— Терпимо, — Мирный подошел к Али. — Дай-ка мне тоже закинуться, и либо меня уже совсем глючит, либо к нам что-то несется. Я растолкал всех по стенам, чтобы не перекрывать свет фар, но ситуацию это не прояснило. Метров через десять, сразу после перекрестка, тоннель заворачивал вбок, а отсвет фар растворялся в темноте. Я достал фонарь — самый мощный, который удалось найти у парней из береговой охраны. Чуть больше полутора килограмм, колбаса в тридцать сантиметров длиной и максимальной мощностью в восемнадцать тысяч люменов. Парни сказали, что луч бьет на километр с хвостиком. Правда, недолго. Пощелкав режимами, выбрал средние настройки, снизив мощность в шесть раз, но так чтобы на пять сотен метров все светилось, как на детском празднике. В правую руку взял «глок», переведя огонь в автоматический режим. Махнул рукой Мирному, зовя за собой, и пошел к перекрестку. Свет из миниатюрного прожектора отразился от подтеков воды на стенах и убежал вдаль, открывая безрадостную картину. С десяток шаркунов-потеряшек, а вот то, что за ними заставило меня протереть глаза и усомниться в резкости зрения. Черная бликующая стена с бешеной скоростью неслась по направлению к перекрестку. Даже сквозняк почудился, когда из тоннеля принесло волну тухлого воздуха. «Комариный писк» над ухом сменился на гул, шелест и скрип. Только через несколько секунд, когда я проморгался и вычленил из черной массы отдельные хитиновые бока, волосатые лапки и перекошенные зубастые рты, до меня, наконец, дошло, что к нам движется. Тысяча, а то и больше жуков переростков, которые гоняли меня по небоскребу плотной толпой в несколько рядов, почти задевая потолок, почти не вязнув в грязи, неслась на нас. Шаркуны, стоящие на дороге, мгновенно растворялись в толпе. И я не уверен, лавина просто обтекала их и сминала, или же сжирала целиком. Триста метров. Двести пятьдесят. Скрип сдавливаемых тел усилился, добавился стрекот лап по панцирям. Зубы начало сводить, как на приеме у зубного от его адских бор-машинок. — Мирный, доставай свою горелку, — я сделал шаг в сторону, пропуская «огненного волка». — Готов, ща будем жарить. Смени-ка орбиту, чтобы не зацепил, — Мирный встал по центру тоннеля и потоптал грязь, чтобы тверже стоять на ногах. — Сто метров. Ждем… — Да на хуй ждать! У тебя все равно зарядов не хватит! — неожиданно закричал Саня, проскальзывая вперед, — Ненавижу тараканов! Жрите, гады! Он разогнался, выскочив вперед метров на десять, держа правую руку за спиной. А потом, не сбавляя скорости, как заправский бейсболист метнул красный цилиндр в сторону «жуков». Я узнал американскую термитную гранату, которой пиндосы прожигают стальные сейфы или крушат технику. Саня затормозил, и пока первая граната еще была в воздухе, метнул вторую, а затем и третью. Развернулся, дернулся, сдерживая рвотный порыв и закрыв рот рукой, побежал к нам. А за спиной у него почти одновременно вспыхнуло три огненных шара. Каждый почти метр в диаметре, и все это шипело и брызгало во все стороны огненными каплями. Прям как бенгальский огонь, только здесь температура две тысячи двести градусов. Рой «жуков» если и пытался затормозить, то не успел. Завоняло химией, дохлыми клопами и жареным мясом. Те, кто попадал прямо в огонь, моментально испарялись, просаживая верхние ряды, падающие сверху в эпицентры огня. Черная стена рассыпалась на четыре жидких ручейка. Покореженные панцири тех, кто проскочил, но попал под горящие брызги, посыпались в разные стороны. «Жуки» завозились, потеряли скорость и стройность. Поток выживших сместился к правой стене, его повело и закружило — обгоревшие насекомые, часть из которых потеряла одну или две лапы, сбивались, но продолжали переть на нас. Сорок метров. Огненные шары сдулись, отработав свои положенные сорок пять секунд. Но главное они сделали, сократив рой в несколько раз. «Жуки» продолжали выскакивать, но это уже была не стена, а просто толстый ковер. Весь потолок шахты затянуло дымом, так что Мирному пришлось присесть на одно колено. На тридцати метрах до первых жуков он надавил на спусковой крючок и выдал тугую струю огнесмеси. Я мысленно считал секунды — китайский «Тип 74» с двумя баллонами по четыре литра. На каждый пиропатрон, поджигающий смесь, есть три-четыре секунды огненного потока. Баллона у него два. Итого, у нас максимум восемь секунд, чтобы сжечь остатки роя. Но учитывая их количество, математика подводила. Я начал стрелять в самых шустрых, кто успел проскочить под струей или вклинился между потоками. И с радостью отметил, что за спиной загрохотал пулемет. Саня — весь зеленый, то ли икая, то ли сдерживая рвотные порывы, косил хитиновую мерзость, и мне оставалось только контролить самых упоротых. Уши заложило от грохота, першило в горле, каждый вдох давался все труднее и когда уже начало казаться, что аккумулятор в фонарике скоро сдохнет, движение в нашу сторону прекратилось. Я посмотрел на еще горящие тушки и понял, что прошло-то всего несколько минут. В огне, как попкорн, хрустели и лопались панцири. Одна обугленная тварюшка выбралась из кучи трупиков и прыгнула в нашу сторону, но Мирный сбил ее прикладом огнемета, отбросив на стену, а потом растоптал. Мы вернулись к перекрестку, туда, где хоть как-то можно было дышать. Перезаряжались и ждали, пока схлынет жар, а заодно отправили Саню к «пиранье». Дождались, пока он подтвердит, что добрался, устроили перекличку с остальными отрядами. Народ перегруппировался и, все еще находясь под проливным дождем, прикрывал вход в шахту от редких шаркунов, мелькавших сквозь дождевую завесу. Куда делись основные силы орды, они так и не поняли. Но судя по голосам, особо не расстроились. Мы перестроились. Я пошел вперед, как знающий все нужные повороты. Луч прожектора бегал по стенам, а с момента, как на нас из дыры в потолке свалилось два «циркуля», то и по потолку. Мутантов прошли легко, а я, наконец, протестировал ШАК в реальном бою. Два выстрела — два трупа, мечта, а не калибр. На входе к раскопкам «глобалов» нас встретила небольшая толпа прыгунов. Дождались, пока мы с Мирным и Дарреном пролезем в провал, и напали на замыкающих. Что там было, я мог судить только по свисту клинков. Пока развернулся, пока обошел Даррена с его огромным гермомешком, все уже закончилось. Отрубленные головы, руки, лапы и очень гордые собой туземцы с ног до головы испачканные чужой кровью. Со спуском на нижний уровень пришлось повозиться. Даррен вместе с мешком банально не смог пролезть. Пришлось разгадывать загадку про волка, козу и капусту и решать, в каком порядке спускаться. Первым ушел Али, за ним Фламинго, следом гермомешок на тросе. И пока Даррен его спускал, вздрагивая каждый раз, когда из провала раздавался стук чего-то твердого о стену, я пытался привести в чувства Мирного. Здоровяк тоже поплыл. Его начало тошнить, руки с трудом удерживали пулемет. А ни белого порошка, который ушел с Али, никакой другой химии под рукой у меня не было. Пришлось работать по старинке — шлеп-шлеп по щекам, плюс холодная вода, которой в шахте было с избытком. Очухался, пообещал припомнить мне все издевательства, скинул половину снаряги и был отправлен вслед за Саней. Внизу все было в порядке. И весь путь по балкону, а потом по пещерам до самого женского зала мы прошли совершенно спокойно. Пугали только жуткие картинки, которые я теперь легко выхватывал мощным фонарем. Наскальная живопись камаджорских предков с очень больной фантазией или детской травмой. Я прислушался к зову и испугался, потому что ничего не услышал. Неужели Шекхед смылась куда-то и все это напрасно? Я напрягся, потом, наоборот, расслабился, максимально раскидывая мысленный радар. И облегченно выдохнул — там она, просто затаилась, сучка. Задумала что-то. Жаль непонятно, хорошо это или плохо? По ритуальному залу мы шли медленно. Фламинго еле передвигала ноги, но упорно отказывалась идти назад. Камаджоры были не лучше. Кожа Али приняла серый оттенок, а детская ухмылка Даррена сменилась на изможденный оскал. Он цеплялся за колонны и каждые несколько минут зависал, чтобы передохнуть. Мы уже почти пробрались через пещеру к последнему тоннелю, отделявшему нас от логова королевы улья, как захрипела рация. Еле-еле, больше шипя, чем формируя понятную человеческую речь, одновременно и перебивая друг друга послышались разные голоса. — При-м, говорит не-тебаза. На на.. движется орда. Нужна по… Шшш. Пришлите ре-рвный отряд на ба-у… — Говорит остров Банс, — я узнал голос Платона и даже сквозь хрипы чувствовалось, как он напряжен, что на моей памяти практически не случалось. — У нашшш жеванный крот прямо в центре острова… — Лагерь МЧС на связи, — а это уже Леонидыч. — Если есть свободные отряды, верните в ЖД-музей, на нас напали. Толпами валят…шшш. При этих словах внутри меня все похолодело. Там же Катька… Там Астрид… ради чего все это, если они все равно в опасности. Камаджоры пошли вперед, вплотную подойдя к входу из зала, а я замялся, пытаясь сообразить, что делать. Идти дальше или бежать обратно и пытаться отбить своих? Мысли путались, да еще зов проснулся и начал скрипеть по стенкам мозга, будто старая щетка стеклоочистителя в дождь по лобовому стеклу. Додумать мне не дали. Шекхед все решила за меня. Пол вздрогнул. Ближайшая ко мне колонна начала трескаться, потом следующая, а за ней еще одна. С потолка полетела каменная крошка. Каменная плита подо мной резко ушла из-под ног, а передо мной рухнула здоровая каменная глыба. Стены затрясло, со всех сторон послышался натужный скрип крошащегося камня. На каменную глыбу рухнула колонна, и ее сразу же припечатала гора камней. Последнее, что я увидел впереди, как еще одна колонна упала на Даррена, размозжив ему голову. Вперед дороги не было, а землетрясение или работа «кротов» — показалось, что под потолком засветился молочный бок, не прекращалось. Я отпрыгнул назад, увернулся от летящих камней, сгреб в охапку, обессилившую Фламинго, и побежал на выход. Глава 25 Ударило одновременно по всем чувствам. Пещера, как глотка огромного кита, зевнула и захлопнулась, полностью отрезав нас от Даррена с Али, что самое главное от гидромешка со взрывчаткой. Пыль мешала дышать, сплошная темнота толкала на стены, а в ушах стоял такой грохот, что Фламинго пришлось укусить меня, чтобы я обратил на нее внимание. Я остановился, только когда понял, что осколки хоть и сыпятся, но до нас уже не достают. Аккуратно свалил вяло трепыхавшуюся девушку на землю, достал запасной фонарик — сильно попроще, обычный туристический налобник, тут же, как заправский ковбой, подстрелил подкравшегося к нам из темноты шаркуна и только тогда перевел дух. Проверил Фламинго на наличие чего-то большего, чем шишки и ссадины, а потом принялся за снаряжения. Все при мне, даже скорее всего бесполезный теперь дистанционный взрыватель. Я посмотрел на пустое черное окошко индикатора — абонент не в сети. Пока я пытался сориентироваться в пространстве, амазонка смогла подняться на ноги, и, скривившись от боли, размялась. Кивнула мне, что готова. И мы побежали. Я сдавливал тангенту на рации до боли в пальцах, хрипел в рацию, моля, чтобы хоть кто-нибудь ответил. В ответ белый шум, тихие писки и обрывочные возгласы, передающие только панику происходящего на поверхности. Но даже этот ужас вселял надежду. Надежду, что там еще остались живые. И поэтому надо бежать, не тратить время на прицельные в голову, бить по ногам — валить, топтать или перепрыгивать, главное — не сбавлять скорости. Обходить обвалы, рисковать и проскакивать под криво нависающим с потолка глыбам. А еще поддерживать амазонку, слишком гордую, чтобы признать отсутствие сил и слишком близкую, чтобы бросить ее здесь. На выходе из лаза, в который я еле втащил Фламинго, я упал. Ноги просто отказывались двигаться. Казалось, что вместо ботинок у меня две каменные глыбы. А каждое движение, попытка подтянуть ноги и подняться, отдавалось противным щелчком в коленной чашечке. Болела грудь, будто легкие углями набили. Горячими, дымящимися — не дающими сделать полный вдох, а только резкие, короткие свистящие хрипы. Я прополз несколько метров и рухнул в глубокую лужу натекшей дождевой воды. Холодной, мутной, но кажется, самой чистой, чтобы смыть пот со лба и глаз и самой вкусной, чтобы хоть капельку утолить жажду. Фламинго хрюкала рядом. Посмотрела на меня и поднялась. Сделала один шаг, потом второй. Оглянулась, махнула рукой и, опираясь о стену, пошла вперед. Я попытался идти следом, но не смог. Опять что-то щелкнуло в коленке, а рука напоролась на острый камень. Я уткнулся лбом в острый кусок глыбы, стараясь через острую боль послать нужный импульс в тело. Потянулся к зову, в надежде зачерпнуть из него силы. Шекхед была здесь. Где-то глубоко внизу в пещерах. Целая и невредимая. Она ликовала. Это было новое ощущение — радость, ехидство, гаденькое противное удовлетворение. Настолько приторное, что меня чуть не вырвало от злости и возмущения. Игнорируя силу алмаза, я потянулся к зову. Стал пропускать его в себя и глушить вопивший от ужаса мозг. Будто на медитации, стал отключать лишние мысли и снимать барьеры. А потом отключил голову, блокируя боль, мышечные спазмы, усталость и страхи. Оставил одну простую цель — идти вперед. И появился намек на силу. Электрическая искорка пробежала по телу, подкидывая импульсы, бегущие через мозг, по мышцам. Я поднялся на четвереньки. Сделал шаг, потом еще один. Одеревеневшие мышцы, разогреваясь, работали все лучше и лучше. Уже через несколько секунд я догнал ковылявшую Фламинго. Еще через двести метров подхватил Мирного, слепо ползущего по каменной стене. И все это время шел вперед. Тащил уже обоих, не чувствуя ни усталости, ни боли. Как заведенный шаркун — шаг, еще шаг. До тех пор, пока не ослеп. Ослеп от фар «пираньи», бьющих по глазам. Смутно видел подбежавшие тени. Смутно понимал, что мою ношу кто-то перехватил, и то благодаря тому, что смог идти быстрее. — Космос, ты чего такой холодный? — послышался смутно знакомый голос, вроде Саня. — Как сухой лед, аж обжигает. — Надо ехать, — губы пересохли настолько, что больше пары слов я выговорить был не в состоянии, но продолжал идти, как заглючивший компьютерный персонаж, уперся в «пиранью» и начал обходить ее по кругу. Меня направили в дверку, помогли забраться и со словами: «пей», что-то впихнули в руки. — Это что у тебя там? — спросил Мирный, садясь напротив меня, — Водяра? — Нее, это мы спирт забодяфили, — Вадик, кривляясь и строя из себя джентльмена, пропустил к нам Фламинго, забрался сам и захлопнул люк. — Много не пейте, он заборифтый. Я не понял, что я пил. Скрипнула на зубах кислинка не растворившейся лимонной кислоты, а в остальном вода — водой. Если бы Мирный не выхватил у меня из рук фляжку, я бы и не остановился. По телу побежало тепло, и как только к языку и скрюченным пальцам вернулась чувствительность, я схватил Вадика за плечо и потряс. — Вадик, гони в ЖД-музей. Очень быстро гони. Связь с ними есть? — я повернулся к Сане, крутящему в руках рацию.