– Ну, дух перевести останавливались? Чаю из термоса выпить, яблоко съесть? – Конечно. – Вспоминай, о чём разговаривали. Прикрыв глаза, я стала вспоминать. – Так ведь кто о чём, приходят-то разные. Илария к вышиванию касательства не имеет, она помощница настоятельницы по хозяйству. Софья больше об истории печётся, говорила, что приезжали дважды сёстры из Старицкого Вознесенского монастыря… – Ну да, там знаменитая школа шитья, ещё до Ивана Грозного известна была. – Вот именно. Софья говорила, что они привозили образцы и фотографии старинных работ. Несколько раз приходила сестра Ксанфиппа, ну, она дама суровая, говорит мало. Обронила только сквозь зубы, что приехавшая новая преподавательница ведёт себя чересчур вольно. – А когда это было? – Розалия подалась вперёд. – В начале прошлой недели, кажется. Ну да, в понедельник, неделю назад. Ты хочешь сказать, что в хозяйстве у матушки Евпраксии может быть какой-то непорядок? Я вспомнила худую и высокую суровую старуху в белом плате и решительно сказала: – Нет. Не верю. – Станиславский ты мой, – хмыкнула тётушка. – Вспоминай, что о ней говорили? – Да господи, я даже имени её не помню! Как же её звали-то? – я задумалась, но ничто не всплывало в памяти. – Такие у них иной раз заковыристые имена… Феодосия, вот. – И откуда она приехала? – Не знаю, тётушка, не говорили. Или я не помню. А к чему расспросы эти? – Ты сейчас на кладбище собиралась, поиски продолжать? – Ну да. И поиски, и пару плит ещё расчистить, пока под снег всё не ушло. Знаешь, такое медитативное оказалось занятие… – Вот и хорошо. А я к матушке Евпраксии схожу, дело у меня к ней есть. И взор моей тётушки, голубицы кроткой, грозно сверкнул. * * * План на сегодня был простой: два захоронения в пятом ряду за апсидой храма. Гранитная плита, заросшая наслоениями пыли, грязи и чего-то вроде извёстки, и странной формы металлический памятник, изрядно поеденный ржавчиной. А дальше – как пойдёт, к трём мне в школу, значит, не позднее двух надо отсюда уйти. Я натянула тонкие хлопковые перчатки, следом резиновые на подкладке, и принялась за дело. К часу дня на граните можно было прочитать выбитую надпись: «В лето от сотворения мира 7374 мца июля в день 5 на память….. преставися раб Божий Феодор, сын Поликарпа, семьи Коняевых. Пребудь в мире …». Несколько слов было не разобрать, углубления стёрлись, но всё равно я была довольна. – Семь тысяч триста семьдесят четвёртый от сотворения мира – это какой же по нашему-то счету? – пробормотала я. – Тысяча восемьсот шестьдесят пятый, – сказал женский голос за моей спиной. – Ты молодец, и имя, и дату смогла найти. – Ну да, – я стянула перчатки, вытянула из кармана телефон и сфотографировала захоронение. – Потом внесу в схему кладбища. А у вас что? – Ничего нового, – пожала плечами сестра Илария, женщина моих лет; давний ожог изуродовал правую сторону её лица и, по-видимому, послужил причиной ухода от мира. – Завтра день памяти преподобного Константина, мы его могилой занимались. А тот отчистить не удалось? – она кивнула в сторону чугунной коробки на столбике. – Ржавчина съела как раз ту сторону, где надпись. Посмотри сама. Я отодвинула в сторону кучу выдранной травы, и Илария склонилась над памятником. Тронула пальцем непонятные чёрточки – всё, что осталось от надписи – потом задумчиво обошла вокруг. – Слушай, тут не имя было, тут была молитва. А имя – вот, на западной стороне, лицом к храму. Ты здесь чистила? – Только преобразователем ржавчины прошлась, но ничего не увидела. – Погоди-ка… Ноги в крепких ботинках простучали по гравийной дорожке. Буквально через пару минут Илария вернулась, держа в руках флакон тёмного стекла и кусок войлока. – Вот, попробуй. – Что это? – Выдано матушкой Евпраксией лично, – фыркнула монахиня. – Средство для очистки чего угодно от чего угодно. Состав его я не знаю, но оно точно работает. Давай, натягивай перчатки. Не знаю уж, что содержала загадочная жидкость, но она и в самом деле работала. На стороне чугунного памятника, обращённой к апсиде храма, стали проявляться буквы, и вскоре я смогла прочесть: «Михаил Иванович Долгалов, 3.7.1899 – 22.11.1994. Вера Михайловна Долгалова, 12.01.1927 – 21.08.2002. Вечная память». Медленно стянула с руки перчатку и дотронулась пальцами до холодного чугуна. Я нашла могилу прадедушки. * * * Моим ученикам сегодня не повезло. Не то чтобы я сильно разнервничалась, но лады и тональности в голову особо не лезли. Поэтому им всем – и второму, и третьему и пятому классу – пришлось писать контрольные. А пока милые детки исподтишка кидались друг в друга жёваной бумагой и делали вид, что пытаются преобразовать натуральный си минор в гармонический и в мелодический, я могла подумать. Итак, задачка на поиск решена. Признаться, я и вообще не была уверена, что смогу найти место последнего упокоения прадеда; слова о том, что хоронят на этом месте с конца восемнадцатого века, всплывали в памяти каждый раз, когда я проходила в ворота кладбища. Двести с лишним лет… Ладно, не о том речь. Могила прадеда – единственное дело, которое всерьёз держало меня в Бежицах. Работа? Не смешите мои тапочки, неужели я не найду в Москве музыкальную школу, где недостаёт преподавателя по сольфеджио? Ну, будет она не такой передовой и престижной, и придётся до неё не идти пятнадцать минут, а ехать час. Наплевать. Если бы дело было в работе… Стас, тётушка Розалия, новые коллеги и приятели? Внезапно обнаружившийся мамин роман? Иначе говоря – что мешает мне вернуться домой, и что держит меня здесь, вот в чём вопрос? Со вздохом я вытянула из стопки лист чистой бумаги и провела по нему вертикальную черту. Пойдём простым путём, запишем это всё… Я не столько писала, сколько откладывала ручку, мысленно перебирая всё, что происходило со мной за эти два с хвостиком месяца. Как было бы классно поделиться с бабушкой характеристиками старых и новых знакомых, рассказать о городке Бежицы, о старинном кладбище и о найденной могиле, спросить, а кто же такая Вера? Тут меня словно ударило: бабушки нет на свете, но мама-то вот она, одно движение – и можно её увидеть и с ней поговорить! А я ещё не рассказала ей ни о Каменцеве, ни о захоронении, ни даже о Стасе. Дождавшись звонка, собрала листки, попрощалась с детьми, дождалась, пока за последним из них закроется дверь и вытащила из сумки телефон. Мама была на удивление рассеянна. Нет, конечно, на сообщение о дяде Мише она поохала, но как-то отдалённо, вчуже. С другой стороны, кто он ей такой? Бывший сосед, и всё. Дружил он с бабушкой, ко мне относился покровительственно, а мама была словно приложением к нам. Так что закономерно, что уж… Равнодушно она отнеслась и к моему рассказу о разысканной могиле, только спросила: – Так что, ты теперь вернёшься домой? – Пока нет, мамочка. Я ж работаю здесь, не могу всё бросить посреди года. – А, ну да, конечно… Мы довольно быстро распрощались, и я отложила телефон. Растерянно пожала плечами, потом спросила у себя – а чего удивляться? Мой прадед маме вообще никто, это раз. Два – у неё сейчас голова совсем другим занята, что ей все эти чужие люди? Да у неё вторая в жизни любовь, Тата, отстань от человека! Ну и отстану. Скомкала листок, сложила в сумку три стопки тетрадей, я закрыла класс, отнесла ключ в каморку сторожа и неторопливо пошла в сторону дома. Тучи к вечеру разошлись, тёмное небо было высоким; редкие фонари не мешали видеть звёзды. У поворота на Кашинскую улицу я споткнулась, но за локоть меня поддержала мужская рука. – Бекетов! – чуть не задохнулась я. – Ты меня до полусмерти напугал! – Да? Ты думала, что на тебя напал злодей?