— Нет! — Нет! — Вар спрыгнул с перил. Девочка оглядела их по очереди. — Эм-м… да? — Она перебросила конский хвост через плечо и накрутила концы волос на палец. — Я уже обо всём договорилась с папой. — А ты раздоговорись обратно, — посоветовала Джолин. — Не нужны нам никакие люди из банка. И из охраны птиц тоже. Девочка опять перевела взгляд с Джолин на Вара. — Не понимаю. Что у вас тут вообще такое? 21 — Ну, как прошёл день? Папа откинулся на спинку дивана. Глядя на него снизу, с ковра, Вар размышлял. На самом деле ему очень хотелось рассказать хоть кому-нибудь, как прошёл день. Он даже звонил друзьям, но выяснилось, что Вашон в баскетбольном лагере, а Микейла уехала с подружкой куда-то, где не так жарко. Он повернулся к телевизору, в котором игроки беззвучно бегали по полю, и заговорил: — Тот пустой участок рядом с «Рекреацией». Над ним, оказывается, миграционный путь журавлей. Их там пролетают тысячи каждый год. Десятки тысяч. Папа за его спиной немного поворочался, будто хотел втиснуться поглубже в диван. — Мм-гм. — Это где раньше была церковь. Но её снесли — помнишь? Я говорил. Оттуда, конечно, всё забрали, осталось только то, что нельзя вывезти. То, что тяжёлое. Или прикручено намертво. Скамьи, например. Но если их разгрести от обломков, то можно сидеть. Вар умолк. Сейчас папа наверняка спросит, откуда он всё это знает — он же был в «Рекреации»? Ну или хотя бы предупредит, что по развалинам надо ходить осторожнее: можно напороться на ржавый гвоздь. Но папа просто сидел откинувшись, с закрытыми глазами, как будто ждал продолжения. Вар вздохнул чуть свободнее. Хорошо, когда тебя слушают. — А купель не вывезли, и она там стоит. Я и не знал, что это такое, мне рассказали. Кое-кто рассказал. Вар опять умолк. «Кое-кто». Он и сейчас легко мог вызвать то ощущение: как она взяла его за руку. И как эта рука потом оставалась тёплой. Его ещё никто никогда не брал за руку. Нет, когда он был маленький, родители, может, и брали, но это уже забылось. Он привалился спиной к дивану и уложил голову на папино колено. Папа не двигался. — Людей окунают в воду, — сказал Вар, подбираясь всё ближе к важному. — И они перерождаются. Он подождал. Папа опять ничего не сказал. — Я подумал, хорошо бы мне тоже попробовать. Может, в этот раз повезёт и я получусь больше похожим на вас с мамой. Вар застыл не дыша. Он это сказал. Вслух. Сейчас папа что-нибудь ответит. Эй, даже не думай! Мы не хотим, чтобы ты менялся! Или: Отличная мысль, сынок! Вар не знал, какой из двух ответов он хочет услышать. И от какого из двух ему станет ещё хуже. Тут папина рука упала с диванной подушки и скользнула вниз по Варовой щеке. На миг Вар сжался от страха: с закрытыми глазами и приоткрытым ртом папа был очень похож на тех людей, которых той ночью возили на каталках по больничному коридору. Но тут папа раскатисто всхрапнул, и Вар опять задышал. Он поднял папину руку и тихонько положил обратно на подушку. Потом дотянулся до пульта и включил звук, чтобы слышать комментатора. Еле-еле, на минимальной громкости. Но когда папа проснётся, Вар хотя бы сможет пересказать ему ход игры. 22 Он тянул верёвку изо всех сил уже пять минут — и наконец колокол сдвинулся, застонал, и сразу что-то мелко, звонко хрустнуло. Вар бросился к купели и заглянул через край. Всё оказалось очень плохо. Колокол проломил дно, и теперь посреди купели темнел глубокий кратер. При виде этой пробоины то, что находилось всегда у него в груди, — душа? — сникло. А сам он молча опустился на ступеньку. Ванна, в которой перерождаются. Он уже никогда не сможет наполнить её водой. И никогда не выйдет из неё обновлённым. До конца жизни он будет разочаровывать родителей своей ненормальностью и антисоциальностью, этим своим внутри-снаружи. И в каждом учительском письме к родителям будет про него написано: Вар должен активнее участвовать в работе класса! — притом что «участвовать» всегда означает как можно громче выкрикивать ответы, не задумываясь над вопросами. Или: Вар очень способный мальчик, но тщательно это скрывает! Или вот такое: Иногда я вообще забываю, что Вар сидит у меня в классе. Что это за учитель, который забывает про ученика просто потому, что ученик ведёт себя тихо? Тут на ступеньку рядом с Варом выскочила ящерица и оттопырила свой алый воротник. — Да не собираюсь я с тобой драться, — сказал ей Вар и поднял руки. Бывшая церковь вся кишела ящерицами, они выползали погреться на горячих обломках шлакобетона. И пусть бы себе грелись сколько угодно, места полно; но теперь каждый раз при виде ящерицы Вар вспоминал, как мама в тот день жалела: почему у них не нормальный ребёнок. Лучше бы ему перед этим встретилось какое-нибудь другое животное, не такое привычное. Например, сатурния луна, которая сидела однажды у них на сетчатой двери. Большая, с ладонь, и с бледно-молочно-зеленоватыми трепещущими крылышками. — Уходи, — сказал он ящерице. Ящерица на ступеньке моргнула. Вар наклонился посмотреть поближе. У ящериц, как и у кошек, и верблюдов — и ещё у трубкозубов, Вар читал про них, — есть дополнительное полупрозрачное третье веко; и этим третьим веком они «задёргивают» глаз вертикально, как шторкой, будто говорят: Большое спасибо, ничего не нужно. Предпочитаю побыть наедине с собой. Вот она сидит, животное с антисоциальными веками. А может, и правильно, что ему тогда встретилась именно ящерица. Чтобы он всегда помнил, какое он разочарование для родителей. На глазах у Вара вскипели слёзы, горло будто стянуло узлом. Он зажал голову между колен, радуясь, что его никто не видит. Через минуту послышался странный звук, будто металлом по асфальту. Обернувшись, Вар посмотрел над бортиком купели в сторону парковки. Джолин шла по парковке, волоча за собой огромную кувалду, похожую на молоток пещерного человека. На руках у Джолин болтались длинные, по локоть, кожаные перчатки; с шеи свисали защитные очки. А на лице было самое целеустремлённое на свете выражение. Вар спустился с купели, вышёл на заднее крыльцо и остановился. Она всё-таки будет пытаться. Вчера она спровадила ту девочку — по имени Эшли, как выяснилось, — заявив, что отковыряет весь асфальт, чтобы птицы о него не разбивались. «И всё! Нет асфальта — нет проблемы. Но только, чур, чтобы тогда уже никаких банкиров, никаких птичьих защитников и никаких осветителей — нечего им сюда соваться. И никакой тебя. Ясно?» Эшли фыркнула. Но Джолин в ответ опалила её таким взглядом, что Эшли отвернулась, перелезла через сетчатый забор и запрыгнула на свой велосипед. «Ага, давай, — сказала она, уже ставя ногу на педаль. — Я только заеду на той неделе и посмотрю, что у тебя получилось». Вар был уверен, что Джолин это ляпнула просто так: он потом спросил, как она собирается отковыривать асфальт, — она даже не ответила. Только посмотрела, где солнце, закинула инструменты в живую изгородь, вытащила из зарослей чёрный мешок для мусора — и ушла. А теперь вдруг явилась, с этой пещерной кувалдой. Откуда-то из-за пояса Джолин вытянула толстый железный прут не меньше фута длиной и, присев на корточки, воткнула один конец в трещину асфальта. Встала, натянула защитные очки, подняла кувалду над головой и — как жахнет по другому концу. Звяк. Обернувшись к Вару, она ткнула пальцем в асфальт: смотри. Вар помотал головой: сама наобещала неизвестно чего, сама и разбирайся. Но Джолин продолжала тыкать пальцем. Он не спеша спустился с крыльца, подошёл. Просто глянуть. От асфальтового покрытия откололся длинный треугольник. — Оттащи в сторону. Вар обернулся на бесполезную купель. В горле опять всё стянулось в узел. — Не хочу. У меня нет здесь больше никаких дел. Пускай приходит кто угодно, мне плевать. Извини, Джолин. Он повернулся и пошёл в сторону «Рекреации». Ноги волоклись как каменные. — А мне плевать на твои извинения. Смотри, какой кусище откололся. Поможешь мне его оттащить.