Я обратила взгляд к транскрипции и принялась за работу. Даже вдвоем нам пришлось трудиться до самого утра, чтобы перевести одну страницу. Мы сидели друг рядом с другом на полу, продвигаясь вперед слово за словом, как это делали мы с отцом. Мы предполагали, что грамматика была романоязычной, а шифр был создан аристократом эпохи Возрождения, стремившимся сохранить секретность. И оказались правы. Благодаря тому, что Рейчел превосходно знала латынь, а я хорошо читала по-итальянски, мы смогли выполнить перевод документа – краткого письма от кого-то, вероятно, члена правящей семьи, к его дочери, которое гласило: Моя драгоценная дочь! Посылаю тебе колоду карт, которые хранятся у меня уже некоторое время. Я надеюсь, что они подарят тебе такое же озарение, что и мне. С помощью этих карт ты можешь увидеть больше, чем тебе хотелось бы. Ты можешь верить, что нам дана свобода воли, но эти карты напомнят тебе, что наши судьбы начертаны на звездах. Имей в виду, дочь моя, что я посылаю тебе эти карты, опасаясь, что они не только покажут тебе будущее, но и сделают его неотвратимым. Ты должна быть к этому готова, должна принять это. И да совпадут твои желания с волей карт, ибо царствовать будет только один. Глава 14 Мы так вымотались за ночь, что проспали до полудня. А потом, когда солнце поднялось высоко над головой, мы наконец вылезли из кровати в моей комнате, где заснули вместе в окружении записей и книг. Мы лежали в креслах на лужайке, позволяя солнцу согревать нашу кожу, наблюдая за тем, как ветерок гоняет по озеру крутые волны с белыми гребнями. Было приятно находиться там, где мы могли открыто говорить о находке, где никто – ни Мойра, ни Патрик, ни даже Лео – не мог подслушать наши самые смелые теории относительно карты и ее происхождения. По крайней мере, было ясно, что мы нашли ее – я нашла ее: карту Таро, из той самой колоды, которая могла послужить доказательством того, что первоначальным предназначением карт было гадание. Однако мы не знали, откуда и когда появилась эта колода. Отрывок из рукописи Линграфа не содержал никаких указаний на авторство, никаких примечаний. Иллюстрация на карте почти наверняка принадлежала эпохе Возрождения – все, от сюжета до исполнения, свидетельствовало об этом. Но она могла быть откуда угодно – из Милана, Рима, Флоренции, Венеции. Единственное доказательство, которое у нас было, – это фрагмент герба, крыло и клюв орла на черно-белой ксерокопии. Даже слова Стивена о том, что карты прибыли из Мантуи, мало что значили – ведь прошло несколько веков. Но это было не страшно. Какое-то время мы были восхитительно счастливы своим открытием. И то, что я поделилась этим с Рейчел, давало мне ощущение безопасности, делало меня менее уязвимой: мы хранили эту тайну вместе. Я встала с лужайки и потянулась. – Я собираюсь перекусить. Ты хочешь чего-нибудь? Рейчел лишь покачала головой, не отрываясь от книги, которая отбрасывала длинную тень на ее лицо и на траву. Кольцо с бараном, которое она носила на пальце, в точности такое же, как мое, сверкало на солнце. Рейчел здесь стала светлее, спокойнее. Последние два дня были единственным временем, когда я видела ее по-настоящему веселой – за исключением, пожалуй, того дня, когда мы катались по реке. Рядом с Патриком она всегда была внимательной, профессиональной. Пройдя на кухню через отделанную деревянными панелями библиотеку, я увидела Маргарет, которая ставила в керамическую вазу цветы белой гортензии. – С фермерского рынка, – пояснила она, обрезая ножом несколько лишних листьев со стеблей. – Могу я помочь тебе отыскать что-нибудь? Когда я росла, мне никто не помогал осваивать кухонное мастерство. Мама приносила домой только завернутые в фольгу остатки ужинов из общежития после смены в Уитман-колледже. Я всегда действовала методом проб и ошибок, открывая шкафы и ящики, пытаясь до и после школы самостоятельно приготовить из найденных продуктов какие-нибудь блюда. В доме никогда не было маркированных контейнеров с нарезанными фруктами и шинкованными овощами. И уж точно никогда не было Маргарет, материнской фигуры, которая отложила бы свою работу, чтобы помочь мне. – Я не хочу вас беспокоить, – сказала я. – Просто собиралась немного перекусить. Нам так и не удалось нормально поесть после пробуждения, ни одна из нас не хотела прилагать усилия, чтобы заставить себя уйти с лужайки. Рейчел только затянулась сигаретой, решив, что этого вполне достаточно. – Как насчет сэндвича? – спросила Маргарет, заглянув в холодильник. – Я взяла немного хлеба на фермерском рынке сегодня утром. – Она начала доставать ингредиенты, складывая их на кухонной стойке. – Я сама могу это сделать. Не хочу вас обременять. – Я знаю, что можешь. Но разве ты не хочешь, чтобы это сделала я? Уже то, как Маргарет мастерски разрезала хлеб пополам, твердой рукой и уверенным движением ножа, заставило меня понять, что она права: я бы предпочла, чтобы это сделала она. – Спасибо, – сказала я, опускаясь на табурет. – Я смотрю, вы, девочки, наслаждались отдыхом, загорали и читали… – Маргарет погрузила нож в мраморный флакон с горчицей. – Приятно видеть, что Рейчел снова получает удовольствие от жизни. Я не была уверена, стоит ли упоминать о том, что произошло между нами за то короткое время, что мы провели здесь. Что Рейчел спасла меня, что я узнала о ее родителях… но что-то в Маргарет вызывало у меня желание довериться ей. Возможно, дело было в том, как она говорила, словно каждое слово было конфиденциальным, обращенным только ко мне. – Она рассказала мне о смерти своих родителей, – рискнула поведать я. – Рассказала? – Маргарет выглядела удивленной, почти смущенной. – Я думала, что она навсегда откажется от этого места после того, как это случилось. Я хотела знать подробности. Я обнаружила, что детали помогают придать событию основательность, придать ужасу облик. Пусть даже для меня самой подробности некоторых из худших дней моей жизни все еще оставались неуловимыми. Маргарет посмотрела на меня из-за стойки и вытерла широкие ладони о халат, надетый под фартук, затем взяла головку салата и отщипнула несколько листьев. – Родители Рейчел любили по вечерам отправляться на север, – начала она, – и ужинать в одном маленьком ресторанчике на воде. Он открыт и по сей день. А после они шли под парусом домой. Эти маленькие яхты, – она покачала головой, – ну, они едва вмещают двух человек, но в тот вечер они решили забраться в лодку втроем и отправиться в путь. Ветер был не такой уж сильный. На самом деле я видела, как они идут под парусом галсами против ветра, вправо-влево, но, конечно, такое здесь часто бывает перед тем, как надвигается гроза и поднимается ветер. После обеда ветер усилился. Я до сих пор не знаю, почему они сели в эту маленькую яхту, но сели они именно в нее. Все вместе, а потом на ней же собирались вернуться в лагерь. Когда они не приплыли к десяти часам, я отправила Джека на моторной лодке поискать их. Через несколько часов он нашел яхту. Она перевернулась посреди озера. Никаких следов Рейчел или ее родителей. Ну, конечно, он связался по радио с шерифом округа Гамильтон… – Рейчел была с ними? И выжила? Маргарет кивнула. – Это были масштабные поиски. Они нашли Рейчел без сознания на берегу, недалеко от места крушения яхты – на следующее утро. Но поиски ее родителей заняли несколько дней. Озеро закрыли и прочесывали сетями. Наконец они нашли их в воде – в заливе недалеко от лагеря. Ветер в ту ночь… – Она сделала паузу. – Шторм был настолько сильным, что волны захлестывали яхту. На борту был только один спасательный жилет. Именно в нем оказалась Рейчел, когда ее нашли. Предполагали, что они заранее вынули два других, чтобы все трое поместились в кокпите[29]. Рейчел, похоже, мало что помнила. Она помнит, что яхточка перевернулась, но это всё. Шериф считает, что ее могло задеть мачтой или что они могли быть ближе к берегу, когда ее выбросило за борт. Никто точно не знает. Это было первое утопление в Лонг-Лейк почти за пять лет. Я подумала о том, какой темной выглядит вода, и о том, как далеко расположен лагерь – на самом краю озера, в нескольких милях от города и других жилищ. Конечно, это наверняка был несчастный случай: Рейчел потеряла обоих родителей одновременно. Но я вспомнила выражение ее лица в тот день, когда мы украли лодку, то, как мастерски она отвязала канаты и направила нас в Гудзон, как ветер хлестал ее концами волос по загорелой щеке со складочками от улыбки… Я задумалась, смогла бы я и дальше наслаждаться тем же видом досуга, который унес жизни моих родителей. – Это первый раз, когда она вернулась сюда после несчастья? – Нет. Она приезжала несколько раз. Сначала только для того, чтобы разобраться с отчетами в местной полиции. Но потом ее не было очень долгое время. Прошлой осенью Рейчел появилась с пожилым джентльменом, с которым она работала. – С Патриком, – сказала я. – Да. С Патриком. Он прекрасный человек. Немного староват для Рейчел. Но, конечно, учитывая гибель ее родителей и все остальное, кто может судить о таком решении? Такой выбор действительно казался вполне разумным. Патрик мог предложить ей безопасность, которую она так внезапно потеряла. Маргарет облокотилась на стойку и понизила голос: – И все это сейчас в трасте, понимаешь? Рейчел не может получить ничего из этого, пока ей не исполнится тридцать. Это стало неожиданностью. Знаешь, они с ее родителями не были так уж близки. Она поссорилась с ними в тот вечер, и я думаю, что воспоминания об этом все еще мучают ее. До ее тридцатого дня рождения осталось всего несколько лет, но мы всё гадаем, что она будет делать с лагерем. Оставит ли она его себе или продаст? То же самое с квартирой ее родителей. Она не может продать ее, пока ей не исполнится тридцать лет, поэтому квартира эта просто пустует – она находится на несколько этажей выше квартиры Рейчел в городе. Бедняжка, на ее месте я бы переехала куда-нибудь, – доверительно произнесла Маргарет. – Это большие деньги, знаешь ли. Ее мать была, как мы привыкли говорить, богатой наследницей, а отец… ну, он тоже очень хорошо зарабатывал. Сейчас Рейчел живет на выплаты. Этим распоряжается семейный адвокат. Именно он платит нам и оплачивает все расходы на недвижимость. Все мы просто ждем, когда Рейчел решит, что она хочет делать – когда-нибудь в будущем. Маргарет придвинула ко мне сэндвич. Он оказался толще, чем я ожидала, полон светлого хрустящего латука и прослоен жареной курицей и сортовыми помидорами. – Спасибо, – сказала я. Сидя на лужайке, Рейчел наблюдала за водой; в дальнем конце озера собирались облака. – Выглядит неплохо, – сказала она. Когда я поставила тарелку, Рейчел быстро взяла половину сэндвича и откусила – на ее щеке осталась полоска горчицы. – Очередная летняя гроза, – отметила я, садясь напротив нее. Мы молча жевали, пока не послышался раскат грома. Размытые, высокие облака сгустились в ночную тьму, которая надвигалась на нас. – Я скучаю по жизни здесь, на севере штата, – произнесла Рейчел. – Разве тебе здесь не тяжело? – Слова вырвались прежде, чем я успела спохватиться. – Маргарет рассказала тебе, верно? – Рейчел вздохнула. – Я стараюсь не делиться подробностями. Не люблю. Каждый раз, когда это делаю, я как будто заново переживаю это. Иногда я все еще чувствую холод, тот пронизывающий до костей холод, который настиг меня в ту ночь… Я протянула руку, чтобы положить ладонь ей на плечо, утешить ее. Я знала, что сказать нечего. Слова не могли заполнить эту пустоту. Но я знала, каково это – потерять родителя. И после вчерашнего я знала, каково это – чувствовать подобный холод. – Это единственное, что я помню, понимаешь? Холод. Люди всегда спрашивают меня о подробностях, но наша память защищает нас от самых страшных травм. Ты и твой отец были близки? – спросила Рейчел. Я тоже помнила лишь немногое из того дня, когда умер мой отец. – Он был очень похож на меня, – произнесла я. – Или, может быть, это я была похожа на него… Иногда мне кажется, что маму это расстраивало. Она не всегда понимала нас. – Мои родители тоже не всегда понимали меня, – подхватила Рейчел. – Но я все равно всегда надеялась, что у нас все наладится. Хотя, думаю, я была не такой дочерью, какой они хотели меня видеть. Не совсем такой. Они хотели, чтобы ребенок был более легким, более веселым. Менее серьезным. – А мне кажется, что моя мама хотела менее амбициозного ребенка, – отозвалась я, потому что это была правда. Мне всегда казалось, что она воспринимает мои амбиции как обвинение в ее адрес. Возможно, так оно и было. – Ожидания могут быть бременем, – сказала Рейчел. – Мои родители всегда думали, что я перерасту Таро, перерасту мир науки. Они даже пытались стимулировать меня – так они это называли – уволиться. Пойти работать в сфере финансирования, выйти замуж молодой, сделать то, что они не могли: иметь больше детей. – Они хотели заплатить тебе? – Скорее, они собирались уменьшить поддержку, если я продолжу. В финансовом плане, конечно. Жить после смерти родителей – это как начать все с чистого листа. – Но слишком дорогой ценой. Рейчел кивнула и перевела взгляд с лужайки на озеро. Я подумала, что каждый раз, когда созерцает этот пейзаж, она видит разбитую яхту, бурю, которая разрушила ее жизнь. Но я понимала, что время позволяет вернуться даже в те места, где мы пережили страшные события. Едва мы покончили с перекусом, как к дому подкрался ливень; влажные порывы ветра хлестали по страницам наших книг. Буря налетела стремительно, ветви больших вязов скребли по черепичной крыше дома. И хотя мы с Рейчел укрылись внутри, обе мы знали, что буря пройдет быстро, достаточно быстро, чтобы не возникло никаких проблем, когда через час приземлится наш самолет, который унесет нас обратно в город, сквозь оранжевую дымку заката. * * * Оглядываясь назад, я думаю, что было бы мудрее завершить мое лето в Клойстерсе именно тогда. Навсегда уехать из Нью-Йорка, собрать чемодан и бросить то, что не влезет в него, в моей арендованной студии. Но теперь мне понятно: это не было моим выбором.