– Не понимаю, ты сейчас судья или прокурор? – поморщился референт, казалось, подспудно противясь откровению. Быть может, считал его неуместным в клокочущий эротикой момент. – Не одному сломала жизнь… – продолжила, невзирая на намек, Светлана. Референт подтянул ноги, уселся. Привлек Светланину ладонь, поцеловал, после чего с каменной физией молвил: – Родиться красивой – не вина, а разбитые сердца – не преступление… – Я продаю ханку, – сообщила Светлана, с укоризной взглянув на референта. Мол, зубы мне не заговаривай… – Ханка – это производное от «Хана»? – поинтересовался референт. Ох, уж эти языковеды! Где только розыски свои не ведут… – Ханка – это героин из Узбекистана, – изрекла, точно выплюнула горечь, Светлана. Под стать выплеску изменилось, обозлившись, лицо. Глаза сузились, казалось, в жестоком самоистязании. – Так ты pusher… Прости, не знаю, как это по-русски. – Будто не в силах переварить услышанное, Олег несколько раз помотал головой. – Не напрягайся: «барыга»,– подсказала пушер. Олег повернулся набок, подпирая левой рукой голову. Пристально обозревал спутницу, но не в осуждении, а, судя по живым глазам, осмысливая, как ее приободрить. В итоге тихо произнес: – Ты же в разъездах все время… – Сестра помогает… – приоткрыла преступный сговор пушер. Ее лик резко переменился: ни решимости излить душу, ни самобичевания – все как рукой сняло. Взамен – ползучая маска мольбы: не дави, дай передышку! – Но у тебя же дети! – не внял призыву Олег. Светлана вжалась лицом в подушку, несколько секунд молчала. Все же повернулась, откликнулась: – Причем здесь дети? В неведении они… – Невольно подставляешь их … – намекнул на невольных заложников опасного промысла Олег. – Все ты знаешь… не раз уже угрожали… – согласилась вконец обескураженная челночница. – Света, все из-за денег? – упорствовал докопаться до истины референт. – А как ты думал? Палец до скончания века сосать да мыкать? – Другие-то как-то живут… – Вот именно как-то… тем же детям сколько всего… Жалею, что открылась… – Открываться – не крысятничать, не жалей…– плел свои самотканые афоризмы Олег. – Я не только продаю… иногда и вожу. – Из Средней Азии? – По России… и даже в Китай. – Оговорилась, наверное, через Китай в Россию. – Ничего не оговорилась… – Светлана хотела нечто добавить, но, судя по нахлынувшему отрешению, передумала. Притих и Олег, смирно вытянув вдоль тела руки. Стеклянные взоры влюбленных устремились в потолок. Казалось, они боятся пошевелиться. Длилось это, правда, недолго. Олег подал голос: – Между нами все по-прежнему, не изменилось ничего. Светлана, точно ужаленная, одним махом запрыгнула на колени и прильнула к лицу воздыхателя, страстно целуя. Референт поначалу, как безмолвный сфинкс, выплеск принимал, после чего деликатно прижал возлюбленную к себе. Светлана попыталась было отстраниться, но сдалась на милость умелому любовнику. В ближайшие четверть часа по стенам скользили спаренные тени – то выписывали чарующие фигуры, то неистовствовали, то сливались воедино. Дивный, подкупающий экспрессией танец сопровождался разноголосицей звуков: шорохи, трения, шепот, стоны. Звуковой фон окреп, обращаясь в крещендо, и, наконец, кульминация. Наступила тишина. – Знала, что поймешь! Настоящий ты… и еще не трус… – наконец молвила Светлана. – Не трус – это точно! – живо откликнулся референт. – Где наркотики – там кровь, насилие… Если серьезно, то брось это занятие, брось. Оправданием не служат ни хаос перепутья, где погрязла наша с тобой отчизна, ни одиночество, ни бедность. Поверь мне как человеку, познавшему и бедность, и успех. Жизнь – единственное мерило преуспевания. Остальное: чушь собачья, чешуя. Смерть наркокурьера или наркоторговца даже не расследуют, а финал у всех один – до старости никто не доживает. Олег запнулся, издавая походящий на спазм ужаса звук. – Что с тобой?! – опустила ладонь на лоб референта Светлана,. – Лик смерти… в ресницах застрял – глаза не закрыть. Жуть такая, что не описать… – Дай приласкаю … – Да, конечно… – Сейчас – лучше? – Лучше, еще как лучше… Олег проснулся, когда рассвет вовсю дубасил глухую ночь, заполняя спальню платиновыми бликами. Он замер не в силах пошевелиться. Между тем не волшебство рождения дня приковало его внимание, а нежные контуры спавшей рядом пассии. Провалившись в эстетическую нишу, он сантиметр за сантиметром путешествовал по линиям ее тела, не зная устали и печали. Светлана спала, не двигаясь, не двигался и он. Время замерло, физически будто замораживая рассвет. Лишь его набухшие, скользившие по периметру совершенства очи увлажняли воздух, а через него – и плоть Светланы. Олег незаметно заснул вновь и радугу услады точно занавесил кто-то. Вскоре за ширмой сна обозначился некий господин, чем-то ему знакомый, но пока неузнаваемый. Тот сидел перед мудреным пультом с крутившимися бобинами. На голове наушники, повернут к Олегу спиной. Руки снуют по кнопкам, регулируя что-то. Движения – ладные, полуавтоматические. Со временем они ускорились, подсказывая: сеанс заканчивается. Наконец оператор встал на ноги, небрежно отключил последний датчик. Олег увидел, что повернувшийся к нему анфас, не кто иной, как Джеффри, зам. начальника службы безопасности «Стандарт ойл». Их взгляды встретились. Джеффри улыбнулся, но улыбка отнюдь не дружественная, а надменно-победоносная. Растворяясь, Джеффри помахал Олегу рукой. Цепко держал в ней бобину с пленкой. По пути в аэропорт влюбленные не проронили ни слова, ибо каждого из них загарпунил свой комплекс. Перекинувшись в прошлое, Олег отчаянно спорил с мамой. Когда-то, в юности, поддавшись ее нажиму, бросил без памяти влюбленную в него девушку, которую, наверное, любил и сам. Будущего для смешанной пары мать не видела, считая, что семейное счастье – удел людей одной крови. В последнее годы он не раз возвращался к тому проступку, как ему ныне виделось, неискупимому предательству с его стороны. Но, в общем и целом, ни о чем не жалел. Ретроспектива достигнутого им на Западе, по экономическим меркам, – настоящая латифундия, хоть и стоившая адского труда, гасила колики зуда совести. Ничего подобного, он внушал себе, на родине достичь не смог бы, даже с учетом свершившихся там преобразований. Как и Олег, Светлана копалась в днях давно минувших: переживала горечь подмочивших отрочество слез – в школьные годы считалась дурнушкой. Расцвела нежданно-негаданно, после семнадцати, причем так ярко, что одноклассники порой проходили мимо, не узнавая. Но слезы не забылись и с возрастом все чаще напоминали о себе, предвещая скорую осень, а за ней – и зиму бабьих лет. Кассу бронирования пассажиры искали недолго и, получив билет в Лос-Анджелес, двинулись на регистрацию. Выглядели ужасно: меловые, напряженные лица, заскорузлые, неприкаянные жесты – несть им числа. Минуты три Олег вносил в свой аппарат номера телефонов Светланы – руки и мысли скрючились. Долго искал и визитку. Найдя, просунул в сумку возлюбленной. Сбивчиво, эмоционально заговорил, по виду, оправдываясь или нечто втолковывая. Светлана, казалось, не слушала, будто отупев от перегрузок. Застывшие черты, растрепанная копна волос, полный душевный цугцванг. Все же в секторе посадки их лица ожили, мало-помалу возвращая естественный оттенок. Воскресла и свобода движений, скинули невидимые путы чувства. Тонко сопереживая драму, они сомкнулись ладонями и ласкали друг друга кончиками пальцев. Казалось, капилляры льнули, переплетаясь в пароксизме обожания. Сновавшие взад-вперед пассажиры их не замечали – кресла пары заслоняла массивная колонна. Киоскерша случайно взглянула в их сторону, да так и застыла, бросив прежнее занятие – просмотр мыльной оперы. Вскоре потянулась за платком – роса умиления размывала макияж. Вновь взоры влюбленных застыли, выказывая затмение, пустоту. Лишь убеленный сединой знаток человеческих душ мог распознать окунувшуюся в вечность грусть и, видно, кое-что другое… Осциллограф референта очнулся, воспроизводя ломаную звуков. Голоса по всему периметру, а точнее, один голос, тиражируемый множеством громкоговорителей. Поначалу гудеж забавлял, и губы даже искривились в подобии улыбки. Позже лик отяготился раздумьем, но не основательным, так – чуть-чуть. Наконец Олег расслышал свою фамилию, повторявшуюся неким центром каждые тридцать секунд. Переварив открытие, чертыхнулся про себя: «Знаю, что Левин, чего распинаешься?!» Между тем интерес к именам собственным резко пошел в гору, когда зазвучала фамилия Светланы, и тоже через небольшие интервалы. Здесь Олег озадачился: «А почему?» И, наконец ощутив под собой бренную землю, вник: их разыскивают как пассажиров, не поднявшихся на борт и задерживающих вылет лайнеров. Увлекая Светлану за руку, Олег вскочил на ноги и бросился на посадку, минуя колонну, давшей их любви последний приют. Из последних мгновений запечатлел лишь скользнувшую по плечу головку возлюбленной и изумленные глаза клерков предполетной регистрации. Неким верховным посылом – маршруты посадки рядом, слепят спаренные табло. Здесь, бессловесно разделившись, каждый проследовал в свой рукав – «Москва» и «Лос-Анджелес». Выхватив контрольные талоны, регистрации даже не пожелала счастливого пути. Тем временем громкоговоритель продолжал долдонить их имена, но уже без интервалов, через запятую. Должно быть, экономил время или глушил финал мыльной оперы, которую уже никто не смотрел… Глава 14 – У нас тревожные вести, эфенди*, – докладывал премьер-министру глава службы безопасности Турции Юнус Тарик. – Переговоры между «Стандарт Ойл» и Баку сорваны, позавчера обе делегации покинули Стамбул. В эти минуты вылетает последний янки, задержавшийся пока неясно зачем, уточняем… Полный провал, господин премьер-министр. Азербайджанцы сели в галошу, своих обязательств не выполнив. – Обязательства перед кем, Юнус? – прервал жреца тайных сношений глава правительства Ахмет Бали. – Разумеется перед нами, эфенди… Премьер принял пугливо-недоуменный вид, что на Востоке может означать что угодно – целый букет диаметрально противоположных намерений: от пламенного одобрения до замысла сгноить. А каким «цветком» одарят, ломай, обильно потея, голову… Тем временем Юнус Тарик безостановочно моргал, хоть и застыл, точно статуя. Вскоре доморгался до того, что опавшая ресничка застряла в глазу, доставляя дикое неудобство. Удалить ее он не решался, дабы не нарушить высокого присутственного места этикет. Как-никак в штаб-квартире отца нации, его непосредственного работодателя. Вследствие чего правым глазом мигал пуще прежнего, а левым – пялился что есть сил. Чем-то напоминал обретающего зрение циклопа, разумеется, на второй, прежде отсутствовавший глаз. – К чему вы клоните, Юнус, не пойму… О каком, вернее, чьем провале речь? Если подчиненной вам службы, то за самокритичность хвалю. Но тешить себя комплиментами не советовал бы. Признание разведчиком ошибки сказывается разве что на размере выходного пособия, случись облагодетельствуют таковым… – Эфенди, я о другом! Не до маневров сейчас – горит! Всех поставить на ноги! – причитал прозревавший в диких муках циклоп-визитер. Правая рука дернулась к больному глазу и нервически терла веко, обузу лишь усугубляя. – Что за паника, Юнус? И что у вас с глазом? Нервы шалят? – вытянул губы премьер, будто от брезгливости. Получив добро на профилактику, хоть и опосредованное, директор TIO* извлек из кармана платок. Прислонил его к глазу, останавливая слезовыделение. Легким пальпированием сдвинул помеху – полегчало. Вскоре гарант безопасности и единомыслия воспрянул, придвинулся к столу. Рассеянно водил головой, словно вспоминая, он должен ответить или черед шефа. Ни к чему путному не пришел и остановился на промежуточном варианте – откашлялся.