– Илоты! Ко мне! – крикнул он, как будто никакого регента рядом с ним не было. – Приказ Павсания. Следуйте за мной вниз, на равнину! Его не удивило, как быстро они поднялись и взяли оружие и инструменты. На протяжении более чем ста поколений их народ рождался и жил в рабстве. Ничего другого они не знали. Гоплиты собрались так же быстро. Они шли первыми, а илоты текли за ними потоком. Встревоженные этим маневром, персидские воины садились на коней, готовясь предпринять необходимые действия. Но не растеряются ли они без своего полководца? – спрашивал себя Аристид. Надежда была только на это. Если персидская конница решится атаковать его наспех собранную армию, он вряд ли сможет оказать достойное сопротивление. Особенно если они догадаются, что илоты отнюдь не элитное войско. Скрыть это он не мог, потому что не имел в своем распоряжении даже небольшого конного отряда, который поднял бы пылевую завесу. Спустившись на равнину, гоплиты построились походной колонной. Копья держали вертикально, а щиты несли за спиной таким образом, чтобы в случае необходимости перебросить их одним движением и схватить левой рукой за ремень. Глядя на них, Аристид ощутил гордость за афинян, но тут же нахмурился. По сравнению с ними илоты выглядели оборванцами. – Перестроиться! – рявкнул он. – Лохаги – ко мне! Он подождал, пока около сотни командиров подразделений-лохосов, услышав приказ, выйдут из строя и подбегут к нему. – Этим илотам нужны вожди, – сказал Аристид. – Ваши люди ненадолго обойдутся без вас. Если персидская конница подойдет ближе, мне нужно, чтобы наши фланги выглядели поприличнее. Обеспечьте их щитами и копьями. Ясно? Все, шевелитесь! Он замедлил шаг. Эти люди не были ни глупцами, ни детьми. Направлять каждый их шаг и опекать через постоянные приказы, может быть, и выглядело заманчиво, но Аристид знал, что в конечном итоге только измотает себя. Лучше смотреть поверх голов и делать вид, что контролируешь ситуацию. А уж они пусть потеют и проклинают все на свете, стараясь выкрутиться так, чтобы илоты походили на настоящую армию, а не на деревенских простаков, прогуливающихся по ярмарке. Аристид оглянулся через плечо – персы явно пребывали в растерянности и тревоге, не понимая, что происходит. Сейчас они пошлют за командирами, отдыхающими в палатках за стенами лагеря. Он усмехнулся. Если повезет, поднятая его людьми пыль полностью скроет обоз, и тогда персы не узнают, почему часть греческой армии внезапно ушла на восток. Пытаясь держать врага в поле зрения, Аристид почувствовал, что у него болит шея. Тащившиеся позади всех илоты поднимали такую пыль, что увидеть сквозь нее что-либо было невозможно. Глядя на них, беспечно бредущих вперед, он вздохнул. Жаль, спартанцы не обучили их хотя бы основам военного дела, но было понятно, почему они этого не делали. Если Тисамен говорил правду, то ни один спартанец не хотел бы, чтобы натренированные илоты ухаживали за посевами и присматривали за спартанскими младенцами. Однако выглядели они бодрыми и подтянутыми. Возможно, илоты не вполне понимали, что их просят сделать, но они не пыхтели и не отдувались. Хотя, конечно, и воинами от этого не становились. Выйдут ли персы на равнину – вот что беспокоило Аристида. Учитывая, что на склоне горы расположились спартанцы, готовые как ястреб в любой момент броситься вниз, они, скорее всего, заподозрили ловушку. Какой полководец разделит свои силы, когда его главное преимущество именно в численном превосходстве? Персы уже сделали это на Саламине из-за чрезмерной самоуверенности, и Аристид сильно сомневался, что они снова совершат ту же ошибку. Он хмуро кивнул, увидев, что часть конницы двинулась в путь, теряясь в поднятой пыли. Ну конечно, молодые и горячие жаждут мести. Предпримут вылазку и вернутся с докладом, чтобы уже персидский военачальник мог принять ответственное решение. Между тем караван понемногу приближался, и до него оставалось менее часа ходьбы. Спустившись на равнину, Аристид потерял его из виду. Все, что он мог, – это отослать людей в нужном направлении и молча молиться, чтобы все это не оказалось ловушкой, устроенной с целью погубить их всех. Глава 24 Ксантипп стоял на носу корабля и даже удержался на ногах, когда судно на полной скорости вылетело на берег. Корпус задрожал, киль прочертил борозду по волнистой глади песка, дерево застонало. Триера наконец остановилась и, словно выдохнув, осела. Слева и справа греческие гоплиты брели по воде, сойдя с лодок, или спускались с галер, лежавших на берегу, как огромные беспомощные киты. В спешке и шуме, производимом людьми в доспехах, Ксантипп впервые за много лет ступил на персидский берег. На мгновение ему показалось, что земля задрожала под ногами, но, наверное, он просто слишком много времени провел в море. Гоплиты выстроились в тени огромной гранитной горы. Спартанский царь, выпрыгнув из маленькой лодки, перешел вброд отмель. Соленая вода не особенно вредит бронзе, но воины вздрагивали, когда такая опасность угрожала в море железным мечам. Оружие в таких случаях разбирали, чистили и хорошо смазывали маслом, но эти меры помогали не всегда. К выскочившим на берег кораблям привязывали канаты, которые крепились к бронзовым кольцам на корме тех галер, что оставались в проливе. Гребцы опускали весла и потихоньку тянули их на воду. Дело это было опасное, хотя море оставалось спокойным. Достигнув глубокой воды, корабли гордо выпрямлялись. Ксантипп мысленно вознес благодарственную молитву. Перикл стоял на песке, держа в руках щит и копье и растерянно оглядываясь. Ксантипп проглотил подступивший к горлу комок страха. Его сын был слишком юн, чтобы находиться здесь в такой день. – Перикл, иди сюда. Ксантипп стиснул зубы так, что на скулах проступили желваки. Со всех сторон их окружали афиняне: люди проверяли оружие и экипировку и, несомненно, слышали, что он говорит сыну. Они знали, что он попросит их идти навстречу смерти и увечьям и сам пойдет вместе с ними. Его власть в присутствии врага была абсолютной, но и они были воинами, закаленными и суровыми. Они презирали бы его, если бы он отослал сына обратно. Ксантипп невольно скрипнул зубами, жалея, что мальчишка не остался на борту, как ему было велено. – Я хочу нести копье для Арифрона, – уверенно сказал Перикл. Выпяченный подбородок и поджатые губы – упрямое выражение, которое Ксантипп очень хорошо знал. Младший сын решил бросить ему вызов в открытую. Он был широк в плечах, мог бы сойти за гоплита и вклиниться в их строй. Но даже если бы гоплиты позволили это, они не приняли бы парня без шлема и щита. Все они знали друг друга, и это было частью скрепляющей их связи, когда друзья и племена шли бок о бок в фаланге. Посторонний не мог оказаться среди них. Нет, понял Ксантипп, у Перикла не было выбора. Мальчик напряженно ждал ответа, боясь, что отец отправит его прочь. Ксантипп посмотрел на Арифрона в полном боевом облачении. Старший сын, по колено перепачканный белым песком, полагался на его решение. Вероятно, Перикл сначала обратился к отцу, иначе Арифрон сам отослал бы брата обратно. Они ждали, что скажет отец. От волнения Ксантиппа затрясло, живот под нагрудником скрутило. Но вместе с тревогой росла и гордость – он стоял на вражеском берегу с сыновьями, с теми мальчишками, которых когда-то подбрасывал в воздух. До изгнания, до вторжения, до войны. Его жизнь навсегда бесповоротно изменилась в тот самый момент, когда Агариста впервые передала ему в руки Арифрона. В тот миг он разом превратился из сына в отца. И этому превращению сопутствовали радость и страх. В глубине души он сознавал, что не сможет защитить детей от всех жизненных опасностей, а если попытается это сделать, то погубит их наверняка. Но как бы то ни было, сейчас под мышками у него было мокро от выступившего пота. Спартанцы бы его поняли, подумал он. Ксантипп слышал однажды сравнение жизни с ласточкой – вот она ныряет через окно в залитую солнцем комнату, а затем вылетает и исчезает в темноте. Если это и есть существование – независимо от того, что лежит за его пределами, – то ничто в мире не могло иметь большего значения, чем воспитание сына. Ничто. Говорили, спартанцы питают «презрение к удовольствиям» и замечают только то, что важно. Он не знал об этом, но такой образ жизни показался бы ему безрадостным. А вот вид Арифрона, сильного и здорового, в шлеме и поножах, и Перикла, со щитом за спиной и копьем в руке, отозвался в нем гордостью, объяснить которую он бы не смог. – Пожалуйста, отец, – попросил Перикл, и Арифрон тоже кивнул в знак согласия. – Что ж, очень хорошо, – выдохнул Ксантипп. – Держись поближе к брату. Прикрывай его спину в фаланге. Он увидел, как блеснули слезы в глазах младшего сына, который от счастья не мог поверить, что его не отправляют на корабль. Мальчик сиял, как восходящее солнце, и Арифрон хлопнул брата по щиту, отчего тот зазвенел. Оба дружно рассмеялись, а Ксантипп снова ощутил тошноту в желудке и уже пожалел о принятом решении. Афиняне, когда он встречался с ними взглядом, кивали, одобряя его выбор. Перикл определенно пользовался популярностью в команде. Фаланга выстроилась на берегу – плотный строй в восемь шеренг глубиной. Впереди их ждала тяжелая кровавая работа, к ожиданиям примешивались старые воспоминания, и лица мрачнели. Эпикл собрал в строй афинских гоплитов и несколько небольших полисов. Выяснениями, кто здесь старший, он не занимался. Один из лохагов Кимона выделялся распухшей щекой и разбитой губой, но Эпикл и Кимон вместе осматривали строй, когда к ним подошел Леотихид. Ксантипп отметил, что царь Спарты идет по песку легко, без видимых усилий. Он улыбнулся, подумав, что мужчины всегда оценивают один другого как перед боем, так и после. Такого рода оценка ничего бы не значила летним вечером в Афинах, но здесь, на вражеском побережье, царь Леотихид напомнил ему огромного кота, гибкого и сильного. Спартанец был в длинном красном трибоме, и белый гребень украшал его бронзовый шлем. Кроме того, на бедре у него был кожаный шнур, на ногах сандалии и поножи, за спиной щит и в руке копье. Волосы в тугих завитках на голове, груди и внизу живота отливали серо-стальным блеском. Хотя ему было, наверное, за шестьдесят, Леотихид сохранил прекрасную физическую форму. Ксантипп всем видом проявил ему почтение. – Я вижу не более шести тысяч человек, Ксантипп, – сказал царь Леотихид. – Но здесь столько пустых кораблей, что, думаю, персы высадили намного больше. – В основном это обычные гребцы, – заметил Эпикл. Спартанский царь бросил на него оценивающий взгляд и после короткой паузы кивнул: – Пусть так. Наши гребцы остались на борту. Ксантипп заговорил не сразу. Гоплиты молчали, растянувшись шеренгами, в которых стояли и его сыновья. Он ничего не утаивал. Он вдруг осознал, что перед ним человек, десятилетиями имевший дело с Леонидом, великим военным царем Спарты. При всей своей личной силе он не привык принимать военные решения, которые, отдав, уже невозможно отозвать и которые означали как жизнь, так и смерть. Мысль эта пришла словно своего рода озарение, и Ксантипп, отвечая, смягчил тон. – Люди, которые стоят здесь с нами, – все ветераны-гоплиты, лучшие в Греции, вооруженные и закованные в доспехи. Я бы поставил любого из них против дюжины гребцов с дубинками или кинжалами. Обученные люди против необученных все равно что львы против собак. Уверен, твои триста подтвердят это. Царь склонил голову, принимая такую точку зрения, а Ксантипп продолжил: – Наши гребцы – люди сильные, но необученные. Для персидских воинов они были бы будто ягнята, как и их гребцы для нас. Он помолчал, давая спартанцу возможность оценить его позицию. – Я бы предпочел сохранить экипажи, а не рисковать ими. Тем не менее я приму твой приказ. Если таково твое желание, я высажу еще десять тысяч человек, чтобы они отправились с нами. В конце концов, у них есть ножи. – Нет, – махнул рукой спартанский царь, – ты хорошо выразил свою мысль. Я благодарен тебе за внимание. Хорошо. Полагаю, эти люди справятся с задачей. Правый фланг, конечно, мой. Ты будешь держать левый? Это был скорее приказ, чем вопрос, и Ксантипп ответил: – Да, если ты так хочешь. С твоего разрешения, Эпикл и… – Он посмотрел на Кимона, и тот кивнул. – …Кимон будут командовать центром. Я взял на себя смелость выслать разведчиков с заданием найти врага. Скрыть от нас многое они не смогут. – Возможно, они… сбежали, – предположил Леотихид. Ксантипп не стал спорить. Такой вариант был допустим, – в конце концов, персы бросили свои корабли. И все же он не мог не думать о засаде, в которую много лет назад попал бедняга Мильтиад. Кимон с мрачным видом посматривал на поросшую лесом возвышенность. С того места, где они стояли, определить, что скрывается за линией деревьев, было невозможно. Мильтиада в свое время ждали превосходящие силы персов, принесшие с собой крах всех его надежд. Ксантипп заговорил так, словно давал клятву: – Тогда пусть бегут подальше, потому что я намерен поставить здесь точку. Как только наши триеры станут на воду, я – с твоего разрешения – подожгу их корабли. В море они больше не выйдут. – Хорошо. Продолжай. Ксантипп склонил голову перед царем, его жест повторили Кимон и Эпикл, и четверо мужчин обменялись крепкими рукопожатиями. Добравшись до спартанцев на правом фланге, Леонтихид поднял руку, готовый отдать приказ. В этот момент Ксантипп увидел бегущего к нему разведчика и, повернувшись, показал ладонь царю. – Они там… – выдохнул разведчик, – построились и ждут. Пятнадцать или двадцать тысяч. Конницы нет. Ксантипп кивнул. Они могли убежать, но этого он от них не ожидал. Ему вдруг вспомнилось, как подростком он гнался за одним парнем по афинским улицам, пока тот не добрался до своего дома и не коснулся ногой порога. Вот тогда он повернулся, решив встретиться с судьбой лицом к лицу. Ксантипп увидел решимость в его глазах, и это почему-то вызвало у него восхищение. К месту сражения уже спешила хозяйка дома, и он повернулся и ушел – со смехом и криками. Тогда они были мальчишками. Теперь ситуация повторилась, но противники не были мальчишками. Он послал одного гонца к Леотихиду, другого – к Кимону и Эпиклу. Спустя, казалось, целую вечность те подняли руки в знак того, что готовы выступать. Ксантипп сделал глубокий вдох и крикнул: – Враг близок! Щиты готовы! Копья наготове! Вперед! Он пропустил мимо себя две первые шеренги, прежде чем стать в третью, рядом с Арифроном. Позади, в тени брата, шел Перикл, гордо неся щит и копье. Гоплиты из разных городов двинулись вперед вместе с ними, в каждой шеренге воины натягивали шлемы из войлока или бронзы и поднимали повыше копья, чтобы не зацепить ногу идущего впереди. Доспехи вспыхнули, когда они поднялись на вершины дюн и прошли через деревья. Позади взлетали с греческих кораблей и падали на персидские дымящиеся стрелы. Вскоре весь флот был объят пламенем, которое распространялось, ревело и взметалось ввысь, так что его видели, наверное, даже в Греции. Этот флот не выйдет больше в море, чтобы угрожать и убивать. Персия пришла с войной и получила то, что заслужила. Глава 25 Аристид прибавил шагу навстречу ползущему по равнине каравану. Персидская конница осмелела и за последний час несколько раз пыталась провести атаку. Афиняне встречали врага фланговой колонной, но в строю порядок соседствовал с беспорядком. Гоплиты не могли полностью прикрывать илотов и при этом держать наготове копья. Наградой противника был кровавый след. После каждого шквала пик и стрел, обрушивающихся на щиты и шлемы, по меньшей мере один грек вскрикивал от боли, шатался и отставал. Некоторые, упав, уже не поднимались и лежали неподвижно. Другие, получив рану, которая означала, что они не могут поспевать за товарищами, прощались с ними и поворачивались лицом к врагу. Когда это случилось в первый раз, всадники вернулись моментально. Самые нетерпеливые соскочили с коней и окружили гоплита с обнаженными мечами, спеша убить раненого. Они забыли, что он может быть опасен. Под крики поддерживающих его греков гоплит зарубил двоих, прежде чем третий сбил его с ног. Персы сорвали с него доспехи и вырвали щит с победными воплями. Немного помогла пыль. Тридцать тысяч илотов подняли клубящуюся, движущуюся стену, которая окрасилась в бледно-золотистый и розовый цвет, когда закрыла солнце. Даже кашляя и смаргивая песок, Аристид мысленно благодарил богов за череду сухих дней. Конечно, при этом всем приходилось глотать песок. Наспех собранная армия захватила лишь несколько мехов с водой из ручья, смешанной для бодрости с вином. На марше воды не хватает всегда. Взбивая ногами пыль, греки удалялись от персидского лагеря, который сначала уменьшался, а потом исчез из виду. Временами казалось, что сама земля была их защитой. Аристид надеялся, что так оно и есть. Начальник каравана в изумлении разинул рот, когда из пыльной бури, словно джинн в пустыне, появилась армия. Столкнувшись с этим воинством, мужчина остановил мулов и спешился, чтобы преклонить колени. Аристид вышел вперед и, подняв его на ноги, грозно спросил: