— Да так. Я ехал из Ростока вместе с доктором. Оп за всю дорогу ни слова не произнес. Сидел как в воду опущенный, как неживой. А у меня, черт побери, нервы тоже не железные! — Подобные дни едва ли обычны для нашей службы. И что проку болеть душой, сопереживать в каждом деле. Тут необходима дистанция, иначе теряется перспектива, а значит, и трезвость оценки. — Пусть так, но, наверное, и мне все же дадут слово сказать… Сегодня вечером я непременно должен присмотреть за фройляйн Рози Хайдеке. Вот здорово! Гайер вновь оживился, притом совершенно искренне. Когда же он увидел ее впервые? Неужто и правда только вчера? Ему казалось, прошла уже целая вечность. — Есть блестящая идея, — сказал он вдруг. — Возьму-ка я ее на тренировку. И дело сделаю, и отдохну заодно. 12 Вечер был устроен в «Ауэрбаховском погребке». Организовал все Ахим Меркер, потому и пришел сюда первым, раньше других. Официант провел его к одному из столов в Гётевском зале, украшенном силуэтами и афоризмами. Грохот ударных и фортепьянные пассажи слышались тут приглушенно, вполне можно разговаривать. Только вот настроение у собравшихся было никак не праздничное, хотя изначально встреча была задумана как торжество в честь РМ-089, — события последних дней повергли всех в глубочайшее уныние. Жены и те конфузливо отмалчивались: столько лет предвкушали праздник, но рисовался он им совершенно иначе. Старший врач Бергер произнес небольшую речь: — Я очень рад приветствовать здесь всех вас. Прежде всего я хотел бы поблагодарить вас за работу, за неустанную поддержку и неизменную готовность продолжать начатое дело. Мне хочется сказать спасибо и нашим женам. Им пришлось запастись терпением, и они не роптали, даже когда из-за неудач настроение у нас бывало не из лучших. Итак, огромное вам спасибо… Я должен отметить и кое-что еще. Несмотря на события последних дней, я убежден, что мы действовали правильно и наш РМ-089 пробьет себе дорогу. Хотя ему будет труднее, чем в иных обстоятельствах. Но и в этом случае я рассчитываю на вашу дальнейшую помощь. Предлагаю поднять за это бокалы. Зазвенел хрусталь. Все старались чокнуться со всеми, отчего за столом наконец-то возникло движение. Скованность как будто пошла на убыль. Слово взял профессор Колнар: — Дорогие коллеги! Мне повезло: в вашей клинике я стал очевидцем новой победы науки. Заверяю вас, во мне вы найдете горячего поборника и пропагандиста вашего препарата в Венгрии. Они зааплодировали, не обращая внимания на остальных посетителей. Доктор Вольф заметил, что, по его мнению, официальных речей вполне достаточно, он проголодался. Отто Брахман сокрушенно покачал головой. Он очень переживал из-за этих двух убийств, происшедших в клинике. Экая пилюля напоследок, столько десятилетий работал, но чтоб убийства — это впервые. Ему ли не знать. Он начинал здесь давно, еще во времена тайных советников, присматривал за животными, готовил их к экспериментам. Методы и виды экспериментов с годами менялись. Появилось новое, сложное, сверкающее хромом оборудование. Прежние простенькие самописцы уступили место электронным приборам, по зеленым флюоресцирующим экранам которых скользили яркие световые точки. Нажатием клавиши или поворотом тумблера включались целые системы хитроумных аппаратов. И только одно оставалось неизменным: одержимость хирургов, одержимость стремлением сделать все ради блага пациентов. Подали суп, к обеду заказали пиво, и это целиком и полностью была заслуга Меркера. Молодой врач мало-помалу оживился. Рядом с ним сидела Маргитта, и выглядела она чудесно. Красавица, другой такой нету, решил Ахим про себя. — Я тебя люблю, — шепнул он ей на ухо и получил в ответ счастливый взгляд. Девушка тайком коснулась его руки, но Анита Виттиг все равно заметила. — Нравится мне эта парочка, — сказала она мужу, увлеченному беседой с госпожой Бергер. — Мне тоже, — коротко отозвался он, знать не зная, о чем речь. Анита рассмеялась. Настроение постепенно улучшилось. Подали превосходное говяжье филе с зеленым горошком и картофелем фри. Меркер ел с завидным аппетитом, и Маргитта переложила к нему на тарелку половину своей порции. — Кто бы возражал, только не я, — улыбнулся он. — К счастью, мне за фигурой следить не надо. — Да и вам тоже, — сказала Анита Виттиг, глядя на Маргитту Грауэр. — Вы пока можете жить спокойно. Эх, мне бы ваши габариты! — Тинун вам на язык, слушать страшно, что вы такое говорите, — вмешался Вольф. — Если угодно, я с радостью проведу сравнительные замеры, но, думаю, вам обеим нужно лишь подтверждение, что ни той, ни другой за фигурой следить незачем. — Фу, зануда! — Ладно, за десертом поговорим. Бергер был доволен, что разговор перешел на пустяки. Он ужасно боялся этого вечера и никакими силами не мог избавиться от чувства неловкости. Но когда он обронил дома, что банкет, наверно, стоит отложить, жена уговорила его не делать этого. «Так нельзя, — серьезно сказала она. — В конце концов вы долго работали, притом с успехом. А стало быть, вполне заслужили праздник. К тому же для вас это — дело чести, убежденности в том, что с РМ-089 все в порядке. Представь себе, что ваш маленький праздник — не обязательно же устраивать шумное торжество — не состоится, так вот многие истолкуют это совершенно однозначно, как косвенное признание, что вы считаете себя совиновниками и сами не уверены в своем препарате. Ты возьмешь на себя такую ответственность?» Конечно, нет. Если взглянуть с этой стороны — она права. И вот подтверждение: шеф сказался больным и на банкет не пришел. Не смог сделать выбор в сложной обстановке и выжидал, когда все прояснится. Если уж директор не сумел занять четкой позиции, то что говорить о других? Слово опять взял Колнар: — Вам всем здесь можно только позавидовать. Приятно, наверное, чувствовать, что работа увенчалась успехом. У вас замечательный коллектив, и мыслите вы масштабно. Я вам завидую… Вот за это давайте и выпьем. А еще за то, что когда-нибудь мы встретимся у нас, в Будапеште. Они чокнулись. Так оно и будет, думал Меркер. Возможно, нынешние разговоры и не впустую. За ним-то самим дело не станет. Маргитта попыталась остудить его восторги. Пока здесь тоже немало работы, о которой не мешало бы помнить. Она догадывалась, что ожидает ее в ближайшие годы: придется чуточку его обломать. — Типичная женщина, — подхватил Вольф. — Как в анекдоте: десять лет она одергивала мужа то так, то этак, а потом говорит, что, мол, раньше он был совсем другой. — Ничего смешного не вижу. И все же они расхохотались. Напряжение последних месяцев потихоньку отпускало. Пора было задаться вопросом: а что же будет теперь? Кончатся вдруг ночные бдения, беспрестанные головоломки и размышления? Наверно, нет, просто все займутся другими проблемами. — Как после экзаменов, — сказал Виттиг. — Помню, у нас — полгода сплошных экзаменов. Ни много ни мало девятнадцать штук. И каждый день мы подсчитывали, сколько их еще осталось. Ждали и надеялись, что скоро все будет позади. Начали мы в январе, в трескучий мороз, апрель выдался теплый, а июнь так просто жаркий. Младшие курсы ездили купаться, а мы безвылазно торчали в институте. Я задергивал шторы, чтобы не видеть лета за окном. Верно? — Верно, — кивнула Анита. — Мне разрешалось навещать его лишь по спецдоговоренности, вечером после экзамена. Самый настоящий обет безбрачия! — Могла бы и не разглашать наших секретов. Думаю, мы давно наверстали упущенное тогда… Наконец в начале июля — последний экзамен. Представляете себе: несусветная жара, а мы в черных костюмах, только экзаменатор без пиджака. Но вот и этот экзамен отошел в прошлое, и мы вдруг заскучали и спросили себя: неужели это все? Где же тот восторженный подъем, который мы так долго предвкушали? Свои планы хорошенько отметить финиш мы выполнили, по без надлежащего энтузиазма. Сегодня я испытываю похожее чувство. И спрашиваю себя: добрый это знак или дурной? — Человеческий, вот какой! Эх ты, философ, — сказала его жена, решительно закругляя тему. — И чтобы это понять, вовсе не обязательно быть врачом или психологом. Музыка стала громче. Общий разговор распался на отдельные диалоги. Бергер с радостью уступил жене право вести беседу. В научных дискуссиях, на служебных совещаниях он выступал много, а вот на таких встречах бывал молчалив. Порой даже ругал себя: вот, мол, дурак выискался, только и умеешь говорить, что о работе! — но натуру свою переделать не мог. — Возвращаясь к нашей теме, должен сказать, что я сегодня просто на седьмом небе, — заметил Вольф. — А знаете почему? Потому что не дежурю. Иной раз это тоже приятно. Другие закивали. — А кто дежурит? — Браун. — Браун? Да ну? — А что? При нем все будет тип-топ, ладно да складно. — Вот те раз, позлословить решили? — удивилась Анита Виттиг. — А у вас разве не принято на таких вечерах вспоминать особо достойных сослуживцев? Я бы лично обиделся, если б про меня не говорили. Это ж верный признак, что я зануда. Услыхав имя Брауна, Бергер задумался и почувствовал угрызения совести. Может, зря он так много рассказал майору о Брауне? Наверняка ведь навлек на парня подозрения. А имел ли Браун вообще отношение к убийствам? Приступ ярости — да, такое с ним случалось, но умышленное убийство? Профессор Колнар заказал на всех по рюмочке токайского, густого и сладкого вина, одного из лучших в Венгрии. — На прощанье, пояснил он, — завтра утром я уезжаю. Давайте все вместе отведаем этого прекрасного вина. Но гораздо лучше смаковать его в винных погребах Токая, глубоко под землей, в лабиринте коридоров, где в бочонках зреет вино. Там пили его короли и императоры, рыцари-разбойники, бандиты и контрабандисты. Вдобавок там можно петь. В погребах великолепная акустика. Я люблю этот винодельческий край. Идешь — а кругом виноградники, и пет им конца. И вино веселит Душу. Токайское оправдало все обещания Колнара. В итоге все решили, что вечер был чудесный и пошел им только на пользу. 13 Майор заснул с трудом, а проснулся опять намного раньше обычного. Ровно тикал будильник. Светящиеся цифры наручных часов сообщили, сколько времени. За окном едва брезжил рассвет. Скоро птицы запоют, с удовольствием подумал Бауэр. Ему нравились эти утренние концерты: один какой-нибудь смельчак затягивал песню, минута-другая — и ему уже вторят со всех концов сада, и наконец, приветствуя солнце, гремит огромный ликующий хор. Мысли, не дававшие Бауэру покоя, кружили, снова и снова возвращаясь к одному и тому же. Перескакивали от доктора Брауна к Лоре Гальбах и от Лоры Гальбах к доктору Брауну. Майора не удивляло, что тяжелая болезнь, настигшая доктора в начале успешной карьеры, и уход жены к лучшему другу изменили характер Брауна: он стал язвителен, ироничен, озлобился и впал в отчаяние. Затем как будто бы наметился просвет, так нет же — опять все насмарку. Девушка увлеклась другим. Может это выбить человека из колеи? Толкнуть на убийство? Бауэр знал, до чего трудно заглянуть в людскую душу, сказать, каким образом человек поведет себя в определенных ситуациях, особенно если эти ситуации сопряжены с мощными эмоциональными нагрузками. Наверно, при этом многое возможно?.. Необходимо выяснить отношения между Лорой Гальбах и больным Вернером Креснером. Неужели тут и вправду разыгралась любовная драма? Природная рассудительность не позволяла майору в это поверить. Остается новый препарат. В таком случае следы явно ведут через западные границы, что вне компетенции майора и его сотрудников. Впрочем, это никак не помешает еще раз побеседовать с соседом Креснера по палате. Вот с этого и начнем, подумал он и, успокоенный, заснул. Будильник затрещал внезапно и до ужаса громко. Жена, опередив майора, отключила звонок. — У тебя еще десять минут, — сказала она вставая. Он попытался сосредоточиться. Чувствовал себя разбитым, усталым, а это было уж совсем ни к чему. Решительно отбросил одеяло и пошел в ванную. Потом сделал утреннюю гимнастику — по собственной программе, у открытого окна. Принял холодный душ. Самочувствие улучшилось. — Надолго сегодня? — спросила жена. — Скорее всего, да. Заверни еще парочку бутербродов. Не знаю, удастся ли вообще нормально пообедать. Первым делом он позвонил в клинику. Через некоторое время трубку снял старший врач Бергер, который в такую рань уже был на службе. Услыхав голос майора, он встревожился. — Опять у нас что-то стряслось? Извините, майор, к сожалению, вы ассоциируетесь для меня с неприятностями. — Могу вас успокоить, ничего особенного не произошло. Я только хотел узнать, нельзя ли сегодня еще раз побеседовать с господином Вебером, соседом Креснера по палате. Хочу задать ему еще несколько вопросов.