– Увековечить тех, о ком забыл Создатель. Кого выбросил на обочину жизни. Кого не слышал во время молитв и стенаний. Кому не повезло с самого рождения, и как бы человек ни старался, все зря. Заглянув в глаза свидетелю, Бирк ужаснулся от новой догадки. Артур знал, что брат собирается его «увековечить». – Вы уже знаете, какой приготовлен для вас сюжет? Чингаров бросил на него осторожный взгляд и облизал губы. – Пообещайте мне, что дадите довести дело до конца. Я хочу быть частью его миссии. Это логично завершит мой путь. – Я не могу вам дать такое обещание. Если его не остановить, он будет убивать снова и снова. – Нет. Даю слово, больше никто не пострадает. Из недавно почивших на его картине буду только я. Бирк нахмурился. Что это значило? Может ли быть так, что Артур будет убит еще до восемнадцатого июля, а «Давид и Голиаф» никакого отношения к нему иметь не будут? Но Артур, будто поняв ход его мыслей, поспешил заверить: – По сюжету я – Давид, а Голиаф – наш дед. Брату удалось выкопать его труп и сохранить голову. Пусть в жизни у меня не получилось, но на картине я буду победителем. Понимаете? Мне это нужно. Там, на небесах, меня будут встречать мать, сестренка, Хелена и наша дочка. Я должен прийти к ним победителем. Обещайте! На глаза Чингарова навернулись слезы. Бирку казалось, что на него умоляюще смотрит тот самый одиннадцатилетний мальчик и просит о помощи, которую он ему так и не оказал. – Обещаю, – выдавил из себя Бирк. Рука потянулась в карман брюк, нажатием одной клавиши диктофона он остановил запись. – Но с одним условием… ††† «БМВ» еще не отъехал от хосписа, а Лимонов уже прожигал друга нетерпеливым взглядом. Бирк молчал, полковник с раздражением воскликнул: – Едрен батон! Чего там?! – Слова не скажу, пока ты не объяснишь, что происходит. – О чем это ты?! – Какого лешего ты на меня ощетинился? – набросился на него Бирк. Полковник отпрянул. – Подумаешь, попросил побеседовать со свидетелем, будто я раньше этого никогда не делал. Между прочим, я единолично разгребал дерьмо в Руанде, и никто, кроме Сото, мне не помогал. Ни деньгами, ни содействием. Хоть бы поблагодарил! Бирк отвернулся и уставился на унылый и еле освещенный придорожными фонарями ландшафт. – А ты чего такой чувствительный стал? – тут же поддел его Лимонов. – Когда это тебя волновал мой тон или сказанное в запале? Ты отмахивался и делал, что считал нужным. А тут обидки пошли… Бирк метнул в полковника жалящий взгляд и сжал набалдашник трости. Лимонов был вынужден признать: – Я злюсь на тебя из-за того, что ты опять придерживаешь ценные сведения. Еще Митяева. Чего ты от нее хочешь? Контракты, тайные поездки в клуб. То ты ее игнорируешь, то носишься, как с писаной торбой. Кстати, она тоже от тебя не в восторге. Этими словами полковник рассчитывал вывести друга на разговор, но Бирк сделал вид, что не слышит. В машине воцарилась тишина, Лимонов понял, что Расмус первым не заговорит, и решил сам навести мосты. – Так что там с Чингаровым? Он свидетель или соучастник? – Сам решай. Бирк сунул ему диктофон. Полковник прослушал запись и покрутил кончики усов. – Вот, значит, откуда спица взялась. Так он мать убил. – Смерть сестренки, матери и ребенка брата способствовали прогрессу психического расстройства. Удивительно, что он вообще получил хоть какую-то профессию. – Ты про гримера? Так он ее не получал. Смотрел, как один старикашка работает, тот уже не мог носить с собой чемоданчик с оборудованием и брал Чингарова как помощника. Проблема в том, что старичок этот проживает в Москве, во Владимире его никто не знает. Ваня сейчас перетряхивает список гримеров, но особой надежды нет. – Твои ребята привезли из Владимира свидетелей, – догадался Бирк. – В оборот взяли еще там, на месте. А теперь в допросной, у нас в подразделении. Поедешь со мной? – Нет, – помотал головой доктор. – У меня дела. После минутной паузы Бирк поскреб двухдневную щетину и с задумчивым видом выдал: – Мне не дает покоя ощущение, что я что-то упустил. Лимонов повернулся и обдал Бирка изучающим взглядом: – Ты о чем? – Что если смерть Артура Чингарова будет не восемнадцатого, а раньше? Ведь Давид и Голиаф – символ борьбы Артура с дедом, в первую очередь месть за смерть возлюбленной и ребенка. Но Отверженного там не будет. Вот если бы брат держал голову Вольдемара или наоборот, тогда бы я сказал, что это конец. Чую, что на восемнадцатое у них с наставником намечено что-то более грандиозное. По крайней мере, я бы этому не удивился. Вольдемар отдает последнюю дань брату и освобождается от семейных уз. Что дальше? Интуиция мне подсказывает, что насчет его будущего у них с наставником разные мнения. – Думаешь, наставник переиграет и убьет Отверженного? Бирк кивнул. На телефон полковника пришло сообщение от Ивана. – Марусевич и Глушко допросили Кононова. Заказ диктор принял по почте и хотел отказать, уж очень подозрительный текст ему показался. Тогда гонорар удвоили и заверили, что это для молодежной театральной постановки. Обмен произошел в метро. Высокий парнишка с прыщавым лицом забрал диск с записью и отдал ему конверт с наличными. И вот что главное, – полковник дождался, когда Бирк повернется, и добавил: – Всего записей было три. – Хм. Говорю же, это не конец, Андрон. – Но он сказал тебе, что все закончится «Давидом и Голиафом», – упрямо возразил полковник, как же ему не хотелось докладывать начальству о следующем убийстве Отверженного. – Да, но для кого все закончится? Для Отверженного? Возможно, как раз на этом заканчивается его «миссия». Но это не конец для наставника. Он запудрил нам мозги, намеренно пустил по ложному следу. В первой записи он говорил от имени Отверженного. «Я воссоздаю говорящие картины Караваджо, а Гюнтер фон Хагенс выставляет напоказ человеческое тело для познания анатомии». Или «Мой создатель поставил передо мной скромную задачу – подарить плоти вечность». Во второй записи он пытался заключить со мной сделку. Говорил о том, что хочет уйти на покой и раствориться в космосе. Чушь! Такие, как Химик, сами никогда не остановятся. Его монолог был полон издевок в мой адрес. Он буквально упивался своей осведомленностью о моей жизни. – Думаешь, он следит за тобой? – Мы-то с тобой знаем, Андрон, при желании можно добраться до любого. Ни охрана, ни оружие, ни оборудованное убежище не помогут. Все это полумеры для успокоения собственного страха. Похитив Нину, Химик полностью меня деморализовал. – Ну-ну, дружище, тебя не так-то просто деморализовать, – Лимонов ободряюще похлопал Бирка по плечу. – И все же… Доктор отвернулся и несколько минут пребывал в задумчивости. – В Серпухове чувствовалась рука наставника. А что если восемнадцатого будет их совместный выход? Тогда… – Что? – в нетерпении подгонял с выводами друга полковник. – Тогда это уже будет не «живая картина», а что-то видоизмененное. – Есть предположения? – В первой записи Химик говорил о сохранении плоти. Возможно, он выставит свой самостоятельный проект, не лишенный пафоса и величия. – Пока я не понял мотивацию Химика. Чего он добивается? – полковник сверлил доктора взглядом. – Зачем ему вообще нужен Отверженный? Ведь он явно умнее и куда опаснее своего нерадивого ученичка. Это же как с младенцем возиться, все ему рассказывай и показывай, а тот, неблагодарный, еще норовит с поводка сорваться и вести свою игру. – Раньше я думал, что Химик сам не убивает, действует через посредника. Сейчас уже сомневаюсь. Мне он видится неким хамелеоном. Вживается в шкуру ученика. Говорит от его имени. Примеряет на себя его жизнь, образ мышления и эрудицию. Так ему легче понять ученика и манипулировать им. Он выбрал себе миссию наставничества и следует ей. Это как бы реализация себя через менее опытного помощника. Мы с тобой тоже своего рода наставники. Что нам это дает? – Передача опыта. – Это само собой, – отмахнулся Бирк. – Что еще? Это же власть над другим человеком. Контроль. У психопата тотальная потребность в контроле. Происходит это из-за желания защитить себя от внутренней уязвимости и отчаяния, испытанного однажды в прошлом. Химик подталкивает ученика в нужном направлении. Вспомни убитых мать и сына. Отверженный устроил вскрытие с демонстрацией всех внутренних органов. Каждое его действие было для нас понятным. Почему вынул мозг у сына, засунув в него крысу. Но потом все прекратилось. Следующее убийство – совершенно другое. Будет так поступать молодой убийца? Нет, он продолжит в том же направлении. На такую путаницу способен только опытный манипулятор. Полковник внимательно слушал доктора и не мог отделаться от мысли, что Бирк своим монологом расписывается в собственной беспомощности. Если группа не поймает Химика и его ученика до восемнадцатого июля, на Бирка надеяться уже нет смысла. Из прошлого опыта Лимонов знал, что такая неудача может вышибить Расмуса из колеи, и он снова надолго уедет из Москвы. – Истинная цель Химика – запутать и сбить с пути, – продолжал свои размышления Бирк. – Дать новые улики, чтобы мы сбились с ног, притягивая один конец к другому, но ничего не сойдется. Потому что и не должно сойтись. В этом деле не будет схемы обычного поведения серийного убийцы. Не будет амплитуды нарастания ярости. На первый взгляд, Отверженный действует неумело и стихийно. Но это не так… Бирк замолк, потом уставился в одну точку и через минуту просиял. – Все гораздо проще. Мы имеем дело с тремя убийцами: Отверженный, Химик и Караваджо – голос, что слышит Отверженный. Нельзя этого третьего снимать со счетов. По словам брата, Вольдемар с художником эпохи Возрождения на постоянной связи. Отсюда и диссонанс в поведении. Сдается мне, что Караваджо не подчиняется Химику. Этим Отверженный и интересен наставнику. Этим ученик выторговывает себе время. А времени у Химика нет. Его миссия требует срочного завершения дела. Предстоит борьба между наставником и учеником. С одной стороны, Химик хочет перевернуть страницу и идти дальше, к следующему ученику, с другой – ему интересно, что еще предложит Отверженный. – Начальство мне сегодня открытым текстом дало понять, что убийство в Серпухове последнее, иначе… Бирк отмахнулся. – А что им еще тебе говорить? Дергают их, они тебя. Ничего они тебе не сделают. – Так что с новичками? Думаешь, нужно отпустить? Кадров не хватает. – В нашем деле поговорка «На безрыбье и рак рыба» не работает. Я, например, сейчас сижу и думаю, что могли упустить Марусевич и Глушко, опрашивая диктора. Я наблюдал за ними в работе и скажу одно: не перетруждают они себя. Глушко каждую минуту мечтает о высоких волнах. Марусевич, думая, что его никто не видит, переписывается с женой, справляясь, как там сын, то смотрит на семейное фото. А уж если жареным запахнет… – Бирк покачал головой. – Сам знаешь, что будет. Они неплохие ребята, но… не наши. Гони их в шею. Пусть с ними твой «дружок» Ткаченко разбирается. – А остальные? Наши? – Однозначно. Громов, Токарев и Митяева – костяк группы.