Он вопросительно взглянул на Гайера и, когда тот отрицательно помотал головой, поблагодарил за информацию, а затем положил трубку на рычаг. — Как вы относитесь к свежему воздуху Балтики? — Думаете, он пойдет мне на пользу? — уже догадываясь, к чему клонит майор, спросил Гайер. — Еще бы, особенно с утра пораньше. Вызовите служебную машину. Если поднажмете, к шести будете там. Гайер взялся за телефон. 5 Вечер был погожий, как и накануне. На улицах оживленно, в кафе потели официанты и посетители, в скверах и парках гуляли парочки. Работали кинотеатры, световые рекламы заливали пестрыми огнями вечерние дома и площади. Все как обычно, будто ничего не случилось. Доктор Виттиг чуть ли не физически ощущал этот контраст. Вчерашней приподнятости как не бывало. Он спокойно остановил машину. Медленно взошел по лестнице. — Добрый вечер, — сказал он Аните. — Привет, — откликнулась та. — Вовремя ты, сейчас будем ужинать. Ради праздника у нас сюрприз — маринованная селедка. Вкуснотища! Думаю, ты оценишь. Как прошел день? Успешно выдержал? Я лично так себе. С утра еще ничего, а после обеда устала жутко. Хоть плачь. И, как назло, сегодня было собрание. Виттиг сел за письменный стол и устремил взгляд в окно, на дома напротив. На улице шумели автомобили, и он машинально отмечал, каких они марок и даже из каких гаражей. Аните он не ответил, будто и не слышал ничего. После разговора с майором Бауэром его мысли все время возвращались к одному и тому же. Неотвязно. И главное, он совершенно не представлял себе, как далеко можно и нужно идти в этом направлении. Анита внесла ужин. Странно: сидит, смотрит в окно, и стол не накрыл. Она отставила поднос и, не спуская глаз с мужа, вынула из шкафа скатерть. — Что с тобой? Неприятности? Может, ваша вчерашняя операция обернулась неудачей? Она похолодела от страха, ведь для него это был бы тяжелый удар — после целого года напряженнейшего труда. Но он легонько улыбнулся, и она поняла, что ошиблась. — Тут все в порядке, не тревожься, — сказал он, и Анита громко, с облегчением вздохнула. — Пациент чувствует себя отлично. Ни малейших осложнений. Он даже усиленно рекомендует всем наш анестетик: дескать, красота, ничего и не почувствуешь. Лучшего сподвижника трудно пожелать. — Тогда в чем же дело? Виттиг встал и прошелся по комнате. Закурил сигарету, по обыкновению долго искал пепельницу, затем усадил Аниту в кресло. — Сядь. Ты должна мне помочь. Пожалуйста, не перебивай. Я должен во всем четко разобраться, чтобы знать, как вести себя дальше. Ужин подождет. Анита слушала его с удивлением — непривычная серьезность в голосе мужа подсказала ей, что речь пойдет не о пустяках. — Что за человек Альфред Штрубе? — неожиданно спросил он. Анита недовольно нахмурилась. Этот вопрос вызвал в ней волну протеста. Что ему втемяшилось в голову? Что произошло? Непонятно. Да и вчера он тоже интересовался Альфредом. Анита нахмурилась, и Виттиг, заметив это ее движение, добавил: — Ты здесь ни при чем. Мне просто хотелось бы узнать, какой он, каким он тебе запомнился. Что, по-твоему, можно от него ждать?.. После я скажу тебе, почему задал этот вопрос. Звучит весьма таинственно. Но раз ему это нужно, пожалуйста, она расскажет. Анита старалась вспомнить. Верно, когда-то Альфред Штрубе за ней ухаживал. Водил в кино, в театр, в танцзалы, зачастую темные и проку-репные. Весельчак, симпатяга, настоящий друг. Убежденный отличник. Работящий, честный, целеустремленный. Ее обручение с Виттигом перенес мужественно, с чуть смущенной улыбкой, и она потом не могла избавиться от подозрения, что он любит ее до сих пор. Как ни странно, Штрубе и Виттиг никогда не встречались. — Ты давно не имела о нем вестей? — Давно. Вскоре после выпуска мы потеряли друг друга из виду. До вчерашнего вечера. Я только слышала как-то, что он большей частью работает за границей. Но и это было несколько лет назад. — Как на твой взгляд, он изменился? Никаких странностей ты в нем не заметила? — Да нет. По-моему, он все тот же. Интерес к профессиональным вопросам, энергичность, прямо-таки юношеская веселость — все как раньше. — Можно ли — пожалуйста, подумай хорошенько! — можно ли ожидать, что он, скажем, нарушит закон и вообще поступит нечестно? — спросил Виттиг и рассказал о том, что произошло в лаборатории. Она слушала как громом пораженная. — Я вовсе не хочу оскорбить Штрубе. Но майор несколько раз спрашивал меня, проявлял ли кто-нибудь в последнее время повышенный интерес к нашим опытам с РМ-089. Кажется, дело пахнет промышленным шпионажем, так я, во всяком случае, понял по кое-каким намекам. А Штрубе, по-моему, более чем откровенно интересовался нашей работой, ты сама свидетель. Вдобавок тут есть еще один любопытный момент: он много лет жил за границей. Нам неизвестно, с кем он поддерживал там контакты. — Ерунда, — решительно возразила Анита. — Штрубе на такое не способен. Или он в корне переменился. Экономический шпионаж и убийство? Не-ет, никогда. Ну сам подумай: как он мог это сделать, если весь вечер и полночи провел вместе с нами. Виттиг бросил мерить шагами комнату, остановился перед нею и с отчаянием произнес: — В том-то и дело. Вот тебе первая неувязка. С нами Штрубе провел именно полночи, а не всю ночь, он ушел еще до двенадцати, оборвал разговор и ушел. Ни с того ни с сего. Помнишь, мы с тобой еще удивились. Теперь вспомнила и Анита. Хоть она и считала, что Альфред Штрубе не способен ни на кражу, ни тем более на убийство, все-таки странности в его поведении были. Тут ее муж совершенно прав. Да и кто может С уверенностью сказать, что за эти годы Штрубе не изменился? Вчерашняя встреча слишком коротка, по ней выводы делать рано. — И еще кое-что, — продолжил Виттиг. — Я долго ломал себе голову, пока сообразил, где видел его раньше. В парке, возле нашей лаборатории. Он стоял там, как бы изучая обстановку. Почему? С какой стати? Может, он все-таки замешан? Анита Виттиг считала это невероятным, но все же посоветовала рассказать все майору. — А меня удивляет другое, — заметила она, когда муж умолк. — С какой готовностью ты в «Фемине» распинался о своей работе. Я просто диву давалась, обычно ты такой молчун, а тут… Как по-твоему, ты не слишком много сказал? Мы ведь не шепотом говорили… — Твоя правда, крыть нечем, я уж и сам задавал себе вопрос, не подслушал ли нас кто-нибудь. Но подслушавший наверняка к преступлению не причастен, хотя моего легкомыслия это, конечно, не умаляет. Выпил на радостях — вот и… К тому же я не слишком верю в злодеев, которые только и ждут, как бы нас облапошить да прикарманить наши достижения. Не исключено, что в других странах этот препарат давным-давно выпущен на рынок, просто мы об этом не знаем. — У меня такого впечатления не сложилось, — вставила Анита. 6 Новое утро заявило о себе птичьим щебетом. Сперва робкий, он становился все громче и громче. Ночная сестра второго отделения — она резала лигнин для перевязок —. положила на стол ножницы и ссыпала лоскутки в бельевую корзину. Она не различала птиц по голосам, но каждое утро от их пения у нее теплело на душе. Сестра медленно встала и подошла к открытому окну, на минуту высунулась наружу. Потом она приготовила умывальные тазики для лежачих больных. Скоро приятная ночная тишина в отделении сменится шумом нового дня. Сестра отправилась с каталкой по палатам. Многие больные еще спали. Спросонья они жмурились и моргали от света. — Ну-ка, повеселей! День, наверно, хороший будет. По прогнозу опять жара. Итак, подъем! В самом конце длинного коридора находилась палата, где лежал парень, впервые оперированный с использованием РМ-089. Подходя к двери, сестра предвкушала, как он улыбнется ей навстречу. Он ужасно гордился своей миссией, а вдобавок наверняка радовался, что так хорошо выдержал эту ответственную операцию. В конце концов, не каждый день бываешь подопытным кроликом. Левым локтем сестра нажала ручку двери и, шагнув через порог, ввезла за собой каталку. В палате было еще темно. Пациенты спали — здоровый сон у обоих, позавидовать можно. Она поставила свою ношу на стол и решительным движением подняла жалюзи. Розоватый утренний свет упал на кровати у окна. Сестра обернулась. — Пора бы и проснуться. Заленились совсем, может, еще и ручки вам помыть? — со смехом сказала она, подойдя к кровати прооперированного. Одного наметанного взгляда ей было довольно, чтобы понять: человек мертв, причем уже несколько часов. Но это же невозможно! Операцию он перенес легко, без осложнений. А теперь вот лежит лицом к стене, как-то странно повернув голову. Правая рука с капельницей свесилась почти до полу. В трубках — ни капли жидкости. Сестра старалась сдержать крик, но не смогла. На соседней кровати потягивался второй обитатель палаты. Услышав возглас сестры, он испуганно вздрогнул. Откинул одеяло и, вскочив, шагнул к ней. — Не подходите! — воскликнула она несколько истерично: нервы сдали. — Наденьте халат и идемте в ординаторскую. Побудете там. Я должна вызвать дежурного врача. Она быстро выпроводила его из палаты, даже халат он надевал уже на ходу, не попадая в рукава. — Прошу вас, до прихода доктора никому ни слова. Вы ничего не заметили? Люди умирают не беззвучно. Что-то ведь, наверно, было? — Ничего не могу припомнить. Какое-то время он ворочался, я слышал сквозь сон, но подумал: может, у него рана побаливает. Обычное дело после операции. Ну я и заснул опять. Сунув руки в карманы халата, он возбужденно сновал по ординаторской; сестра схватила телефонную трубку и набрала номер дежурного врача: не отвечает: вышел куда-то. Она принялась обзванивать отделения и в конце концов нашла его. Дежурил сегодня Ахим Меркер. Услыхав о случившемся, он буквально скатился вниз по лестнице. Уму непостижимо! Еще вчера он заглядывал в палату, и все было в порядке. А теперь вот — пожалуйста. Пациент мертв, причем уже не один час. На лице страдальческая гримаса. Что-то здесь не так. В опытах на животных РМ-089 ни разу не показал настолько затяжной реакции, чтобы она привела к трагической развязке. Конечно, животные есть животные, у человека все может быть иначе. Но ведь, кажется, все было учтено. Стопроцентная надежность. Ни намека на малейшую сомнительность результата. Меркер позвонил старшему врачу Бергеру, который просто оторопел, услышав его сообщение. — Я сейчас приеду. Будьте добры, известите полицию. Тут дело нечисто. Подозреваю, что не обошлось без постороннего вмешательства. Прошу вас никого не пускать в палату! Майор Бауэр и опергруппа прибыли одновременно с Бергером. Бергер и Вендланд тщательно осмотрели покойного. Никаких внешних следов насилия. Что же послужило причиной смерти? — Делать нечего, подождем вскрытия, — заключил Вендланд. — Иначе нам с места не сдвинуться. С виду все обыкновенно. Да, один вопрос, коллега! Зачем ему поставили капельницу? Операция прошла нормально, без осложнений. Зачем же? — Я понимаю, почему вы спрашиваете. Необходимости в этом не было. Вливание назначили для профилактики, чтобы поддержать электролитное равновесие, поскольку при первом испытании на человеке нужна полная гарантия. Как видите, мы приняли все меры, чтобы избежать неприятных сюрпризов. Эта смерть для меня загадка. — Вы очень правильно поступили, известив нас о случившемся, — вмешался в разговор Бауэр. — Я, правда, не рискну пока утверждать, что здесь, возможно, совершено еще одно преступление, но честно признаюсь, что такая версия все же маловероятна. Два убийства в одной клинике — это уже чересчур. Хотя и отбрасывать эту идею нельзя. Подозрение-то налицо. Криминалисты занялись палатой, стараясь ничего не упустить из виду. Каждый предмет был осмотрен, все отпечатки пальцев зафиксированы, письма перелистаны, шкаф и чемодан проверены — ничего подозрительного, зацепиться не за что. Бауэр приступил к опросу сотрудников. Чувствовал он себя не слишком уверенно, ведь виной всему может быть и какое-то неучтенное побочное действие нового препарата. В таком случае все это скорее медицинская проблема, относящаяся к сфере врачебной этики, врачебных ошибок, в которой он абсолютно несведущ. Второй обитатель палаты, тоже направленный в клинику с аппендицитом, казался растерянным, словно до сих пор не понимал, что его сосед умер, скончался рядом с ним, а он и не заметил. Он то и дело машинально одергивал на коленях халат; одеться ему не удалось, так как в палате работала полиция. — Скажите, товарищ майор, это из-за нового препарата? — поминутно спрашивал он. — Следующим должен быть я. Стоит мне соглашаться на операцию или нет? Что вы посоветуете? Поймите, я боюсь.