– А что ещё я должна была подумать? В твоём городе, между прочим, едва человека не убили. – Да брось, чужие здесь не ходят. – Да-да! Вот эта самая фраза, да ещё «здесь всё рядом» – главное, что можно сказать о Бежицах! – я перевела дух. – Ладно, пойдём уже. Глупо ссориться, стоя в луже посреди пустой улицы. Стас отобрал у меня сумку с тетрадями и повесил на плечо. – Как состояние Каменцева? – спросила я. – Без изменений. Его пока держат на лекарствах и обследуют, возраст-то не маленький. Впрочем, как сказал главврач нашей больницы Сергей Сергеич, если бы у всех к таким годам было такое здоровье, ему бы на работе можно было романы читать. – Обследуют? – я зацепилась за это слово. – Бесплатно? Да ладно… – Кто сказал «бесплатно»? – Стас хохотнул. – Представь себе, нынче с утра у Сергей Сергеича появился молодой человек, представившийся помощником московского адвоката Н. … – тут Бекетов назвал фамилию, которую знала даже я, весьма от юридической среды далёкая. – И сообщил, что на случай внезапной болезни или иного несчастного случая господин Каменцев оставил у этого самого Н. распоряжение об использовании специального счёта в Сбербанке. Так что и палата у нашего пострадавшего отдельная, и сиделка к нему приставлена, и аппаратура срочно заказана под это дело. – Однако… – я остановилась возле своей калитки. – А кто ж этого адвоката проинформировал? И что, получается, зря я беспокоилась, и твоих друзей насчёт того, что дядю Мишу обманули, дёргала тоже напрасно? – Кто ж знает? – философски пожал плечами Бекетов. – Ты открывай, открывай, а то я отсюда чувствую, как котлетами пахнет! И они остывают! * * * За ужином тётушка была задумчива, словно Алёнушка на камушке. То и дело застывала, глядя вдаль. И даже ни разу не отреагировала на подколки Стаса, безобидные, но чувствительные. Наконец Бекетов доел последнюю котлету, отложил вилку и откинулся на спинку стула, сложив руки на животе. – Розалия Львовна? – А? – Вы мне сегодня не нравитесь. – Да что ты? То-то я с утра места себе не нахожу, беспокоюсь, что же это Стасик обо мне подумает? – всплеснула руками Розалия. Ага, слегка очнулась, хотя и не полностью. В нормальном состоянии она бы не только на слова Бекетова отреагировала, она бы давным-давно заметила, что он себе два раза аджапсандали подкладывал, и котлеты в рот закидывал, словно в адскую топку. – Давайте-ка Таточка нам с вами чаю нальёт, а мы пока и побеседуем. Я тихонько хмыкнула. Рисковый ты мужик, Стас, не бережёшь себя! Но тётушка, вопреки моим ожиданиям, не растоптала последние дымящиеся останки храбреца, а только вздохнула. Да-а, похоже, и в самом деле какая-то мысль поглотила её без остатка, на демонстрацию дурного нрава не осталось места. Чашки питерского завода со знаменитой кобальтовой сеткой заняли своё место на столе, и конфеты в хрустальной вазочке, и нарезанный лимон поблёскивал в блюдечке светлым золотом, а Стас всё молчал. Лишь когда тётушка размешала сахар и сделала первый глоток, он спросил: – Скажите мне, Розалия Львовна, а вы умеете готовить дичь? Я поперхнулась пастилой, а тётушка отвлеклась от тяжких дум и вскинула взгляд на спросившего. – Умею. – Вот и славно. Он отодвинул чашку, встал и вышел. Мы переглянулись, и Розалия молча поинтересовалась: «Что это было?». Я лишь пожала плечами. Все вокруг люди загадочные, одна я проста, как правда… Вернувшись, Стас выложил на стол возле раковины большой бумажный свёрток, из которого торчали какие-то перья. – Утки, – пояснил он. – На охоту ездили. Там шесть штук, только надо вымачивать… – Спасибо, – на лице тётушка было написано искреннее изумление. – Не ожидала. – А вы думали, я только жрать горазд? – Бекетов выпятил грудь и постучал в неё кулаком. – Сущий павиан, – хмыкнула тётушка. – Но за птиц спасибо. К выходным сделаю, приходи. – Хорошо, спасибо, – усевшись снова за стол, Стас налил себе чаю. – А теперь расскажите мне, Розалия Львовна, что вас так беспокоит? Вы за весь вечер ни разу по мне не прошлись всеми вашими каблучками. – Рассказать? – глаза её потемнели. – А и в самом деле, дорогая тётушка, давайте. Как на духу! Я так понимаю, что ваши горестные думы не со школой связаны, – тут она фыркнула. – Ну вот, и я о том. Определённо не со школой. Значит, с монастырём и матушкой Евпраксией. Ну, я права? Глубоко вздохнув, Розалия надкусила пастилу, прожевала и посмотрела на нас. – Ладно. Расскажу, но… – Ни словечка никому, – подхватил Стас. – Ни в жизнь, – кивнула я. Кивнув, тётушка повторила: – Ладно. А вот потом сделала вещь неожиданную, от которой у меня рот сам собой открылся. Впрочем, покосившись на Стаса, я сжала зубы: тётушкины действия нимало его не удивили. Розалия выглянула в крохотную прихожую, подёргала дверь и задвинула засов; ходил он в пазах плохо, и я, признаться, этой мерой безопасности пренебрегала. Потом она задёрнула плотные шторы на обоих окнах, провела пальцами по каждой шторе и что-то прошептала. Наконец зажгла свечку, стоявшую у меня на столике возле плиты на случай отключения электричества (было уже пару раз такое) и обошла с ней вокруг комнаты, продолжая размеренно что-то шептать. «Идёт по часовой стрелке, – отметила я про себя. – Кажется, это называется посолонь. Или противусолонь? А, да какая разница? Гораздо важнее, кто из нас рехнулся?». Тётушка же, завершив круг, поставила всё ещё горящую свечу на стол и уселась на своё место, после чего сказала вполне обычным голосом. – Так вот, в монастырской общине неладно. И в первую очередь – с приезжей монахиней, что должна учить девочек необычной вышивке. Матушка сказал, что та приехала с письмом из Богородицкого монастыря в Кадоме, что в Рязанской области, у них там какая-то особая техника[4]. В письме говорилось, что по просьбе епархии для благого дела создания вышивальной школы отправляют особо знающую сестру Феодосию. – И что? – спросила я. – И то, что Феодосия эта в монастыре уже неделю, но ни одного урока не провела и «кадомский вениз» никому не показала. Посидела пару раз на занятиях, которые вела сестра Агафья, они всем классом работали над покровом. А так – жила обычной монастырской жизнью, всё выполняла, держалась тихо. В огороде работала. – В огороде? Вроде вышивальщица должна руки беречь? – Да, Стасик, ты совершенно прав! Та же Агафья без перчаток ни за посуду, ни за уборку не берётся! – Скажите мне, Розалия Львовна, а в келье её, случаем, матушка Евпраксия не осмотрелась? – Пока нет, но собирается. Я нетерпеливо тряхнула головой. – Ну хорошо, предположим, что-то не то с это монахиней. Но даже если она приехала в монастырь с какой-то целью, что её может там интересовать? Кусты роз? Алтарные образа? Эти двое поглядели на меня совершенно одинаковыми взглядами – словно на дурочку, с сочувствием и некоторой досадой. – Деточка, – сказала Розалия, – так ведь в монастыре нашем знаменитая библиотека… – Нет, – я прислонилась к твёрдой спинке стула и сплела руки на груди. – Нет-нет-нет, дорогая тётушка, это не пойдёт. Истории с монастырскими библиотеками были исчерпаны «Именем розы»[5] раз и навсегда. Это в детективе хорошо, а в нашей жизни ни ты, ни я, ни капитан Бекетов не тянем на Вильгельма Баскервиля. – Тат, это просто один из вариантов, – Бекетов сочувственно похлопал меня по руке, и я поклялась себе, что убью его при первой возможности. – Вполне возможно, что сестре Феодосии просто надоела жизнь вне мира, и она хочет сложить с себя сан. Вот и обдумывает, как это сделать. Я ведь ничего не путаю, она довольно молодая женщина? – Чуть постарше меня, – кивнула я. – Ну вот! Если матушка Евпраксия хочет, я могу, конечно, отправить запрос в этот город, как его? – Кадом, – ответила Розалия. – Вот именно, в Кадом. Но, может быть, просто подождём, посмотрим, как события будут развиваться… Кстати, Розалия Львовна, а учениц в этой их школе вышивания много? Тётушка задумалась. – Полный класс, значит, около тридцати. – Немало. – Ну да, немало. Стас посмотрел на часы и встал. – С вами прекрасно, милые дамы, но завтра всем на работу. Розалия Львовна, выпускайте меня из вашей крепости! – Мне – нет, – я демонстративно потянулась. – Мне завтра на работу не надо, у меня день самоподготовки. И тут Бекетов ухмыльнулся, наклонился и меня поцеловал…