– А что, так можно? Ведь бармена и таксиста он в глаза не видел. Обуют, как пить дать, – усомнилась полагающаяся, как и весь прекрасный пол, на натурообмен Люся. – Значит, можно, – зло отмахнулся Виктор, не понимая, как сегодня можно этого не знать. Дверь без стука отворилась и, шурша свертками, в номере объявился референт. – Извините, задержался, но главное – все привез, – лебезил, стыдливо пряча глаза опоздавший. Олег разгрузил ношу на кровать и занялся раздачей: Люсе – коробку конфет, Виктору – напитки. Передавая емкости, напутствовал взором: готовь, мол, к употреблению. Подобрал цветы, сел на краешек кровати и уставился на возлюбленную. Глаза то всматривались в лик, боготворя, то с грустью скользили, но порой уносились прочь – в пустоту невыраженной страсти… Светлана приняла букет, лишь ощутив прикосновение растений. Сам момент вручения пропустила – ее зрение то сужалось до замочной скважины, то без меры распахивалось, теряя контуры материального, – от какого-то необъятного, не усваиваемого счастья. Что это? Вспышка двух пересекшихся комет? Выкрест биологии и духовного? Взобраться бы на первую ступень, но без подглядывания – это точно… – Дай мне цветы, вода в кувшине… – Люся чуть не вырвала у Светланы прижатый к груди букет в целлофане. Номер пришел в движение. Люся вплотную занялась цветами – раскладывала в кувшине лишь ей ведомый ансамбль. При этом то и дело ойкала, раня пальцы о шипы. Витяня настойчиво изучал наклейки, должно быть, выискивая инструкцию по опорожнению емкостей. В какой-то момент он на что-то наткнулся и даже зачитал целый абзац. Ну а Олег со Светланой целовались, чувственно, в засос, при всех. Самым занимательным было то, что ни Люся, ни Витя их не замечали. По-видимому, потому, что ничего иного и не ожидалось с тех пор, как умопомрачение подселилось в номер. Оставалось надеяться, что «чары» зеленого змия тут ни при чем… Оказалось, что великий прагматик Люся – еще и ловкий режиссер вечеринок, где средних лет влюбленные восстанавливают, в силу возрастной деквалификации, подутраченные навыки. Когда накал эмоций чуть спал, она невзначай сбросила на пол вилку. Олег со Светланой отстранились и, восстанавливая дыхание, грешили несуразностью движений, в коих соседствовали легкий конфуз и малоскрываемое разочарование. Люсино лицо заиграло подковерным смыслом, который вот-вот выплеснется наружу. И впрямь, не дав растревоженным голубкам опомниться, она адресовала вопрос, который, по ее глубокому убеждению, сегодня уже задавала: – Верно ли, что в Америке лекарства бесплатно и любые есть? Влюбленные переглянулись, не совсем понимая, кто должен ответить, да и нужно ли отвечать – настолько конструкция отдавала риторикой. Даже озадачились, нечто вспоминая… Все же первым нашелся Олег, что не диво. Вопрос вполне вписывался в русло его ощущений – на тот момент ему не помешал бы декомпенсатор давления, действия, правда, очагового. – Лечиться нужно не лекарствами, а здоровым образом жизни, – загадочно изрек референт – Как это? – смутилась Люся. Олег недоуменно пожал плечами, состроил странную рожицу – будто не знал, что сказать. – А если моя мать тяжело больна и врачи ничего поделать не могут? Все твердят: отечественных лекарств не изобрели, а на импортные бюджета не напасешься, – объявила Люся, цепким взглядом не выпуская заморского гостя из виду. Референт поскреб лоб, потом затылок. Встал на ноги и оперся о стену спиной, подбоченившись. – Да, похоже, ничего не изменилось за четверть века… – Олег поднял с пола лепесток розы, скатал его в шарик, после чего продолжил: – Валюта, импорт, дефицит… те же слова и тот же гопак меж обрывом и нарывом. Кроме, как посочувствовать, ничего предложить не могу. Ежели на ваш вопрос, Люся, отвечать серьезно, то в Америке нет не только бесплатной медицины и бесплатных лекарств, треть ее жителей лишены медстраховки и, стало быть, медуслуг вообще. – Не может быть! – не верила своим ушам сердобольная дочь. – Еще как может быть, – тихо, но весомо возразил референт. Тут не проронившая с начала посиделок и слова Светлана воззрилась на Люсю и выдала: – Чего ты со своими лекарствами лезешь?! Он что тебе – на спутнике домой слетает, пока такси подадут в «Ататюрк»? Не говоря даже, чего ради! Да и не мешало бы на часы взглянуть… Забирала бы Витяню, ведь завтра не поднимется. – Светлана резко наклонилась и продолжила шепотом: – Ну а то, что нам вдвоем побыть охота, догадаться трудно? Светланин выговор оборвал Виктор: – Хватит препираться, тут такое дожидается, букет и рядом не стоял! Застрельщик придвинул к подругам стаканы. Они и на самом деле дышали южными ароматами, да еще эротикой и приключениями. Посуда разошлась по подстанциям, формируя терпкий амбре – синтез абрикосового варенья и зловония дубовых бочек. Между тем утонченно-эротичный «Амаретто» не заинтересовал женский анклав. Больше того, товарки замкнулись и дружно выпали из беседы. Люся лихорадочно соображала, как раскрутить Олега на жизненно важное для ее матери лекарство. Ее совершенно не занимало, что неоднократные попытки подрядить Исмаила, прочих мужчин-турок к добыче медикамента успеха не имели. Люся полагала: из-за незнания языка. А тут, если верить Виктору, настоящий воротила, главное же – мычать не надо! Светлану, в отличие от товарки, охватили муки сомнений: лететь утром домой или остаться с Олегом? На одном полюсе ощущений сиротливо жались ее дети, по причине нелегкого, но кормившего семью ремесла, мать почти не знавшие. Их опекала младшая сестра, буквально валившаяся с ног от усталости. Кроме племянниц, она тащила на себе и их со Светланой парализованную мать, пару лет как лет прикованную к постели, и непутевого мужа, нигде не работающего. Другой полюс занимал сидевший рядом мужчина, но естество от него то впадало в восторг, то пускалось наутек… До появления гостя Светлана не сомневалось, что завтра улетит. Но соприкоснувшись с ним вживую, размякла и металась. Недавняя вполне естественная цель потускнела и обрастала множественными ощущениями – то шаблонно-предметными, то выскакивавшими за пределы воображения. Все это бурлило и нагнеталось в витиеватом, многокамерном сосуде под титулом женская душа. Светлана вспомнила своего первого мужчину, а точнее, нанесенную им обиду, пусть и канувшую в лету. Ощутила массивный торс Олега, бережно ночью ее укрывавшего, его прикосновения, уносившие в неведомые дали и запечатленные надолго, наверное, навсегда. Тут же: неподъемные ведра с углем и полное обид детство, рассредоточенное вскоре мужскими взглядами – один, второй, третий… Все как на подбор то потухшие, то злые, то сально-похотливые – целая лаборатория дурной энергии, взявшаяся неизвестно откуда и отхаркнувшаяся приступом тошноты. Он улетучился, едва вновь обозначился Олег, подхватывающий ее баул в аэропорту «Ататюрк». Тогда, при расставании, она не оборачивалась, но как рвало застежки женского, как заныло внутри под взором его умных, чуть отстраненных, но столь желанных глаз. Светлана вычеркнула инкогнито из памяти через час после взлета – вспомнила нравоучения тетки, наставлявшей ее женским премудростям: «Избегай мужчин не ровня тебе, заумных или больно благополучных. Они хуже дураков: бросают однажды с концами». Узнав от Витяни, что ее дожидается тот самый инкогнито, породивший столь сильное, но осажденное в зародыше чувство, Светлана поступила не как зрелая, видавшая виды женщина, а как капризная, взбалмошная девчонка. Могла ведь пройти мимо, сделав вид, что не узнает, или выдать от ворот поворот. Между тем не нашла ничего лучшего, как сбежать, дематериализоваться. Причиной тому: банальный страх выглядеть неотесанной провинциалкой на фоне фигуры из явно не ее мира. Как казалось ей, достатка и нетривиальных отношений. И еще страх смалодушничать, распахивая душу, чтобы в финале не глотать слезы отвергнутой от обиды, запавшей навек. Рядом же теплилась надежда: догонит, найдет… Догнал! И она ни на йоту не жалела об этом. Все, однако, перевернулось вверх тормашками, по крайней мере, до ближайшего утра. Сомнения гасли под напором чувственного и наоборот, туманя горизонт. Все же барометр Светланы мало-помалу унялся, и она вернулась в прежнюю личину – прилежной слушательницы в ладном скроенной школьной форме, прикрывающей пылкое, питаемое неизведанным сердечко. Благо, что всеобщим вниманием завладел объект ее пристрастий и помыслов маеты. – Понимаете, Люся, купить в Америке серьезное лекарство без рецепта невозможно. Причем неважно, делается это с членской скидкой или по полной цене. К тому же я не вполне удачная кандидатура для реализации предложенного. В моем кругу есть и врачи; все они, правда, коренные американцы. Но, учтите: подбить специалиста престижной профессии, с годовым доходом двести-четыреста тысяч, совершить нечто противозаконное – все равно, что склонить его к покушению на президента. В последнем случае он хоть войдет в историю, пусть, как злодей, а за нелегитимную операцию у него обыденно отберут лицензию. Без предупреждения, постановки на вид, раз и навсегда. И превратят из небожителя, жирующего на страданиях пациентов в вилле, тянущей под три миллиона, в лицо без определенного рода занятий, лишенное права на медицинскую практику пожизненно. Биография притом замарана настолько, что даже сторожем в приличное место не возьмут. У иммигрантов из СНГ складывается впечатление, что общество западного типа трещит от перепроизводства демократии. Следовательно, излишками пользуйся без разбору. Некоторые на этом делают состояния и, вовремя умыв руки, забираются во фрак благопристойных бизнесменов. Другие же – таких большинство – чувства меры не знают и садятся на продолжительные сроки, сокрушаясь от бездушия системы, казавшейся поначалу доверчивой и беззащитной. Вырисовывается тенденция: попадаются у нас немногие, но те, кто застревают в сетях правосудия, отдуваются и за себя, и за тех, кто не пойман… Мы – жители города всеобщего благодушия, между тем, время от времени, – показательная экзекуция у ратуши. И представьте себе, горожан это впечатляет отнюдь не как шоу, нагоняющее ужас. В отличие от своих средневековых предков, им есть что терять. Именно поэтому западные граждане в своей основной массе законопослушны… – Неужели у вас никто взяток не берет? – перебила просительница, явно не желавшая сдаваться. – Берут, Люся, берут, но не в вашем случае. Постараюсь обобщить сказанное. Ваша просьба с одной стороны до смешного мала, а с другой – совершенно нереализуема, ибо затрагивает сферу, целиком и полностью отданную на откуп специалистам. Если вы когда-либо ходили по врачам, то наверняка знакомы с их методикой. Обратились к терапевту по поводу болей в желудке – он переправляет вас к гастрологу. Вы на седьмом небе от счастья: вот-вот начнут лечить и наступит избавление. Но гастролог и не помышляет о лечении – не задумываясь, отправляет по кругу дальше: эндокринолог, нефролог, лабораторные исследования, анализы… Никто не хочет брать на себя ответственность, одним словом, полный ведомственный произвол. В конце концов вы у финиша: вроде выздоровели, желудок не болит, но без врача-психиатра не обойтись… – Вещи, Люся, все запаковала? – Виктор осоловело лыбился, визуально закрепляя намек. – А чего ты так печешься!? – окрысилась на «перебежчика» Люся. Придвинулась к столу, точно в намерении закрыть «прореху» знатной кормой. – Я, в общем-то, о матери твоей пекусь, – несообразно выпитому спокойно возразил «перебежчик». – Не была бы жмотом, лекарство давно достала. Будто не знаешь, за деньги в России все можно и от всего откупишься! – Так уж от всего? – усомнился политинформатор-референт. – И не сомневайтесь. – Витяня бесстрастно отмахнулся. Олег посмотрел на пассию, но, кроме чисто женского интереса, не выявил ничего. С извиняющимся видом улыбнулся, транслируя: что поделаешь – такой уж завязался разговор… После чего откликнулся: – Если принять сказанное на веру, то Россия – правовой оффшор-заповедник для деньги предержащих. Многие о такой стране-заводи мечтают… – Ну, вы же понимаете, Олег, где в масть, а где выпендрежа ради. Ежели же без ля-ля, то делать вам у нас ни сегодня, ни завтра нечего… – В некоем иносказании Витяня барабанил пальцами по столу. – Откуда такой вывод? – Олег силился взять в толк, как их милые, ни к чему не обязывающие посиделки забрели в провокационную, давно задраенную им зону. – Достаточно понаблюдать за вами пару часов… – рассудительно заметил Витяня. Референт выдавался растерянностью и потливостью ладоней – их он то и дело вытирал путем поглаживания брюк. – Не знаю, изменения в России огромны… – неуверенно откликнулся он. – Да другой вы, из иного теста человек, хотя говорите и думаете по-русски. Но при этом не видно, что когда-либо в Союзе жили – как бы это не казалось необычным… – Из какого теста не знаю, но то, что дрожжей в нем дефицит – это факт… – Олег хитро взглянул на Светлану. Оценив юмор, Витяня хмыкнул, но вскоре стушевался, казалось, пережевывая старую, успевшую побрататься с ним боль. – Никто меня не переубедит – житуха у вас совершенно иная… осмысленная, что ли, без ежедневного удаления зубов, без наркоза… – заговорил, все еще витая в своем, Виктор. – Сколько лет за иностранцами в Стамбуле наблюдаю: спокойные лица, размеренная речь, улыбки и никакого напряга. А главное – не злые, как у нас, раздирающие на куски глаза! – Да что там говорить – прав Витяня, неумная у нас жизнь, – подтвердила Люся, причем, в первую очередь, нежданно для самой себя. Трусливо поглядывала на общество, не сболтнула ли лишнее… Олег уставился на Люсю, изображая невнятицу чувств: помесь любопытства и морального поощрения. Придвинулся к пассии, обнял ее левой рукой. Ближайший час россияне, неторопливо и обстоятельно, не жалели слов о своем житье-бытье. При этом ни блеклая обреченность, ни эмоциональная одномерность речи не преуменьшали масштаб и глубину темы. Пропустив через себя весь этот сказ – настоящую Цусиму кораблекрушений – Олег в полной мерее ощутил, как это, когда на самом деле хреново и что такое полный, давно пересиженный абзац. Перед ним наглядно, в ужасающих подробностях, воссоздалось так называемое общество смуты. В нем старая, сданная в металлолом система ценностей нередко кажется благом, целые города годами не получают зарплату, а молодые мамы дерутся за место в борделе какой-нибудь Боснии, ибо их мужьям не объяснить, почему в ведомостях на заплату – количество выданных кастрюль. Он прознал о гримасах нового времени, где бандформирования зарождаются уже не по принципу совместной отсидки, а по расположению классов в школьном коридоре, но не в школе средней или, на худой конец, базовой, а в школе начальной, и «бомбят» одиннадцатилетние не только сверстников, а всех, кого сподручно «бомбить» – пьяных, калек, стариков. У исповеди регламента не бывает, а у исповеди коллективной – тем более. Есть, правда, правило для слушателя: не перебивай. Попеременно сменяясь, исповедовались трое, а случайно подвернувшийся пастор затаенно слушал, не встревая. За исключением одного раза, когда Виктор произнес английское слово «дефолт» С этим, грешащим полисемантикой словом, Олег в русском языке прежде не сталкивался. Предвосхищая интригу, поинтересовался, каков его смысл. Витяня в двух словах обрисовал, но на его лице прочитывалось недоумение: мол, как ты этого не знаешь? Оказалось, что читавший лишь американскую прессу Олег об этом на самом деле ничегошеньки не знал. А проведав, что дефолт – обвал российской монетарной системы, подкосивший Россию относительно недавно, и, похоже, почти не освещенный масс-медиа на Западе, удивился похлестче собеседника. Должно быть, потому диалог мужчин разукрасили эмоции и хлесткая, но изрядно поднадоевшая параллель. – Так на сколько девальвировали рубль, Виктор? – докапывался до сути дела референт. – На пятьсот, – уныло известил Витяня. – На пятьсот пунктов? – поторопился уточнить Олег. – На пятьсот процентов! Даешь… – журил за нехватку делового нюха собутыльник. «Подумаешь смерчи да торнадо – эка мелюзга! Пучило-крутило – газы отошли. Страховка все покроет… А у них немыслимо круче: чуть где душно – на сквозняк не размениваются. Кнопка – и глобальное обледенение готово. Но русские не мамонты, и это абсолютно точно!»– плодил в душе тропы референт, с трудом веря услышанному. – Так это не дефолт… – уже словесно размышлял Олег. – Что тогда? – смутился Витяня.