– На Лонг-Лейк, – сказала Рейчел. – В лагерь. Я никогда не слышала, чтобы термин «лагерь» использовался для описания чего-то иного, кроме мест, где дети обучались основным навыкам стрельбы из лука и проводили спокойные послеобеденные часы за изготовлением браслетов дружбы, но была уверена, что Рейчел имела в виду что-то совсем другое. – Ага, – отозвалась я. – А Патрик? – Я скажу ему. Пойду и скажу ему прямо сейчас. Просто собери кое-какие вещи на выходные, и встретимся у моего дома. Я скину тебе адрес. – Прямо сейчас? – Если только ты не хочешь остаться и посмотреть, чем все это закончится. Она была права. Я достала свой телефон и написала Лео сообщение: «Давай в другой раз», – хотя он так и не подтвердил свое приглашение. Некоторое время я наблюдала, как на моем экране прыгают три серые точки, но не стала дожидаться его ответа. Мне нужно было оказаться подальше от Патрика. Если карта была спасательным плотом, я знала, что на нем не хватит места для всех троих. * * * Я предполагала, что мы проделаем весь путь до Адирондака на машине, и это показывало, как мало я знала о богатстве Рейчел. Когда я встретилась с ней у ее дома, нас уже ждал автомобиль. Швейцар вынес следом за ней аккуратную кожаную сумку кремового цвета и торжественно положил ее в багажник, рядом с моим рюкзаком, в который я запихнула два романа в мягких обложках и ноутбук. Хотя я ни за что не призналась бы в этом, это был первый раз после начальной школы, когда я отправилась в путешествие с подругой. Нас высадили на вертолетной площадке у Вестсайдского шоссе, где очередной носильщик забрал наш багаж и погрузил его, прежде чем лопасти вертолета начали ритмично вращаться. Я предполагала, что мы пролетим на нем весь штат, но когда я сказала об этом Рейчел, она рассмеялась и произнесла в гарнитуру: – У него не такой большой радиус полета. Когда пилот повернулся и улыбнулся мне, я изо всех сил постаралась, чтобы смущенный румянец не перетек с моих щек на шею и грудь. После приземления в гидропланном центре на Лонг-Айленде мы сели в желтый самолет с двумя большими понтонами и относительно скромными крыльями. Два маленьких пропеллера должны были обеспечить нам движение на всем пути к Лонг-Лейк; солнце тем временем уходило за горизонт. Рейчел ловко перебралась на заднее сиденье и уже пристегивала ремень безопасности, когда я неуверенно шагнула на борт. Пилот вручил мне пару наушников и поднял большой палец вверх. Это был самый маленький самолет, на котором я когда-либо летала. Как только я надела наушники, услышала, как пилот сообщил Рейчел: – Наше время в полете составит приблизительно два часа пятнадцать минут. Всего через несколько минут мы были в воздухе; постепенно небоскребы Манхэттена скрылись в дымке позади нас. Пока мы летели, пилот время от времени называл ориентиры – широкий, полноводный Гудзон, горы Катскиллс, ипподром в Саратоге, озеро Джордж, где дважды проводились зимние Олимпийские игры, – пока на канале связи не наступила тишина и пилот не посадил самолет на темную полосу земли, которая оказалась вовсе не землей, а черной гладью озера Лонг-Лейк. Во время полета я представляла себе, как может выглядеть лагерь Рейчел, но была плохо готова к действительности. Пилот провел гидроплан по воде на некоторое расстояние, и вот впереди показался дом. Причал, освещенный яркими белыми огнями, вдавался в озеро; это были единственные огни на многие мили. Мужчина на причале сигналил пилоту зеленым светящимся жезлом, пока плавучий самолет окончательно не встал у пристани; дверца открылась, и мы высадились. Рейчел обняла мужчину, и хотя я видела, как шевелятся ее губы, я не могла расслышать, что она говорит. Пилот гидроплана коснулся моей руки и жестом попросил снять наушники. Когда я это сделала, звуки окружающего мира вернулись ко мне, и я с удивлением отметила, что мои руки покрылись мурашками, когда я почувствовала прохладу окружающего воздуха. С тех пор как я переехала в Нью-Йорк, мне еще не приходилось сталкиваться с по-настоящему холодной летней ночью. Обычно я спала без одеяла, мой оконный кондиционер вечно не работал. Когда наши сумки разгрузили, я посмотрела в сторону дома. Две дымовые трубы с зубчатыми верхушками, черные на фоне темного неба, возвышались по обе стороны здания. Внутри горел свет, и я могла различить изгибы веранды, которая опоясывала все строение, изящество отделки; то тут, то там в окнах виднелись люстры. Я не могла понять, почему это называется лагерем; это была усадьба с комплексом соответствующих хозяйственных построек и эллингом[25]. Все настолько явно историческое, что свет, проникающий через стеклянные оконные панели, был приглушенным и размытым. Мы сошли с причала и поднялись по покатой лужайке, а когда подошли ближе, на стенах и над каминами дома стали видны чучела оленей; повсюду были ветвистые рога. Когда Рейчел ступила на крыльцо, ведущее к входной двери, раздался протяжный скрип, и даже при слабом освещении я разглядела толщину и ширину досок, из которых был построен дом. Рейчел не стала задерживаться у входной двери, а прошла в гостиную, обшитую от пола до потолка сосновыми панелями, которые были покрыты прозрачным лаком. Маленькие, узкие деревянные планки были отполированы до такого блеска, что находиться в комнате было все равно что находиться внутри дерева – здесь даже пахло сосновой смолой и дымом костра. Повсюду висели полки, заваленные книгами – «Война в семействе Тейтов» и «Долина кукол» в потрепанных мягких обложках, романы Зейна Грея[26] в тканевых переплетах; еще там лежали старые коробки с шашками и настольными играми, углы которых были истерты от использования. Диваны были немного продавлены посередине, и на каждом были сложены толстые кашемировые пледы. Все казалось обыденным, но обыденным в самой изысканной манере обеспеченного класса. – Рейчел? – донесся женский голос из помещения, которое оказалось кухней. Если остальная часть дома была явственно исторической, то кухня отличалась радикальной современностью. Кухонный остров и десятиконфорочная плита занимали центральное место. В вазах на обеденном столе и на подоконнике стояли пионы в разных стадиях цветения, миски были переполнены бананами и луковицами, а в воздухе витал восхитительный запах лимона и персиков. Пожилая дородная женщина с седеющими волосами обняла Рейчел. – Полет прошел нормально? Рейчел кивнула и опустилась на табурет у стойки. – И Джек взял ваши сумки? – Угу. – Я Энн, – представилась я, протягивая руку, но женщина отвела ее в сторону и заключила меня в объятия. – Я так рада, что вы приехали! Раньше дом все лето был полон народу, но сейчас это происходит все реже. – Она посмотрела на Рейчел и похлопала ее по руке. – Мне так жаль, милая… Но Рейчел отмахнулась от нее. – Маргарет, с тех пор как дом был таким, прошло много времени. – Некоторые вещи не делаются легче со временем. Мы некоторое время сидели молча, прежде чем Маргарет сказала: – Ну, я оставила для вас кое-что в холодильнике. Но полагаю, что вы можете сами себя обслужить. Если захотите, мы можем купить еще что-нибудь на рынке, но Джек поедет в город только завтра днем. – Спасибо, Маргарет. Вряд ли нам будет нужно что-то еще. – Тогда я ухожу на ночь. – Она сбросила фартук и обошла вокруг острова, чтобы еще раз обнять Рейчел и заботливо положить руку мне на плечо. – Ты знаешь, где нас искать, если что. Когда она ушла, я проговорила: – Я думала, это твоя мама. Рейчел покачала головой. – Маргарет – наша домработница. Работает здесь столько, сколько я себя помню. Пойдем, – сказала она, вставая с табурета. – Я хочу показать тебе твою комнату. Рейчел провела меня через фойе и по дугообразной лестнице с тяжелыми сосновыми перилами на второй этаж. Потолок в коридоре был изогнут и сделан из той же сосновой древесины, которая украшала остальную часть дома; он вздымался над головой, как волна. Рейчел проводила меня до третьей двери слева и открыла ее. – Здесь нет никого, кроме нас. В западной части дома тоже есть лестница и крыло с комнатами, но они используются, только когда в доме проходят большие вечеринки или у нас много гостей. Я запоминала каждую деталь: как сосновые панели прилегают друг к другу, как начищены латунные детали выключателей, то, что в каждой комнате и в большинстве коридоров стоят свежие цветы. Я никогда не видела такой гостеприимной обстановки, как в доме Рейчел на Лонг-Лейк – ни в отеле, ни в чьем-либо доме, – и меня поразило, как непринужденно Рейчел передвигалась по зданию, которое я буквально впитывала взглядом. Рейчел остановилась посреди комнаты с кроватью под балдахином, с кирпичным камином, множеством окон и стеклянной дверью, выходящей на террасу второго этажа. Снаружи дома было совершенно темно, только низко висевшая луна освещала озеро. – Здесь тихо. Не то что в Хэмптоне или на Лонг-Айленде, – сказала она. – Очень тихо. И темно. Уединенно. И здесь никто не задает вопросов о том, кто твои родители или где твой дом. Этот дом принадлежал моим прапрабабушке и прапрадедушке по материнской линии. В те времена, когда никто не хотел ехать в Хэмптон, все приезжали сюда. Они построили его в тысяча девятьсот третьем году. Мой дедушка любил кататься на маленьких яхтах по озеру. Каждый год здесь проводилась регата. Она названа в его честь: «Летняя регата Хеннинга». Когда мы приехали, я видела маленькие суденышки, стоящие в эллинге в конце причала; их белые корпуса сверкали в лунном свете. – И поскольку моя мама очень любила это место, на лето мы всегда приезжали сюда, и никуда больше. Хотя ее слова звучали как-то одиноко, я была признательна за это одиночество, за то расстояние, которое Рейчел положила между нами и городом. На кровати лежали мои сумки. А в них – карта, проделавшая долгий путь из центра Нью-Йорка в северную часть штата менее чем за пять часов. В гидропланном центре я заметила, что Рейчел отключила звук на своем телефоне. Когда она достала его, в верхней части экрана мелькнуло имя Патрика. И в тот момент я была благодарна Рейчел за то, что она встала между нами, за то, что смягчила растущее трение между Патриком и мной. Мне вдруг показалось, что день был невероятно долгим, и я с тоской посмотрела на кровать – на аккуратно сложенные одеяла и пуховые подушки. – Я буду в соседней комнате, – сказала Рейчел, увидев на моем лице усталость – такую же, как та, что отражалась в ее чертах. После того как она закрыла дверь, я какое-то время сидела на кровати и смотрела в темноту Лонг-Лейка. Большой дом был безмолвен, если не считать скрипа дерева, сжимавшегося, отдавая дневное тепло. Глава 13 За все время, что мы с Рейчел провели вместе, мы никогда не оставались наедине – у нас не было свободного времени. Каждое мгновение мы проводили за работой. Никогда не ходили ужинать или обедать, как это делают подруги, а только брали несколько капучино, пиво, угоняли парусную лодку. Но все эти моменты, как оказалось, привели к дружбе. И вот на следующее утро мы сидели на кухне за стойкой и пили черный кофе, подобрав под себя босые ноги. – В тысяча девятьсот двадцатых годах государственный секретарь прилетал сюда из Олбани на летние выходные. А некоторое время мои родители сдавали этот дом директору Музея современного искусства на Четвертое июля. Я думаю, что Дороти Паркер[27], возможно, останавливалась здесь однажды, потому что я нашла экземпляр книги Нэнси Митфорд[28] «Любовь в холодном климате» с ее подписью. В любом случае, я считаю, что она приезжала сюда, – сказала Рейчел, сделав глоток кофе, – на выходные или что-то в этом роде, и, должно быть, оставила эту книгу. Мысль о том, что дом когда-то был наполнен весельем и смехом, вызвала у меня нечто вроде ностальгии, и я задалась вопросом, какие странные игры велись в тени Адирондакских гор. Не считая нашего разговора и мягкого плеска озерной воды о берег, доносившегося из окон, на кухне царила тишина. Легко было представить картины прошлого: музыка и люди на веранде прохладной летней ночью, мелодия теряется в кронах деревьев… – Ты часто приглашала сюда подруг? – спросила я, представляя себе компанию девушек, столпившихся вокруг стойки, за которой мы сидели, и бекон, потрескивающий на плите. Рейчел покачала головой. – Ты первая. У меня было мало подруг. По крайней мере, в этом мы с Рейчел были похожи. – А Патрик… Я не успела договорить, как Рейчел встала и подошла к холодильнику, открыв его. – Хочешь позавтракать? – спросила она, меняя тему.