— Если бы я знал, я бы что-то делал, Велика-Важность. Я бы тебя оберегал… — Да, Вар, конечно. Я в этом уверена. Просто, понимаешь, твоя мама… — Велика-Важность откинулась на подушку. — Зато, гляди, у меня два новеньких суставчика, и скоро я смогу плясать. Так что всё это уже не важно. Но это было важно. 59 — Почему ты мне не сказала? Мама захлопнула папку с бумагами и подняла на Вара удивлённый взгляд. — Не сказала что? Вар стоял напротив неё, с другой стороны стола. В животе у него ныло. — Что у Велика-Важности диабет. — А. Это. Просто есть вещи, о которых детям знать не обязательно, вот и всё. — Я не ребёнок! И я должен был знать. Я же у неё жил. Она снова раскрыла папку. — Не понимаю, из-за чего весь сыр-бор. Сейчас-то ты уже дома. Вар потянулся через стол и закрыл её бумаги ладонью. — Я-то дома, а вот Велика-Важность — нет. Она упала из-за сахара в крови. Если бы ты мне сказала, я бы за ней присматривал, этого бы не случилось. Тут его кольнула ужасная мысль. — Это об этом ты жалела, да? В то первое утро, когда я спускался по лестнице, я услышал, как вы с папой разговариваете. И ты сказала, что тебе жаль, а папа сказал, что ты же сама не хотела. Ты жалела, что не сказала мне, правда? Мама отвела взгляд. — Конечно нет. Нет. Хотя теперь, если оглянуться… Но это неважно. — Она прижала палец к одной-единственной слезе в уголке глаза. Эта единственная слеза пронзила Вара — не как сотня стрел, может, всего лишь как двадцать-тридцать, трудно подсчитать, когда истекаешь кровью, — но договорить было необходимо: — Для меня это важно, потому что я чувствую, что это я виноват. И для Велика-Важности это важно. Если бы ты мне сказала, то, может быть, она сейчас была бы дома. Может, ей не потребовалась бы никакая операция. Она вытерла глаза и еле заметно улыбнулась. — Очень сомневаюсь. Ей давно уже нужна была замена суставов. — А. Ну тогда ладно. Но мне одиннадцать с половиной. Если ты будешь меня от всего ограждать, я просто не выживу. — В смысле? — Меня расплющит. Если я не начну жить в реальном мире, жизнь наедет на меня и раздавит. После этих его слов у мамы сделался такой испуганный вид, что Вар сам за неё испугался. Та кассирша в «Греческом рынке» сказала тогда, что всё растёт и вырастает таким, как нужно. Вар чувствовал, что именно это сейчас и происходит. Он сел за стол напротив мамы. — Мама, я не маленький. Ты очень хорошо меня оберегала и от всего защищала, но теперь я вырос и стал сильным. Внезапно, первый раз в жизни, Вар твёрдо понимал, кто он и что делает. Сейчас он нигде не витал. И ни по какому течению его не несло. Он выпрямился на стуле. — Я — человек, который ведёт целеустремлённую жизнь. — Целеустремлённую? — Целеустремлённую. И моя цель — борьба с несправедливостью. — Всякий раз, оказавшись перед лицом несправедливости, вступай с нею в бой — пункт восьмой. Всегда сражайся за Правоту и Добро, против Несправедливости — пункт двенадцатый. — Я хочу с ней бороться. Исправлять. И в этом я весь в тебя. — В меня? — Да, в тебя! Ты с утра до вечера исправляешь всё самое плохое. И любишь свою работу. — Ты прав, — сказала она после короткой паузы. — В жизни случается много плохого. И я это ненавижу. А исправлять и правда люблю. — Так перестань скрывать от меня плохое. Лучше начни учить меня исправлять. Мама поставила локти на стол и подпёрла ладонями подбородок. И посмотрела Вару прямо в глаза. — Хорошо. Первое: нужно найти тот кусочек проблемы, с которым можно что-то сделать. — Как это — кусочек? — Исправить можно не всё. Но… — Она похлопала по папке. — Вот, к примеру, сегодня утром. Приходит женщина, в отчаянии: муж сбежал, бросил её с тремя детьми. По-английски она говорит плохо, работает уборщицей неполный день, троих детей на это не прокормишь. Что я могу сделать? Вернуть ей мужа я не могу. Найти ей другую, высокооплачиваемую работу тоже не могу. Но я отвела её в наш благотворительный фонд, где бесплатно дают продукты, и записала на наши вечерние курсы английского. И со временем её жизнь наладится. — Ну а если ты не работаешь в кризисном центре? Если ты просто человек? — То же самое. Отыщи тот кусочек, с которым можно что-то сделать. Хорошенько осмотри проблему со всех сторон. Особенно края. И вокруг. Всегда можно что-то найти. Вар и мама с минуту, не меньше, разглядывали друг друга через стол — как будто впервые видели. — И ещё, Вар, — сказала наконец мама. — Прости меня, пожалуйста. 60 — Ещё один момент, пока ты не убежал к себе, — окликнула мама из гостиной. Вар, уже держась рукой за перила, остановился. Всё время после разговора с мамой ему не терпелось уединиться наконец в своей комнате, чтобы основательно всё обдумать. — Один маленький момент, — продолжила мама. — Бабушку через две недели выписывают. — Велика-Важность сможет поехать домой? Так это же здорово! Почему тогда у вас такие тревожные лица? — Она не сразу поедет домой, — сказал папа. — Сначала она немного побудет здесь. Пока приспособится. — Ещё лучше! С ней весело, и… — Вар осёкся и перевёл взгляд с одного родителя на другого. — Здесь — в смысле здесь? В доме? — Да, Вар, — сказала мама. — «Здесь» в смысле здесь. Вар огляделся по сторонам. — А… где здесь? Папа теребил ворот. Мама изучала свои туфли. И тут ответ пришёл сам — как удар под дых. — Вы отдаёте ей мою комнату?! — Нет, конечно нет! — сказал папа. — Это невозможно. Вар снова задышал. Ну конечно нет. Родители никогда бы с ним так не поступили. Они понимают. — Совершенно исключено, ей же только что заменили оба тазобедренных сустава, — подтвердила мама. — Она не сможет ходить по лестнице. Мы отдаём ей нашу комнату. — А, хорошо. — Его охватило облегчение, к которому примешивалось чувство вины. Вар глянул на диван в гостиной. Он был раскладной, но твёрдый и бугристый. — А… вы-то где будете спать?