Я не звоню в его двери. Я просто стою. Мне тут почему-то спокойно и хорошо. Почти как в августе при луне. Вернулась с работы мать Захара. Стучит каблучками по ступенькам с сумкой в руке. Из сумки пачка молока выглядывает. – Виолетта? Ты к Захару? А почему не заходишь? – Нет, я не к нему, тётя Таня. Я просто стою. Знакомых жду. – А, ну ладно. А то зашла бы. – Спасибо, тёть Тань. В другой раз. Мама Захара стройная, как девушка. А лицо почему-то уже в морщинках. Моя мама, наоборот, – лицо молодое, а фигура полная. Я бы зашла с радостью. Но ведь Захар не хочет. А стоять тут я имею право. Я буду стоять тут хоть всю ночь. Он не имеет права меня отсюда прогнать. – Я её не звал! – кричит Захар в прихожей. Наверное, его мать обо мне спросила. – Хочет – пусть стоит! Дура! Я знаю, что дура. Ну и пусть. Зато Захар в двух шагах. Я слышу, как он ходит. Как уносит кружку с чаем в свою комнату. Мне кажется, я даже слышу, как он сидит за компьютером. И гоняет фильмы по телефону. Мне казалось, что я слышу, как на его экране стреляют бандиты и от них отстреливаются герои разных сортов. Мимо проходили соседи. Подозрительно косились на меня. Но я не пила пиво из банки. Я даже не курила. И меня не гнали. Зазвонил телефон. Меня разыскивала мама. Девять вечера. За окном темнота, побелённая снегом. Я отклеилась от подоконника. Завтра приду сюда с бутылкой воды. Я полью эти бедные растения. Я возьму шефство над ними. Жаль, что Захар не нуждается в моём шефстве. Я пришла. Нет, не на целый вечер. Полила цветы, поздоровалась с его мамой. Она опять за своё: – Ты к Захару? – Нет. Знакомых жду. – А-а… А то заходи. – Спасибо. А вот и отец… Отца Захара я побаивалась. Он высокий суровый мужчина. На даче он почти никогда не улыбался. Я отвернулась к окну в надежде, что дядя Толя меня не узнает. Скорее всего, и не узнал. Мало ли в мире девчонок. Стоит тут одна… Греется в подъезде. Никому не мешает. Может, пережидает метель. Через полмесяца цветы пошли на поправку, несмотря на время года, когда ничего не растёт. А к тем двум в пластмассовых ведёрках прибавилась ещё парочка. Их вынесли для спасения. Я цветочный МЧС, познакомьтесь. Иногда я меняла дислокацию. Встречала Захара у спортивного клуба, где он занимался борьбой. Захар выходил с парнями, они прощались взмахами руки, потом Захар подходил ко мне. – Чё, Покровская, опять мимо проходила? – Угадал. Захар, ты почему в школе со мной перестал разговаривать? – А о чём? – О чём раньше. О чём в прошлом году. В позапрошлом. – Ты же с этим… Капитоновым френдишь. – Ну и что? – Ну и ничё. Тебе чё, с ним скучно? – Да нет, он интересный. Знает много. – Рад за него. Передавай привет! – Обязательно. – Пока, Покровская! Береги здоровье! – Пока, Кислицин! Цвети и пахни! Однажды меня занесло на концерт. Я бродила по городу, пытаясь сочинить стихи о снежном холодном Захаре, и тут увидела афишу: ALAI OLI В НАШЕМ ГОРОДЕ! Что за группа Alai Oli? Ни разу про неё не слышала. Семьсот рублей у меня были, заплатила и зашла. Говорю же – я страшно любопытная. На сцене вокалистка в моём любимом прикиде – чёрные брюки, чёрная майка – ей вполне можно было в майке ходить, потому что грудь у неё была маленькая. И если бы не голос, я бы вообще подумала, что это парень. Понятно, что и парень может тенором петь, как Витас, но на сцене была точно девушка. Вот такие мне нравятся – без выпендрёжа, почти без косметики, без рюх-кружавчиков… Левая рука от плеча до локтя в татуировке. На месте она не стояла, крутила так и эдак стойку микрофона. Пела классно! Мне её песни вполне… Хочу сказать, мне они понравились. В огромном городе деревья сквозь асфальт прорастают корнями… И ещё: Мне не страшно в огромном Вавилоне[4]… Лес вскинутых рук, сияющие глаза, улыбки, резкие звуки электрогитар, слова песен – иногда очень простых, иногда их можно было назвать поэзией – всё это заразило меня не весельем, нет, – радостью, силой, энергией, я, не ожидая ничьего приглашения, влилась в эту реку музыки… В полутьме никто не обращал на меня внимания, и я танцевала почти что внутри себя, и руки-ноги выделывали движения в такт движениям души, по-моему, это была гармония. Прикольная группа! Один гитарист был в чёрной лыжной шапочке, шарф повязан на шее, а сам – в футболке, как и другой парень с гитарой… Я даже подумала, может, мне сделать заметку в «Юность города» об этой тусовке? Но вспомнила последний звонок из редакции, и как корреспондент сухо сказал: «хорошо, но…» – и распрощалась с этой затеей. Пусть застрелятся, я им писать ничего больше не буду. Пусть теперь обходятся без Виолетты Покровской. Они не знают, как много потеряли. Я уже сказала, что не ждала ничьего приглашения «подёргаться», все вокруг незнакомые, и обстановка такая – танцуй, как нравится, будь сама собой, прыгай, летай, крутись на полу в брейк-дансе, никто слова не скажет… и я не сразу поняла, что ко мне обращаются. – Эй… эй, Покровская! Я даже расстроилась поначалу: ну, вот, и тут вычислили, вроде бы и город у нас не маленький, и район совершенно другой, далёкий от нашего, а знакомые и здесь объявились… И вдруг я поняла, чей это голос! Замечательный, чудный голос! Мечты сбываются, понимаете, да? Я подняла глаза. – Захар! Привет! – Чао-какао! Ты как тут очутилась? – Так же, наверное, как и ты. – А где твой… этот… Санчо Панса из тундры? – Капитонов, что ли? Ты что, думаешь, мы нитка с иголкой? – Ну. – Ты ошибаешься. Мы с ним просто соседи. – Да ты чё? – Ты что, не знал? – Откуда? – Да он, наверное, дома. Не знаю! – Слышь, Покровская, как ты похожа на эту… – большим пальцем Захар указал за спину, где на сцене верховодила залом вокалистка группы, – просто один в один. Давай мы её столкнём, а ты к микрофону встанешь. – Давай! – я засмеялась. – Иди, сталкивай, а я посмотрю. – Подожди. Спорим, ни один человек не догадается о подмене? – А петь я что буду?