– Они не могут так обращаться с вами. Вы же королевский часовщик! – Пойми, Мадлен: моя жизнь ничуть не ценнее жизни любого другого человека. В конце мы все становимся пылью. – Что может вас излечить? Может, нужны какие-то лекарства? Она пойдет к Лефевру. Тот обязательно поможет. – Сейчас, Мадлен, уже ничего. Я умираю. Но Вероника продолжает жить. Ее дух живет в механической кукле. Она сильнее всех нас. Ее сила превзошла мои упования. «Он сошел с ума», – подумала Мадлен. Она разговаривает с безумцем. Такие, как Камиль, повредили ему не только тело, но и разум. Ей вдруг стало невероятно стыдно за все свои черные мысли о Рейнхарте. Часовщик не был ни убийцей, ни демоном. Перед ней был раздавленный, умирающий человек. – Доктор Рейнхарт, я добуду вам лекарство. Вы только не отчаивайтесь. – Ты? Ты мне поможешь? – засмеялся он. Мадлен кольнул страх. Неужели Рейнхарт знал? Неужели кто-то ему рассказал? А может, он и сам догадался, кто она такая и зачем появилась в его доме. Или же узника Шатле смешила мысль, что какая-то служанка может вызволить его из тюрьмы? В камере пахнуло холодным воздухом. – Время закончилось, – открыв дверь, объявил надзиратель. Мадлен продолжала смотреть на Рейнхарта. Он что-то бормотал себе под нос и улыбался. – Вы не имеете права держать его в таких условиях, – сказала Мадлен, поворачиваясь к надзирателю. – Вам нельзя допустить, чтобы он умер, иначе власти никогда не узнают правду о случившемся. – Она встала. – Доктору Рейнхарту нужен врач. – Выходи, и поскорее, – ответил тюремщик, непрошибаемый, как дверь камеры. – Тебя вообще нельзя было сюда пускать. Мадлен склонилась над хозяином: – Месье, я сделаю все, что смогу. Все, что в моих силах. Я отправлюсь к вашему старому другу. * * * Вновь оказавшись на улице, Мадлен скрючилась, и ее вытошнило, хотя желудок был почти пустой. Привалившись к стене, она глотала парижский воздух. Он пах дерьмом и все равно был в сто раз здоровее, чем воздух тюрьмы Шатле. Надо бежать из Парижа. Теперь ее уже ничто здесь не держало. Узнав, что она ничего не добилась от Рейнхарта, Камиль наверняка вновь пригрозит ей расправой с Эмилем и заставит выполнить еще какое-нибудь гнусное задание. Мадлен не представляла, какое будущее ждет ее и племянника за пределами Парижа и выживут ли они, но оставаться здесь означало верную смерть. Выйдя из Шатле, она пошла по улице Сен-Жермен, где воздух пах порохом и горящей соломой. Вдалеке слышались гневные крики. Сначала в Лувр – собрать свои пожитки и проститься с Жозефом. Ей снова придется ему врать. От этой мысли обожгло все внутренности. Мадлен не хотелось расставаться с лакеем. Но какой еще выбор давала судьба? – Куда ты отправишься? – спросил Жозеф, видя, как она торопливо бросает вещи в сундучок. – Как ты сумеешь выжить? Мадлен, расскажи мне все как есть. Тогда я смогу тебе помочь. – Рассказать не могу. А помочь мне ты не можешь. Прости. Я очень сожалею, что все так получилось. Сейчас мне надо зайти за племянником и оттуда – к Лефевру. Буду умолять его помочь доктору Рейнхарту. – Думаешь, хозяин умирает? – Жозеф, я не думаю, а знаю. Ты бы его видел. Кроме Лефевра, мне не к кому обратиться за помощью. – Лефевр уже пытался попасть в тюрьму. Его не пустили. – Тогда пусть попытается снова. Ничего другого я сделать не могу. Она продолжала собираться, чувствуя, что Жозеф по-прежнему наблюдает за ней. Мадлен подняла голову и вдруг ощутила нелепую потребность рассказать ему все: кто она, почему появилась в доме Рейнхарта и что случилось с ней в прошлом. Нет, лучше держать язык за зубами. В голове, словно жужжание осы, послышался голос матери: «Молчи обо всем, девка. Ни один мужчина не захочет слушать твои откровенные рассказы». Разговор с беднягой Эмилем был немногим лучше. Племянник не понимал, почему нужно спешно собирать книжки, одеяло и куда-то идти. Мадлен подозревала, что Камиль уже ищет ее и после Лувра обязательно явится на улицу Тевено. – Эмиль, малыш мой, пожалуйста, собирайся и не задавай вопросов. По дороге я тебе все объясню, а сейчас нам нужно поскорее отсюда уйти. В одной руке Мадлен держала сундучки с их пожитками, в другой сжимала ручонку Эмиля. Миновав мост Пон-о-Шанж, они вышли на остров Сите. Свернув на улицу Каландр, Мадлен увидела толпу, окружившую один из домов. Люди барабанили по входной двери и бросали камни в окна. – Никакой пощады тем, кто укрывает мерзавцев! Открывайте, или мы разнесем дверь! Мадлен вновь охватил страх, похожий на острое холодное лезвие. И сейчас это лезвие кромсало ее. Наверное, собравшиеся требовали выдачи очередной «мухи», считая и шпионов полиции причастными к похищению детей. Она прибавила шагу, таща Эмиля за собой. На улице, где жил Лефевр, было спокойно, но, опасаясь, что мятежники могут явиться и сюда, жильцы закрыли ставни на окнах. Мадлен позвонила в колокольчик, затем постучала в дверь. Ответа не было. – Прошу вас! – крикнула она. – Я пришла за помощью. Друг месье Лефевра в беде! Дверь приоткрылась. Лакей со светлыми водянистыми глазами смерил ее взглядом. – Месье, пожалуйста, – обратилась к нему Мадлен. – Передайте хозяину, что пришла Мадлен, служанка доктора Рейнхарта. Мне очень нужна его помощь. Через несколько минут Мадлен и Эмиля провели в гостиную. Там ярко пылал камин, отбрасывая тени на богатую обстановку: лакированную мебель и шпалеры. Женщина весьма преклонных лет сидела в кресле за шитьем. Увидев Мадлен, Лефевр встал. Его лицо похудело и осунулось. Поверх камзола у него был надет теплый халат. – Мадлен, что привело тебя сюда? А-а-а, догадываюсь. Твой племянник заболел? – Месье, можно поговорить с вами наедине? Я вас долго не задержу. – Разумеется. – Он повернулся к старухе; та шила мелкими стежками и, похоже, даже не заметила появления посторонних. – Маман, я скоро вернусь. Мадемуазель и мальчик пойдут со мной. Открыв дверь в дальнем конце гостиной, Лефевр вывел их на винтовую лестницу; спустившись по ней, они очутились в кабинете, стены которого были отделаны темными деревянными панелями. Как и в мастерской Рейнхарта, здесь были заспиртованные экспонаты в банках. На стенах висели анатомические рисунки. Эмиль изумленно глазел на все это. Лефевр зажег свечи в настенных канделябрах и усадил пришедших в кожаные кресла. – Слушаю тебя, Мадлен. – Месье, я пришла из-за доктора Рейнхарта. Сегодня я была у него в тюрьме. – Как он? Мадлен оглянулась на Эмиля. Мальчик не слушал разговор взрослых, разглядывая банки с частями человеческих тел, между которыми белел обглоданный череп. – Он серьезно болен, – прошептала она, отвечая на вопрос. – По его словам, у него тюремная лихорадка и заражение крови. У него сломано несколько костей. Во время пыток ему повредили ноги. – Боже мой! – Лефевр почесал лоб. – Я слышал, что он болен. Но такое обращение… это чудовищно, бесчеловечно. Как тебе удалось попасть в тюрьму? – Приятель пособил, – соврала Мадлен. – Из тюремной охраны. Я упросила меня провести. Он сказал: первый и последний раз. Больше меня туда не пустят. – И все равно, Мадлен, тебе повезло больше, нежели мне. Я просил допустить меня к Рейнхарту, но мне отказали. Надо было попытаться еще раз. Поискать другой способ. Мои друзья во дворце молчат, и я не знаю, что там сейчас происходит. – Месье, умоляю вас: попробуйте снова, пока еще не поздно. Съездите прямо в Шатле и скажите тюремным властям, что доктор Рейнхарт умирает. Меня они не послушали, а вас… – Я так и сделаю. Я поеду сейчас же. Только приготовлю снадобье от лихорадки и мазь от переломов… Так, что еще надо? – спросил он себя и встал. – Я бы попросил Марту приготовить что-нибудь питательное, но уже отпустил всех слуг. Тебе повезло, что ты меня застала. Сегодня вечером я покидаю Париж. Услышав кашель Эмиля, Лефевр окинул взглядом хрупкую мальчишечью фигуру: – Я что-нибудь приготовлю и для твоего племянника. – Я вам очень признательна, месье. Эмиля уже давно мучает кашель. Никакие лекарства не помогают. Лефевр ушел. Устав ждать, Мадлен встала и вышла в коридор, рассеянно глядя на препараты в банках: человеческое сердце и маленькую, совсем призрачную руку. – Маду, а почему все эти куски лежат в банках? Эмиль пристально разглядывал раздутые белые кусочки того, что, судя по наклейке, называлось «мозжечком». Мадлен обтерла фартуком лицо. – Для изучения, любовь моя. Это делается, чтобы другие могли увидеть, как выглядят разные части тела. Так мне рассказывала Вероника. Ей вспомнился первый день в доме часовщика и рассказ Вероники, а также оторопь, охватившая ее при виде движущегося металлического паука. Тогда манера девушки показалась ей высокомерной: еще одна богатая особа, снизошедшая до разговора со служанкой. Потом она убедилась: в Веронике не было ни капли высокомерия. Просто дочь Рейнхарта страдала от одиночества. Все мысли о Веронике мигом улетучились из головы Мадлен, стоило ей увидеть низкую полку, где стояла банка с заспиртованным ухом с дырочкой в мочке. Оно принадлежало чернокожему человеку. На мгновение время застыло. Перед мысленным взором Мадлен всплыло озорное мальчишечье лицо Виктора, с серебряной сережкой, болтающейся в правом ухе. – Ну вот и я. У нее похолодела кровь. За ее спиной стоял Лефевр. Повернувшись, она поймала пристальный взгляд его темных, бездонных глаз. – Я приготовил твоему племяннику микстуру от кашля. Потом, когда у меня будет побольше времени, приведешь его снова и покажешь мне. Мадлен едва отваживалась дышать. Видел ли Лефевр, чтó приковало ее внимание? Догадался ли о ее мыслях? – Благодарю, месье. Вы очень добры.