — говорит Макс. — Примерно таким был дом, в котором я живу на участке Виктора. Сейчас им не пользуются, у Джианы и Томаса есть комнаты в главном доме. Это было наименьшее, что я мог сделать. Он поддерживается в порядке, как и все остальное здесь, но там никто не живет. — Мы можем войти? Макс поджимает губы. — Там действительно нечего смотреть, там пусто. У меня такое чувство, что я знаю, о чем он думает, и я не давлю на него. У меня не было намерения напоминать ему о том дне, когда я была с ним в его доме, у Виктора. Тем не менее, сейчас все, о чем я могу думать, это зайти в этот маленький старый домик садовника, постоять в тесной, теплой темноте с Максом и почувствовать, как он снова заключает меня в свои объятия. Захочу ли я когда-нибудь кого-нибудь или что-нибудь так сильно, как хочу его? Я не могу себе этого представить. Все во мне тянется к нему, как будто оно умоляет его, взывает к нему, и это все, что я могу сделать, чтобы держать это желание на поводке. Это первый раз, когда я чего-то захотела, первый раз, когда я почувствовала желание, первый раз, когда мое тело принадлежало мне и я могла отдавать его, а не использовать его против меня как оружие. В ту ночь с Максом я не была девственницей, но я была в том смысле, который имел значение. Я была его первой, и он был первым, кого я выбрала сама. Я не могу смириться с мыслью, что все закончится так скоро, или закончится вообще. — Виноградники прекрасны в это время года, — говорит Макс, совершенно не обращая внимания на мою задумчивость. — Приближается время сбора урожая в августе, если мы все еще будем здесь, мы сможем помочь. Это то, чем я всегда хотел заниматься, попасть сюда и по-настоящему испытать это, но, конечно, тогда, когда я рос здесь, мне не разрешали. Август? Я пытаюсь представить, как мы с ним будем здесь так долго, одни. Мы либо снова сдадимся, либо взорвемся. Изображения, сопровождающие описание Максом сбора винограда, в котором он всегда хотел принять участие, только усложняют ситуацию. Мое романтическое мышление берет описание сбора винограда длинными рядами в ведра, а затем раздавливание его ногами, не весь, просто церемониальное количество, прежде чем остальное будет отправлено на более эффективный метод, и превращает это в монтаж, где мы с Максом делаем именно это вместе, моя рука надевает соломенную шляпу на голову, чтобы защититься от итальянского солнца, пока он кормит меня виноградиной, целуя меня с соком на наших губах. Однажды я смотрела фильм со сбором винограда в качестве части сюжета, и в моей голове Макс поднимает меня из бочки с вином, несет в ближайшую спальню, когда наше желание выходит за пределы сдерживания, его руки задирают мой тонкий сарафан, простыни заляпаны виноградным соком, когда он скользит в меня, переплетая пальцы с моими, прижимаясь губами к моим. — ...а вон там конюшни. Мы пойдем туда после того, как закончим гулять по виноградникам… Саша? Я вырываюсь из задумчивости, щеки у меня краснеют, когда я вижу, что Макс озабоченно смотрит на меня, машина работает на холостом ходу. Мы останавливаемся в конце виноградных рядов, и он ждет меня. — Ты в порядке? — Спрашивает он, и я выдыхаю, чувствуя, как смущение поднимается по моей шее. — Да, конечно. Пойдем. Макс заглушает двигатель, и мы выходим на солнечный свет и свежий воздух. Я вдыхаю его полной грудью, пока мы идем вдоль рядов виноградных лоз, Макс жестикулирует и объясняет по ходу. Я всегда предпочитала загородную обстановку поместья Виктора городу, но это другой уровень, открытость и свобода, которые заставляют меня почти желать, чтобы мы могли остаться здесь навсегда, если бы это не означало быть так далеко от людей, которых я привыкла видеть, как свою семью. — Здесь прекрасно. — Я бросаю взгляд на Макса, пока мы идем. Он еще немного расстегнул рубашку, расстегнул ворот на две пуговицы, рукава рубашки закатаны, и я хочу сказать, что он; красив, привлекателен в том смысле, который не поддается объяснению. То, что я вижу его здесь вот так, наедине со мной, заставляет мое сердце биться так, как никогда раньше. Его волосы растрепаны от легкого ветра, оливковая кожа покраснела от солнца, руки засунуты в карманы, и хотя он говорит, что не чувствует себя здесь как дома, он выглядит именно так. Он выглядит как деревенский джентльмен, как будто ему самое место в этом месте. У меня внезапно возникает желание показать ему, что у него могло бы быть все это по-другому, что для этого не обязательно становиться его отцом или братьями. Но что я знаю? На самом деле я не часть этого мира, и я действительно не знаю, что все это значит. Я девушка, родившаяся в бедности, из России. Я попала в этот мир случайно, из-за событий, вышедших из-под моего контроля. Я гребаная няня. Кто я такая, чтобы рассказывать ему все это? — Ты в порядке? — Макс смотрит на меня, задавая один и тот же вопрос, как я понимаю, за слишком короткий промежуток времени. — Ты кажешься далекой. Я колеблюсь, не зная, что сказать. Я знаю, что если я спишу это на усталость, то мы очень скоро отправимся обратно в дом, а я пока не готова оставить солнце и открытый воздух позади. — Я просто впитываю все это, — быстро говорю я, кивая в сторону обширного виноградника. — Я никогда раньше не видела ничего подобного. Мне кажется, я могла бы остаться здесь навсегда. — Это всегда было одной из моих любимых частей поместья, — соглашается Макс. — Если бы меня не подтолкнули к священничеству, я бы попросил своего отца поручить мне надзор за винным бизнесом. У меня всегда был к этому интерес. — Значит, у твоей семьи есть винная марка, а также производство винограда? Макс кивает. — У нас в винном погребе есть довольно много бутылок. Как-нибудь вечером мы проведем дегустацию. Как тебе это? — Звучит забавно. — Это так, но мне интересно, насколько хороша идея напиться вина с Максом поздно вечером наедине в какой-нибудь части огромного старого дома. — Мы можем поиграть в ту же игру, что и в баре той ночью. Макс усмехается. — Выбирать яд, только с вином вместо ликера. — Именно. — Я сопротивляюсь желанию взять его под руку, пока мы идем обратно к машине и небольшой укол сожаления пронзает меня. Я бы не стала менять то, что произошло между нами, но несколько недель назад я бы без колебаний сделала это. Это было бы обычным делом, между друзьями, но теперь любое прикосновение, любая близость наполнены смыслом и опасностью, которых раньше не было. Мы создали наше до и после, когда переспали вместе, и мы никогда не сможем вернуться к тому, что было до того, как мы пересекли эту черту. Я больше не могу прикасаться к Максу случайно. Это похоже на потерю, как будто все, что произошло в последнее время, это то, что я теряла все больше и больше из того, что у нас было, воздвигая осторожную стену между нами. Пока мы едем к конюшням, Макс указывает на другие особенности поместья, большой пруд, который можно было бы назвать озером, оранжерею, окруженную ухоженными садами, и тропу, ведущую от конюшен к большей части поместья за их пределами, более неприрученную, но подходящую для верховой езды. — Ты когда-нибудь раньше ездила верхом? — Небрежно спрашивает он, паркуя машину перед сараем, и я со смехом качаю головой. — Абсолютно нет, — говорю я ему между смешками. Сама мысль о том, что у меня когда-либо была бы такая возможность, почему-то кажется мне веселой. — Я никогда даже не прикасалась к лошади.