— Конечно, господин капитан. Может быть, заодно и позавтракаете со мной? — За приглашение спасибо, — сказал, улыбнувшись, Зеленка, — только я уже. Завтракайте сами, дядюшка Кечкеш. А я, если разрешите, покурю пока. — А чего ж, давайте. Я и сам ой какой заядлый курильщик. Старик сел к столу и принялся за трапезу. — Одним словом, — продолжал разговор следователь, — судя по всему, хозяина вашего кто-то убил. Так что нужно теперь убийцу искать и под суд отдавать. Вы сами-то ни на кого не думаете, дядюшка Кечкеш? — Я? Не-е. — Вы ведь давно служите у господ Колечанских? — Еще в двадцатом сюда поступил. — Словом, пятьдесят два года. А сколько вам сейчас лет, дядюшка Пали? — Шестьдесят восемь мне. С мальчика на побегушках в хозяиновой лавке начинал. Потом помогал ему в лавке и по дому… опять же. — На хозяев не обижались? — А чего ж обижаться? — Как они с вами обращались? — Ну как? Мальчонкой частенько и подзатыльники получать доводилось. Потом — пореже. Но зато кормили. Жилье давали. — Подзатыльники и покойный господин Леринц вам, случалось, давал? — Он-то нет, а вот папаша его — тот не скупился. — А хозяйка? — Не, она нет. Рано умерла, молодой еще. В сорок девятом. Али в пятидесятом? Уж и не помню точно. — У господина Колечанского бывали тут в доме женщины? — Как же не бывать, когда такое-то богатство. Да и время он вдосталь имел. Многие наведывались. Такие красотки, ай да ну. Которые один раз всего появлялись, а какие и дня два-три кряду приходили. — Ну а все же, как вы считаете, кто мог убить хозяина вашего? — Не могу знать. Чего не знаю, того не знаю. — Может, кто из близких? Брат, сестра? — Побойтесь бога, господин капитан! — вскричал Кечкеш. — Барышни — они ж и мухи не обидят. А господин Янош? Если и есть один добрый человек во всем городе, так это он. — Ну а как с племянничками? Может, из них кто? — Не думаю. Барич Балинт — порядочный человек. Другого-то племянника я, правда, не знаю. Нет, это кто-то чужой утворил, точно вам говорю. — Кого-нибудь подозреваете? — Слово не воробей, вылетит — трудно споймать. — Насчет воробья не знаю. А вот как с голубем дело обстоит? О каком-то Галамбоше[3] мне говорили. — Галамбош? А что, неплохой человек Галамбош. На барина у него, конечно, была обида. Из-за дочки, Той еще и восемнадцати не было, а уже сюда хаживала. — Спасибо. Ну а насчет господина Силади, учителя, каково ваше мнение? — О, это совсем другой человек. Этакий, ну как бы это сказать? Волк, что ли? И смотрит зло, и сердце у него волосатое, и слово жестокое. Мне иной раз даже разговаривать с ним не хочется. Вот от него всякое можно ожидать. Верно вам говорю. Он-то мог в господина Леринца стрельнуть с одного из тополей. Не удивлюсь я, если так оно потом и окажется. — И что ж, были на то причины? — Влюблен он был в Гизелу. А господин Леринц взял да и перебежал ему дорогу. Обручился с ней. Только… — Кечкеш замолк, потом, вдруг резко наклонившись вперед, поспешил поправиться: — Только я вам, дорогой начальник, ничего этого не говорил. Само как-то с языка сорвалось. Не видел я его здесь давно. Уже много недель не видел.:. — Да вы успокойтесь, никакой беды не случилось, дядя Пали. Мы же только так, разговариваем. Это же не допрос, а простой разговор. Как говорится, слово за слово, только и всего. Поговорили и забыли. А когда молодой барич Балинт был здесь в последний раз? — Ах, барич? Да на этой неделе был! Как-то вечером. Он и к нам со старухой сюда заглянул. Перекинулись словом-другим. Потому как господина Леринца как раз дома не было. Но барич, он только так, навестить заходил. В хорошем настроении был. Сказал, что они с женой отдыхать едут. Недели на три… — В какой день это было, не припомните? — А сразу после дождя. Так что выходит — в среду вечером. Он в сад пошел, посмотрел цветы, рассаду высаженную. А уж позднее вернулся и сам барин. Господин Леринц. И барич к нему пошел. Но недолго у него оставался. Говорю: проститься с дядей хотел. Перед отъездом на отдых. — И уехал? — Как мне известно, уехал. — А вчера вечером вы случайно не слышали в доме какого-нибудь шума? — Нет, не слышал. — Чем вы сейчас в доме Колечанского занимаетесь? А, дядя Пали? — Порядок в саду держу. И по дому одно-другое делаю. — Видел я ваш цветник перед домом. Должен сказать — очень красивый. И хорошо ухожен. — Надо думать! Сил не жалею. — И что же, платил вам за эту работу господин Колечанский? — Нет, платить не платил. Жили ведь мы со старухой здесь. За комнату ни гроша ему не отдавали. Ну а какие фрукты в саду оставались, тоже нам шли. Их мы опять же не без выгоды продавали. Вот и получалось: капля по капле, смотришь, и ведро натечет. Ну и насчет питания у нас тоже забот не было. Зеленка задумался над рассказом старика, над его жизнью. В работниках начинали они с женой, в работниках и пробыли все полвека. За эти годы все вокруг переменилось. Но для них время будто стороной прошло. И Зеленке было жаль стариков. Под книжным шкафом Деметер нашел сплющенную пулю и вместе с экспертом по оружию принялся ее обследовать. — Стреляли из карабина, — сказал он. — На пуле имеются следы стекла и ваты, а также заметны царапины, возникшие, как мне кажется, после выстрела. Я сказал бы даже, что на ней видны отпечатки пальцев. — Верно, — согласился с ним эксперт по оружию. — Проведем анализы в лаборатории. — Заметьте, это было единственное место в комнате, — Геленчер кивком головы показал на участок пола под книжным шкафом, — где обнаружена пыль. Видно, не сумела Кечкешне добраться туда ни веником, ни пылесосом. Только этим и можно объяснить, что пуля сохранилась, — констатировал он и продиктовал на пленку информацию об интересной находке. — Господин майор, вот ключ, возьмите, — сказала вошедшая в комнату Кечкешне. — Спасибо. Прошу подойти к сейфу, — пригласил Геленчер понятых. — Не исключено, что мы обнаружим здесь какие-нибудь ценности. Два нижних отделения сейфа занимала коллекция почтовых марок: огромный старинный альбом и несколько пухлых современных кляссеров. Геленчер вынул всю коллекцию. Альбом отличался богатой позолоченной обложкой с графским гербом посередине и, судя по дате, был изготовлен еще в прошлом веке. Листы его, разграфленные на клеточки, были все без исключения заполнены почтовыми знаками. Кроме одной или двух, марки альбома относились к прошлому столетию. В современных же кляссерах помещались марки последних лет. Хотя Геленчеру довелось в жизни лишь один-единственный раз заниматься марками — в связи с делом о краже, — он тем не менее с одного взгляда понял, что перед ним была коллекция, по ценности не имевшая себе равных. В верхнем отделении сейфа, сбоку, отдельной внушительной стопкой лежали сберегательные книжки. Геленчер полистал одну и присвистнул. Открыв следующую, он уже не удержался от возгласа: — Ого! — И включил магнитофон. — Я и присутствующие при вскрытии сейфа лица обнаружили в нем весьма ценную коллекцию почтовых марок, которая почти целиком заполняла два нижних отделения. В верхнем отделении найдено двенадцать сберегательных книжек на предъявителя. — Геленчер проверил все и продиктовал на магнитофон размер каждого вклада. — Всего на сумму три миллиона восемьсот тысяч форинтов, — подвел он итог. Затем перечислил клейма и другие приметы шести драгоценных украшений из золота, а также различные официальные документы, заключив осмотр объявлением суммы денежной наличности, обнаруженной в сейфе, в четыре тысячи шестьсот форинтов. Закончив диктовать, Геленчер запер сейф в присутствии понятых и Кечкешне и опечатал его. — Ну вот, будем считать, что с этим покончили, — подвел он итог. — Я тоже готов, — захлопнул свою папку эксперт по оружию. — Тогда будем считать, что осмотр в этой комнате завершен, — подытожил Геленчер. И они все вышли в коридор. Дверь кабинета убитого опечатали, а оба ключа убрал к себе в карман Геленчер. Дом Колечанского со всех сторон был окружен садом. Вдоль стен тянулись широкие грядки с тюльпанами. Кое-где головки цветов уже набухли и готовились распуститься. Земля на грядках была заботливо разрыхлена. — Вот комната господина Леринца, — сказал Кечкеш и остановился у окна, забранного решеткой. Геленчер — теперь уже в третий раз — осмотрел решетку. — Что, господин Колечанский боялся кого-нибудь? — спросил он, кивнув на это, единственное защищенное решеткой окно.