Ведь Павел постоянно упрекал Риту в том, что она недостаточно хорошо прячет письма. Вот ведь интересный человек… Пишет невесть что, расплескивает свою любовь, ждет в ответ таких же откровений, а боится все разрушить. Может, это просто была такая игра? Можно сказать, что у нее с Норбертом было практически то же самое. С одной только разницей. Все уж больно походило на правду, и Слава уже шла навстречу новой жизни, практически готовилась к выезду. Норберт тогда подал на развод. Восемь лет назад Она тогда никак не могла прилететь к нему в Мюнхен. Отпуска ей никто дать не мог, да и денег нужно было откуда-то взять на поездку. Договорились, что она приедет на Рождество. Славино начальство подписало неделю. В любом случае страна отдыхает после Нового года три дня, и последние дни декабря, как правило, уже нерабочие. – Это будет фантастическое Рождество. Наконец-то ты поймешь, что значит настоящий праздник. Слава немного грустила оттого, что Новый год проведет вне дома. Родителей оставит. Опять же хотя бы по телефону она в Новый год созванивалась со своими школьными и институтскими подружками. А второго они обязательно шли гулять на Патриаршие. Традиция. И каждый раз Слава радовалась морозной и снежной Москве, и тихим Бронным переулкам. Был свой обязательный маршрут. По улице Алексея Толстого, мимо особняка Рябушинского, прямо вдоль посольских домов. Для кого-то – престижная Спиридоновка, а для Славы просто улица ее детства, а дальше через Большой Палашевский налево, на Малую Бронную. Тихо, свежо, морозно, не так много автомобилей. Ее Москва. И что же теперь, она уезжает? И тут же сама себе отвечала: «Да! Уезжаю!» Она никогда не видела католического Рождества. И вот она едет к человеку, который ей очень нравится. У нее начинается совсем другая жизнь. * * * Они созванивались почти каждый день. Норберт звонил в обеденный перерыв на работу, Слава старалась говорить быстро, пока ее коллеги уходили в буфет. Сколько у нее времени? Максимум полчаса. Она постоянно смотрела на часы и ждала: вот сейчас распахнется дверь, и с шумом ввалятся сотрудники. – Славка, с кем ты все время разговариваешь? И чего это у тебя такой заговорщицкий вид? Слава натужно улыбалась и пожимала плечами. И никак не могла объяснить Норберту, что они находятся в разных условиях. Это у него свой кабинет, и он может выбрать удобное время. Даже совещание перенести, если нужно. А она сидит в общей комнате. Кроме нее, еще четверо сотрудников и их главный, Никита. Вроде бы свой парень, однако ж дисциплину блюдет строго. – Карелина, сегодня справку готовишь, не забыла? Слава опять пожимала плечами, при этом утвердительно кивала, давая понять: «Конечно. Вот только договорю». А Майера несло по волнам в любовной лодке. Он уже вошел в образ и не желал из него выходить. Плевал он и на справки, и на Никиту, и на перемигивающихся сотрудников, и на красную как свекла Славу. Он же ее не видел. И даже не пытался вникнуть в ситуацию. Он безостановочно говорил про свои чувства, про свои переживания, пересказывал сны, описывал видения. Речь его при этом становилась похожа на детский лепет. Слава никогда не любила маски. Ты либо ребенок, либо взрослый. Чего изображать из себя младенца? Хотя это все очень по-немецки. Слава списывала эту манеру на национальные традиции. Немцы ведь романтики. Не зря среди них столько поэтов. Как там у Рильке: Ты вся, как песнь любви, из нежных слов, Слетевших наподобье лепестков С увядшей розы… Вот и Майер – типичный представитель. То он элегантный джентльмен (или деспотичный господин), а то маленькая зверушка. Практически хрумкал морковкой и говорил, что он такой маленький, такой беззащитный и точно ли Слава испытывает к нему нежные чувства? О нет, только не на работе! И она пыталась мягко и твердо прощаться. А коллеги уже перемигивались между собой: – Ох, Карелина, Карелина… А вечером опять повторялось то же самое. Опять звонил не то мышонок, не то какой другой зверенок. Каждый раз удивляясь, Слава тем не менее принимала правила игры. Бедный, думала она. Брошенный. Никого у него нет. Не с кем словом ласковым перемолвиться. В конце концов, почему и нет. Что ей, сложно, что ли, сказать, что очень он даже на зверенка похож и хрумкает аппетитно? И морковку сочную она прям себе представить может. Слюнки аж текут… Дурдом. Да совсем даже не ее это репертуар – спектакль из Центрального детского театра. Она даже в детстве не очень-то про зверушек приветствовала, ей больше про пионеров-героев нравилось. Но вот такой он. Что делать… Вполне можно привыкнуть. Как-то она слышала телефонный разговор одной русской девушки. Та, говоря с супругом-немцем, тут же наклеила на лицо улыбку, повысила тон голоса и радостно закричала в трубку: – Шатц![2][Сокровище.] Да! Конечно! О! Супер! Нет! О! – И так далее. Повесив трубку, девушка выдохнула: – Господи… – И произнесла совершенно нормальным голосом: – К этому можно привыкнуть, не обращай внимания. Слава старалась не обращать и перечитывала время от времени легендарное письмо о ее предстоящей жизни. Она виделась очень достойной, и перспективы открывались неплохие. Почему и не поиграть немного в кошки-мышки. Глава 34 В тот раз Слава собиралась в Германию очень тщательно, пыталась одеться так, чтобы понравиться Майеру. Все должно быть дорого, но без дурацких лейблов. Качественная ткань, неброский цвет, никаких воланов и рюшей. Она купила себе серый костюм с узкой юбкой, голубую блузку и синие брюки. Все вещи сочетались и шли к рыжим волосам, хотя Слава выбрала бы для себя что-нибудь поярче. Ей были к лицу красный и ярко-синий. Но теперь она покупала все с оглядкой на Майера. Единственное, что позволила себе, – это пальто в черно-белую клетку. А как ему? Что он скажет? Для рождественского ужина она выбрала строгое бордовое платье из шерсти с шифоновыми вставками на юбке. Знала, что Майеру нравится черный цвет, но для Славы это было исключено, плохая примета. Пусть будет бордо. Она еще раз дома покрутилась перед зеркалом, продемонстрировала маме, которая тут же начала рыдать. – Мама, я еще никуда не уезжаю, просто в гости. – Если не дурак, он тебя обратно не выпустит. – Ой, он такой придирчивый… Ему еще может и не понравиться. – Такое не может не понравиться! – безапелляционно отрезала мама. * * * Норберту не понравилось. Слава поняла это мгновенно, по его первому снисходительному взгляду, слегка оценивающему, и у нее сразу испортилось настроение. Нужно было ехать в черном. Есть же у нее и однотонное черное пальто из хорошей шерсти! Но ей показалось, что клетчатое модное, и стоило оно недешево, и действительно очень ей шло. Нет, кошмар. Опять не попала в точку. К чему нужны эти эксперименты? Слава попыталась подавить недовольство. Зачем она? Он обнимает ее, целует, хохочет со слезами на глазах… Даже если и не понравилось пальто, и что? Какой криминал? Новое купит! * * * Майер встретил Славу с огромным букетом лилий, и они сразу поехали обедать. Норберт уверенно вел красивый белый «Мерседес». Машина под стать хозяину. Норберт, наверное, как каждый мужчина, гордился своим железным другом. – Согласись, «Мерседес» должен быть белым. Этот цвет называется «белый бриллиант». Угу! – Майер победно посмотрел на Славу. – Спецзаказ, ждал полгода. В стандартной комплектации торпеда выполняется в обычном алюминии. А здесь темно-коричневая липа. И кожа в салоне самая дорогая, наппа. И вот эта строчка декоративная, видишь. Без такой обстрочки салон смотрелся бы совершенно не так. Я же не какой-нибудь старик. Для меня важна в салоне некоторая спортивность. Видишь, контрастная строчка и окантовка. Да? Это ж совсем другое дело. И посмотри на потолок. Видишь, тоже кожа наппа. Можно было выбрать алюминий, но это была бы совсем другая машина. Слава только удивлялась: – А еще какие цвета можно было выбрать? – Хм. Я рассматривал «морской синий» и «коричневый эспрессо». Но мне показалось не так эстетично. – Звучит красиво. Майер вздохнул и продолжил слегка нравоучительно: – Видишь ли, Лисенок, это ошибка очень многих людей. Звучит красиво. Важно, что внутри, важно качество. А не как выглядит и тем более как звучит. Ну да… Но про себя Слава отметила, что все-таки Майер не сказал, что у него белый автомобиль, он произнес «белый бриллиант». Стало быть, название имеет значение. Ну ладно, не будем придираться. И машина красивая, и строчка эта, не очень с первого взгляда заметная. И в особенности потолок. Кто и когда смотрит в автомобиле на потолок? А денег, наверное, стоит. Да, у богатых свои причуды. Слава попыталась сконцентрироваться на слове «богатых» и представила себя за рулем подобного автомобиля. А что, действительно красиво. Особенно если это все же будет «коричневый эспрессо». Слава смотрела в окна на уже празднично украшенный Мюнхен и думала, как же ей повезло. Бывает же такое! Майер встретился ей именно сейчас, когда растворился на горизонте Савва, когда все как-то шатко стало на работе. Заказы резко сокращались, поговаривали о понижении зарплат и, может, даже о сокращении штата. Каждого работника рассматривали под лупой. Она чувствовала напряжение начальства и недовольство Никиты. А может, ну ее, эту работу? Нравится ей, что ли, эти станки продавать, эти трубы? Она же творческий человек. У нее столько идей! Норберт сможет ее оценить. Слава повернула голову, улыбнулась Майеру и погладила его по плечу. Он тут же прижал плечом ее ладошку и постарался поцеловать. Счастье, вот оно, счастье. Красивый ухоженный немец, запах дорогого одеколона, черная кожа салона автомобиля и Слава посередине. Правда, в клетчатом пальто. Ну, это не страшно. – Твой звереныш так скучал по тебе. У! – Норберт сложил губы трубочкой. – У! – неуверенно вторила Слава, не понимая, как нужно реагировать на такие разговоры. По телефону можно было сказать, что вокруг много народа, но здесь они одни в его шикарном «Мерседесе». И можно и нужно быть искренней. Слава надеялась, что, увидев Майера, она поймет, как соскучилась, как рада этой встрече, и романтические слова придут сами собой, она тут же включится в игру. И все-таки сложно… Привыкнет? * * * Ресторан был выбран французский. Слава заикнулась было про китайскую кухню с супчиком «Ван-Там», но Норберт удивленно приподнял левую бровь. – Сейчас ты все поймешь. Последнее время я часто обедаю в этом милом заведении. И название «Прованс», и обстановка – Прованс. Одно лавандовое мороженое чего стоит. Они сделали заказ. Слава пыталась расслабиться. Она приехала, они уже вместе, начинается новая жизнь… Но никак не шел из головы тот холодный оценивающий взгляд Майера при виде ее нового пальто. Мелочь? Но этого было достаточно, чтобы начать сомневаться: а кого она, собственно, любит во всей этой истории? Норберта Майера или возможные перемены в своей жизни? Они сделали заказ, и Слава решила немного рассказать про себя, немного повысить, что ли, свою самооценку. Как говорится, не на помойке ее нашли. Даже если господину Майеру не нравится ее пальто, и что? Оно нравится ей! И про зверушек этих… Может, он думает, что ей все эти пуси-муси нравятся? Так не нравятся! Не хочет она в этом цирке постоянно принимать участие. Ей и самой неловко, а в первую очередь – из-за него. Взрослый дядька кривляется, зайчика изображая! – Как тебе мой новый костюм? – Слава не хотела и дальше чувствовать себя какой-то ущербной. – Ну так… – скривился Майер. – Со вкусом, Лисенок, у тебя плохо. Но ты не переживай, в гостинице тебе ждет прелестный брючный костюмчик в мелкий рубчик. Наконец-то ты увидишь, что значит приличные вещи, и перестанешь одеваться в это барахло! – И Норберт раскатисто рассмеялся. Слава залилась краской. Ничего себе! И дело было даже не в костюме, а в том, как он легко приклеил ей ярлык. «Плохо со вкусом». Она точно знала, со вкусом у нее хорошо! Может, нет средств на покупку чего-то изысканно дорогого, но в любом случае она специально покупала этот костюм, выбирала и цвет, и стиль. Слава была совершенно уверена в правильности выбора. Ну не бестолочь же она! Было так обидно, что она закусила губу, чтобы не расплакаться. Ну вот, покупала, старалась… Майер как будто не замечал испорченного настроения Славы, увлеченно углубляясь в подробности бракоразводного процесса… – Она решила оставить меня безо всего. Я надеялся отсудить себе квартиру, но не тут-то было. Ее адвокат поднял документы и доказал, что был в нашей совместной жизни период, когда Клаудия не работала. И вот за эти годы мои долги перед женой увеличиваются. – Как странно. – Славе ничего не было понятно в этих немецких законах. Более того, ее уже одолевали смутные сомнения: а должен ли Майер ради нее рушить свою жизнь и отдавать этой художнице последнюю квартиру?