Сюрприз-то сюрприз, но шушуканий за спиной у Славы было достаточно. Слава и так была не в своей тарелке: и дорога тяжелая, и ночь почти не спала после такой оглушительной новости. А тут еще этот феерический букет прямо из Германии. Кино, да и только. Вечером произошло бурное объяснение. Майер сказал, что влюбился в Славу без памяти, не представляет без нее своей жизни. Слава расплакалась в ответ. Наверное, от счастья. Или от горя. Оттого, что она одна дома и нет рядом ее привычного Саввы. – Я напишу тебе письмо. Это важно. И обязательно пришлю с кем-нибудь. Хорошо? – Я буду ждать. Слава оглядела свою небольшую двухкомнатную квартиру. Здесь еще во всем был Савва. Который раздражал, который изматывал, но он еще ее муж. Несколько фотографий с отдыха, магнитофончик, который они купили сразу как поженились, стол со стульями. Долго выбирали, чтоб раскладывался, чтобы спинки у стульев были удобными. У Славы на глазах появились слезы. Она жалела о Савве? Нет. Ей было жалко себя, своих сил, своих чувств… Того, что не справилась, что все разрушилось. А может, она и сама разрушила. Майер… О нем хорошо мечтать. Но представить его вот в этой квартире? Господи, ну это совсем невозможно. Значит, нужно думать о том, что ей придется уезжать? А может, лучше подумать о том, что еще можно вернуть Савву? Ой-ой… А лучше вообще ни о чем не думать, а просто лечь спать. Ни одна из мыслей Славе не нравилась. * * * Письмо пришло через неделю. Мелким каллиграфическим почерком, на четырех страницах Майер объяснялся ей в любви и излагал план их жизни на последующие пять лет. Письмо было на редкость грамотным и не по-немецки витиеватым и подробным. Как хорошее школьное сочинение. Сначала шел рассказ про детские годы, юность и зрелый возраст. Майер писал и о себе, и, предположительно, про детство, юность и зрелость Славы. Как ему казалось. Дальше шло описание момента сегодняшнего. Момент виделся Майеру не совсем тем, к которому нужно было прийти в столь зрелом возрасте. Главным недостатком и его, и Славиной жизни виделись ему их неправильно выбранные половины. У Майера – его архитекторша, вся сотканная из достоинств, но оказавшаяся плохой женой. Славин Савва вообще не имел ни одного достоинства. При всей обиде Славы на мужа ее покоробило, что человек, который вообще не в курсе ее жизненной ситуации, более того, ни разу не видя ее недотепу-мужа, так прошелся по нему катком. Между прочим, он кандидат технических наук! Зачем же всех под одну гребенку? С собственным мужем она и сама как-нибудь разберется. Слава забыла, что разбираться уже не с кем. Раз свекровь решила, разводу быть. Естественно, Майер еще раз описал страшную катастрофу, которая случилась с его близкими. Описал жизненно и трогательно, так что у Славы навернулись слезы на глазах. В контексте своего полного и безоговорочного одиночества. Читать такой подробный опус ей было немного странно и немного смешно. «Просто встретились два одиночества, – вспомнилось Славе, – разожгли у дороги костер. А костру разгораться не хочется, вот и весь разговор». Как в известной песне. Слава сама себя одернула: ну это она совершенно напрасно! У нее уже один костер потух (или его Татьяна Львовна затоптала своими крупными ступнями?). Хотя нет, нет и нет. Чего она цепляется? Как ей не стыдно. Придирается к мелочам. Как смог, так и написал. Майер – достойный человек и, собственно, почему и нет? В чем он не прав? Ей не понравился менторский тон? То, что он все решил за них обоих? Рисует ей планы, как ей жить дальше? А может, он от всей души? Потом, он старше, стало быть, умнее, – может, не грех и прислушаться. Но. Есть много «но». Не нужно забывать, что это он один, у нее, между прочим, есть родители и младший брат, она за них тоже несет ответственность. Вот так вот все бросить и начинать все снова-здорово? Это ведь непростой шаг. Ей тридцать восемь лет, почти тридцать девять. И потом, ее работа! Она работает в хорошей компании, ее ценят, она неплохо зарабатывает. Все произошло слишком быстро. Сначала ее интерес к господину Майеру, потом эта поездка и открытие для нее нового мира, поиски себя в этом мире. Где-то она говорила сама себе – вот это жизнь, мечта! И потом сразу – а на кой ляд мне все это сдалось? Есть же Савва, который прост и понятен. Хотя о Савве уже можно говорить в прошедшем времени. И тем не менее с Саввой не было никакого напряжения. Нужно ли оно? Правильно ли это? И тут же она отвечала сама себе: нужно, конечно же, нужно. Иначе завязнешь, как в трясине! А Майер как раз таки в своем письме подробно рассказывает, как он собирается Славу из этой трясины тащить, с поэтапной расстановкой сил. Разводится Слава, разводится Норберт. У Славы есть квартира (это ж надо, запомнил). У него не остается ничего. Он так и пишет, что станет бедным мышонком. Вообще, Майер тяготел к уменьшительно-ласкательным именам, называя себя то ежиком, то бурундучком, чем постоянно смущал Славу. Все же дядька здоровый, старше ее на тринадцать лет, какой уж тут ежик. Но из письма выходило, что даже не какая-то нутрия водяная, а совсем маленький мышонок. Серенький, с печальными глазками и маленьким аккуратным носиком. И жизнь нужно было начинать заново, с чистого листа. Таковы немецкие законы. Все достается жене: дом, квартира. Причем, если жена какое-то время не работала, то ей достается еще больше. Плюс пожизненная пенсия от мужа. И так далее, и тому подобное. Страх какой, думала Слава, вчитываясь в описание этих суровых германских законов. Но по большому счету все правильно: женщина – она слабее, мужчина должен взять на себя ответственность. В России не так. Если бы квартира не принадлежала Славе и не досталась ей когда-то в наследство, то справедливая Татьяна Львовна вышибла бы бывшую невестку из нее в два счета, собрав справки из всяких там ведомств и диспансеров. В Германии, стало быть, – все женам. Ну хорошо. Майер тоже не оспаривал сей факт. Он был законопослушным немцем, поэтому предлагал много работать. Очень много. Они будут много работать вместе, он и Слава. И придется отяготить жизнь кредитами. Не жить же им на улице. Да, Славину квартиру они, конечно, продадут. Нужен же стартовый капитал. Как-то этот поворот Славе совсем не понравился. То есть все, что его, достанется жене. А то, что ее, Славино, стало быть, ему. А ей-то что? Следующая часть письма была невероятно красивой и интересной. Она называлась «наше счастливое будущее» и описывала прекрасный дом с мебелью, выписанной из Италии, и гардинами только высшего качества, естественно, французскими. Слава даже припомнила про шторы из материала «Миссони» и удивилась, почему Майер решил изменить привычкам. Про освещение нужно подумать. Освещение – это важно, именно лампы создают уют, поэтому выписать их опять же скорее всего нужно будет из Италии. Но лампы всегда можно взять на пробу, и если мягкий рассеянный свет по каким-либо причинам будет раздражать Славу или Норберта, то их легко можно отправить обратно. Дела… И с чего это Славу должен раздражать электрический свет? Он никогда ее не раздражал, так что пусть Майер даже не волнуется. Какой плафон повесит, то и ладно. Она согласна. Разве в Италии сделают что плохое? Самое интересное шло дальше, про путешествия. Господин Майер заметил, что Слава мало где бывала. Германия, ясное дело, еще Турция и Чехословакия. Ни тебе Прованса, ни Турина. Практически целый лист мелким почерком был исписан описаниями пятизвездочных отелей, в которых они будут останавливаться. Старинные замки с изысканными ресторанами, где работают лучшие повара. Они смогут попробовать самые удивительные блюда, смогут пить вино на открытых верандах; нюхая лаванду, проедутся дорогой Парфюмера, а трюфели в Пьемонте им буду тереть на терке до тех пор, пока ты не скажешь: «Довольно». Главное, это вовремя остановиться, иначе блюдо может стоить до трех тысяч евро. Но все это не так важно, ведь они будут много работать и в отпуске обязательно позволят себе и трюфели тоже. Слава прочла письмо в несколько заходов, потом перечитала. И никак не могла понять, как она должна к этому письму отнестись? Это счастье или жуткая ответственность и непосильная ноша? И вообще, хочет ли она жить с этим Майером? Всего-то один раз съездили в путешествие, и вот так сразу все ломать. Да, много говорили, да, много общались до этого. Понятно, они живут в разных странах и невозможно то и дело ездить туда-сюда, чтобы присматриваться. Визы, гостиницы, расходы. И Майер настаивал: мол, и так все ясно. Глава 29 За письмом заехала к подруге на работу, та только что вернулась из Мюнхена. Прочитала тут же, в скверике на лавочке. Ну дела. И что со всем этим делать? Домой, в пустую квартиру ехать было неохота, и Слава решила заглянуть к родителям. Родители восприняли уход Саввы тяжело, но приняли как неизбежность. Слава богу, Татьяна Львовна не звонила, отношений не выясняла. Отрезала, как хвост у кошки, одним махом, чтоб легче перенести. Наверное, и правильно. – Хоть видеться почаще, глядишь, будем, – вместо приветствия пророкотал отец. – Миша! – Мама, Лариса Сергеевна, с укором посмотрела на мужа. – Вот и хорошо, Слава. Как раз к ужину. За ужином отец, естественно, опять завел разговор: – Мне они сразу не понравились, и я тебе об этом сказал. И он, и мать его. Но ты же уцепилась непонятно почему. – Ну почему же непонятно. Я влюбилась, – попыталась защититься Слава. – Так поняла же, что промахнулась! Разве нет? Ну и что теперь рыдать? – Миша, никто не рыдает, – вступилась за Славу мама. – Парень он совсем даже не плохой, не нужно так рубить сплеча. Подвластен влиянию, да. И мягкотелый немного. Ну уж как вышло. Славочка, и что же теперь? То есть ты его возвращать не собираешься? – Лара, к чему эти предположения? Не вздумай! Еще не хватало. Ты перед ним ни в чем не виновата! – Миш, ну ты-то почем знаешь?! Родители посмотрели друг на друга, потом, вопросительно, на дочь. – Нет, – твердо сказала Слава. – Не изменяла, не замечена, морально устойчива! Родители вздохнули с облегчением. – Вот, правда, сейчас мне понравился один немецкий партнер. Очень достойный гражданин, у него свой бизнес в Германии. – Выходит, богатый? – недоверчиво спросил отец. – Пап, там все непросто. Но он обеспеченный человек и зовет меня замуж. – И давно? – Отец подозрительно посмотрел на Славу. – Ой, да нет же. Вот, сегодня получила от него письмо. Зовет к себе, подробно все расписывает, как жить будем. – Ну-ну, ты давай конкретно: что, кто, зовут как, лет сколько. – Господи, Миш, это ж уезжать нужно, – запричитала мама. – А мы как же? Может, ну его, этого бюргера? – Может, и ну его. Ему в следующем году будет пятьдесят лет, живет в Мюнхене, да! Сейчас он женат, но подает на развод. Собственно, поэтому-то и говорю, что про богатство все непросто. – Ничего, один раз бизнес построил и еще раз все построит. Тут главное – мозги и связи. – И откуда ты только, Миша, все знаешь! Всю жизнь инженером в КБ работал. Дети? Детям сколько лет? – Мама села на диван рядом с дочерью, взяла Славу за руку. Слава положила голову маме на плечо. – Детей никогда не было. Типа, мечтает обзавестись. – Вот и ты мечтаешь! Значит, уже есть общность интересов. Это нам подходит! – воодушевился отец. – С этим Саввой даже детей родить не смогла. Никуда не годный мужик. – Миша, о чем ты говоришь? Твои внуки будут говорить по-немецки! Ты этого хочешь?! – Я хочу, Лара, спокойно доживать старость и быть уверенным, что у моей дочери все в порядке: что есть муж и ребенок и что муж в состоянии о ней позаботиться, а ребенок живет в безопасной стране. Что, разве это плохо? – Так-то так, – вздохнула Лариса Сергеевна. Как поняла Слава, родители против не были. Про развод и говорить нечего, Татьяна Львовна им за эти годы столько крови попортила… Значит, и к Майеру они готовы ее отпустить. А вот сама Слава уверена не была. Да, интересный, представительный, интеллектуал. Когда она с Норбертом Майером по Германии ездила, то видела: все тетки от зависти лопались. Но ей самой с ним было непросто. Или привыкнет? Приспособится? В принципе не сложно. Вот только сколько можно приспосабливаться. К Савве приспосабливалась, потом к его мамаше… Только с ними рассталась, опять приспосабливайся! И что за жизнь… * * * Домой пришла уже около девяти. Слава открыла дверь своим ключом, и резануло по сердцу. Савва заканчивал работать раньше и всегда ждал ее дома. Это в конце их совместной жизни начались лабораторные опыты, а семь долгих лет Слава просто звонила в дверь. Савва открывал обычно с газетой в руках и, уткнувшись в нее очками, кивал Славе на автопилоте. – Ты даже не заметишь, если в один из дней приду не я. Пустишь кого угодно. Слава чмокала мужа в щеку и бежала на кухню, готовить очередную «отраву». Она всегда приходила домой в хорошем настроении, и всегда это замечательное настроение портилось после звонка свекрови. Татьяна Львовна умела вкрадчивым голосом и репликами «по ходу» влить черноту в душу.