В предыдущем письме было много слов о моей любви к тебе. И это несмотря на то, что я знаю, что ты моя навеки самая-пресамая, но безответная любовь. Знаю, что никогда, ни при каких обстоятельствах не загорится, не вспыхнет светом, теплом ко мне твоя душа. Все запасы твоей души и чувства твоего ты израсходуешь на кого-то другого. Может быть, ты уже его встретила, может, еще встретишь. А я для тебя – переходный этап, только ступенька опорная для будущего. Любимая, я далек от мысли, что я для тебя ничего не значу и не значил никогда. У меня достаточно самонадеянности, чтобы так не считать. Значу сейчас и значил некогда. Мало, поверхностно, но значил. И письма мои ты читала, и радость они тебе приносили в душу. И то, что ты мне сказала третьего мая, тоже искренне. Скульптурная моя! Ты ведь сделала меня лучше, я это знаю, чувствую и этим мучаюсь. И ты сделала меня в чем-то другим, таким, каким я себя никогда не ощущал. Хуже или лучше, не будем разбираться. Все равно не разберусь, но просто – другим. Любимая, какая же ты нехорошая! Почему ты жила мимо меня, помимо меня? Ведь это я был сделан богом для тебя. Разве ты этого не заметила, не почувствовала? Неужели ты без меня была счастлива? Неужели не мечтала обо мне? Это ради меня ты терпела невзгоды жизни, ради меня снисходительно терпела людскую глупость. Ты знала: я есть, я иду к тебе, я возьму твою руку, загляну в твои глаза». Слава читала и удивлялась, и сравнивала. Это ж какая самонадеянность? Он и его любовь, и больше ничего! Она вчитывалась в странные строки, которые и так и эдак в который раз повторяли одну и ту же песню, практически не меняя мотива. «Я люблю, моя любовь самая возвышенная, мои чувства неземные, я могу полюбить только самую лучшую женщину на свете, и я в своей любви несчастен. Потому что такого умного, потрясающего и самого-самого никто не способен до конца оценить». Периодически между строк всплывали вдруг жена и дочка, и внук, но о них Павел писал как-то безлично, как о погоде или об общем фоне для своей персоны. То есть эти близкие люди лишь оттеняли его, никак не больше того. От мыслей отвлек телефонный звонок: – Слава, детка, как ты? – Мам, все хорошо, прилетаю послезавтра. – Я помню. Просто ты нам вчера не позвонила, вот, решили сами позвонить, услышать твой голос. Слава поняла, что лучше уж дать послушать свой голос. Хотя это скорее означало, что именно она сейчас должна выслушать их. – Мамочка, как вы? Как себя чувствуешь? – Спасибо, дочь, все в порядке. Папа каждое утро бегает. Маршрут тот же, до киоска и обратно, потом читает мне вслух всякие сплетни. Слава, что случилось с журналистами? – Мам, может, что-то со страной случилось? – Страна, дочь, это люди, а они у нас были и есть хорошие! Слава вздохнула. Какое странное поколение. Через что только они не прошли? И при этом остались верны коммунистическим идеалам. – А у нас в гостях тетя Галя! – Да вы что? Она меня дождется? – Куда там, естественно, прискакала на два дня. Фигаро тут, Фигаро там. Фоном раздавался заливистый, до боли родной смех с детства любимого Славой человека. Понятно, то есть звонок дочери в Германию это еще и маленькая демонстрация перед родственницей из Минска. Это раньше родители и их друзья ездили друг к другу часто, сегодня их разделяет граница. Вот тебе и страна, которая не меняется. – Вот жалко… – Слава была искренне расстроена, она действительно любила друзей родителей, Галю и дядю Леню. Они работали прокурорами, и кроме воспоминаний юности и песен под гитару Слава с детства полюбила истории из судебно-следственной жизни. – Да, мам, ты знаешь, у меня ведь к тете Гале вопрос. Она, случаем, не сталкивалась с Павлом Терентьевичем Моргуновым, он в Минском университете на филфаке вроде как работал, завкафедрой? Может, она что про него узнает? Тут у меня одна знакомая интересуется. Мама не заставила себя долго уговаривать: – Галочка, тебе такое имя – Моргунов Павел Терентьевич – ни о чем не говорит? По слухам, работал в вашем университете, филолог. Через минуту Слава услышала низкий, с хрипотцой, голос тети Гали: – Еще бы не говорит. Мы с ними в одном подъезде проживаем. То есть Паша-то умер лет пять назад, сердце. А жена его, Леночка, жива-здорова. Такая пара восхитительная была! Образец для подражания. Еще она могла что-нибудь фыркнуть, а уж он пылинки с нее сдувал. Я вечно Леньке в пример их ставила. Смотри, говорю, обормот, вечно Леночка с букетом. То они в театр, то в кино. И Паша ее под ручку ведет и в глаза заглядывает. Ох уж как она убивалась, когда мы Пашку хоронили. Лара, да ты небось их помнишь? – Галя уже призывала маму в свидетели. – Ну помнишь, в Новый год еще к ним забегали, ну селедка под шубой тебе еще не понравилась. – А-а, да, не вымочила она селедку. Помню, я ей еще замечание сделала. – Вот-вот, а она обиделась. – Эй вы, деятельницы, у нас, между прочим, роуминг. Тетя Галя, когда ты приедешь? В театр бы сходили. – Летом! Обещаю. Все, целуем. Да, больше денег не тратим. В трубке раздались короткие гудки. Вот это да… А ведь Рита чуть было не разрушила тогда свою жизнь. Глава 37 В тот вечер Рита ложилась спать с опаской. Какой ужасный день… Неожиданный звонок Павла, встреча в аэропорту, которая не принесла ей никакой радости, еще и это письмо. Как теперь оправдываться перед мужем? Петр сразу начнет выяснять отношения. Как быть? Что говорить? Рита примостилась с самого края их дивана-книжки и затаила дыхание. Не свалиться бы… Она вдруг впервые почувствовала покатость поверхности, а ведь всегда считала их диванчик таким удобным и комфортным. Первая их совместная покупка. Рита увидела этот диван в мебельном магазине, выскочив в большую перемену из техникума. Аккуратный, компактный, неброской расцветки, в серо-коричневую клетку. В зале стоял образец. – Продается? – Нет! Заказывайте, поставим вас на очередь. – А ждать долго? – Хозяйка, может, и всю жизнь. Как я могу сказать? – Ну а этот? Его же можно купить? – Рита сказала вполголоса: – Может, договоримся? Изворотливого вида продавец замялся. – Даже и не знаю, вот только разгрузили. Вообще-то директор попросил попридержать. Вроде знакомая его должна приехать. Вот скажи, гражданочка, к чему мне такие неприятности? – Неприятности никому не нужны. Но если будет достойный эквивалент! Мужику слово эквивалент явно понравилось, оно было какое-то весомое. – Эквивалент, говоришь. А действительно, что мне эта знакомая. Я ее и не видал никогда. А ты вот она, и эквивалент у тебя небось уже имеется. Вот в этой сумочке. – Да, – твердо сказала Рита. Она как раз сегодня премию получила. Мужик оттопырил карман на несвежем темно-синем халате: – Складывай сюда и адрес говори. Вечером доставим. В техникуме Риту напугали подружки: – Ну ты даешь, а квитанция где? – Чего-то не взяла, не подумала… – Рита растерялась. Ей так понравился этот диванчик и возможность прямо сегодня иметь его в своей гостиной, что про квитанцию-то она и не подумала. И потом, она постоянно смотрела на часы. Перемена заканчивалась. Правда, у нее вместо следующего урока было окно, но завуч не любила, когда сотрудники надолго отлучались из учебного заведения. – Вроде обещал. – Хотела добавить: «Такой мужик приличный», и поняла: а мужик-то совсем и не приличный! И какова же была ее радость, когда вечером диван доставили в их небольшую двухкомнатную квартиру! Рита собой гордилась: и вещь приобрела, и по размерам диван точь-в-точь вписался в угол между дверью и стенкой, и расцветка подойдет к любым шторам. И мужик все ж оказался приличным. Да, нет у них своей кровати, отдельную комнату отдали сыновьям, сами жили в так называемой гостиной. Каждый вечер Рита открывала комод, стелила постель и каждое утро обязательно возвращала кровать в состояние дивана. – И чего упираться? Вечером опять расстилать! Можно просто покрывалом накрыть. – Нельзя покрывалом. У нас квартира маленькая, но уютная. Кровати в комнате быть не должно. – Ну у меня же кровать! – как всегда, возмущался младший – Санька. – И от Лешки требуете! А он меня заставляет свой диван убирать. – Ты растущий организм! А Леша тебя не заставляет, а просит! И только когда он торопится. Будь справедлив. * * * Петр тут же погасил свет и отвернулся к стене. Вон оно. Ждет инициативы от Риты? Нет, она не готова. Обычно Петр читал в кровати газеты и, как правило, это всегда были спортивные колонки. Риту это страшно раздражало. Раздражало, что не книги. Она не понимала, что интересного в этих сводках? Кто, кому и сколько забил. С какого места на какое переместился. Да, есть книги сложные, требующие работы мысли, сосредоточенности, но есть и ни к чему не обязывающие детективы или сентиментальные романы. Но заметим, что в каждой книге, буквально в каждой, в самой пустяковой беллетристике можно найти какую-то нить, мысль, которая нужна тебе именно сегодня. Она была уверена в этом на сто процентов и удивлялась, почему муж не понимает таких элементарных вещей! Рита любила читать. Всегда дочитывала до конца, даже если книжка активно не нравилась. Поход в книжный магазин всегда был праздником. Полистать, найти что-то новое. Ни муж, ни сыновья не поддерживали ее в любви к книгам. Мальчишки боготворили отца и все делали, как папа. Папа любит футбол, значит, и Санька с Лешкой – ярые болельщики. На рыбалку – только вместе, на стадион – даже не обсуждается. Рита периодически выговаривала мужу: – Они слышат только тебя, ну так давайте сходим вместе в театр, мальчики растут совершенно безыдейными. Живем в таком городе, а в Эрмитаж Санька ходил один раз, и то с классом. Лешка и вообще ни разу. – Успеют еще. Зато они настоящие пацаны. И в футбол гоняют. Леша на воротах как зверь стоит. Лично я ими горжусь. Рита терялась, не знала, где правда. Может, действительно так и есть. Мальчиков должен воспитывать отец, и сильные мужские стороны должны превалировать. В какой-то момент она решила: пусть будет так, хотя до конца с такой постановкой дел не согласилась. Еще и здесь Павел подлил масла в огонь. Рита вдруг размечталась: а что, если бы у ее сыновей был вот такой отец? Тонкий, знающий. Досконально разбирающийся в русской литературе. Именно от Павла она в первый раз услышала новое мнение о «Войне и мире» Толстого. – Гений, великий гений, но и он был небрежен. Столько исторических ляпов, сколько он допускал, это же уму непостижимо. Ну вспомни салон Анны Шерер. И она фрейлина. Так фрейлины жили во дворце! И так далее. Все правильно. Умный очень, но чужой. А Петя родной. И жить Рита хочет с ним, со своим мужем, с отцом своих детей. И пусть не любит Петя ходить по музеям! И что тут такого? Он же спортом с детьми занимается, об их здоровье думает…