Быстро сунув в сумку телефон, я вышла из класса. Освещение после уроков оставляли только на лестнице, до которой нужно было пройти метров сорок по коридору. Впрочем, темно не было: выпавший снег давал пусть и слабый, неверный, но всё же свет. Мои каблуки громко стучали по паркету, и только на середине коридора я различила за их стуком отзвук других шагов. Тихих, словно крадущихся… Сердце у меня ушло в пятки. Я придушенно пискнула и метнулась к лестнице. Вбежав в круг яркого света, повернулась: на середине коридора застыла маленькая фигурка. Ребёнок? Кто-то их учеников? – Татьяна Константиновна, это я, Слава, – прозвенел тоненький голосок. – Тьфу ты, как же ты меня напугал! – выдохнула я с облегчением. – Ты чего застрял, вроде давно занятия закончились. Он опустил голову. – Меня ребята в туалете заперли… Я стучал-стучал, а никто не слышит. Через соседнюю кабинку пришлось вылезать. – Ты герой! – сказала я, потрепав его по макушке. – Я бы просто орала от ужаса. Ну, пошли. Вдвоём точно будет не страшно. Тебе в какую сторону? Оказалось, что нам по дороге: Слава жил совсем рядом с городской больницей, и мы прекрасно дошли, болтая о сложности восприятия музыки Шёнберга. В холле возле стойки регистратуры я увидела Стаса. Он склонился совсем низко и что-то говорил почти на ухо дежурной девице: мне от неё видно было только это самое ухо, предательски алевшее. Что-то внутри неприятно царапнуло: нет, какого чёрта? Не этот ли самый Стас только вчера… ладно, позавчера, целовал меня при тётушке, будто так и положено? Со вздохом я затолкала дурацкую ревность поглубже. Не ко времени, не к месту, а главное – без повода, в общем-то. Да и мне не восемнадцать лет, чтобы кричать сразу «Видеть тебя не желаю больше никогда!» и вносить телефон в чёрный список. Подойдя к нему, я поздоровалась. – О, Таточка! – обрадовался Бекетов. – А я тебя жду. – Ну, мы ж договорились. Так что, веди к Михаилу Николаевичу? – Девушка, у нас вообще-то посещения запрещены, – вредным голосом сказала медсестра из регистратуры. – Маша, ну я же предупредил! – сказал укоризненно Бекетов. – На пятнадцать минут, не больше! Я прослежу! Пожав плечами, я спросила: – Какая палата? – Триста десятая. – Спасибо. Стас догнал меня уже у лифта и вдруг нахмурился: – Чего у тебя вид такой вымотанный? – Ну, так я и вымоталась. День был длинный, уроков много, поесть толком не удалось – телефон трезвонил не переставая. – Бедная ты моя! – он вдруг прижал меня к себе и вроде как покачал из стороны в сторону. Я высвободилась и шагнула в лифт. Палата у дяди Миши была одноместная, новенькая кровать с поднимающимся изголовьем, и санузел здесь же, а не в конце коридора. Это у меня травма, видимо, навсегда. Лет пять назад я попала с пневмонией в терапевтическое отделение Боткинской, вот там были совершенно незабываемые условия: сорок пять женщин разного возраста и кондиций, три унитаза, один из которых не работает, и душ, который использовался исключительно санитарками для мытья тряпок. Ну да ладно, что вспоминать? Вдруг за эти годы там всё довели до неземного совершенства… Так вот, здесь было комфортно. И чисто, и светло, и даже ночник на тумбочке, и окно не на улицу, а в садик. Но всё же больница есть больница, на душе тревожно и хочется сбежать. Выглядел бывший сосед неважно. А как ещё может выглядеть человек, частично обмотанный бинтами, частично заклеенный пластырем? Впрочем, увидев меня, он обрадовался. Голос из-за бинтов звучал невнятно, но всё же я разобрала: – Таточка! Пришла! Как я рад тебя видеть! – Здрасте, дядя Миша! Конечно, пришла, раз вы позвали! – сунув пуховик в руки Бекетову, я придвинула ближе к кровати табуретку и села. – Ну как же вы так? – Ну вот так получилось… Да это сейчас неважно. Я вот что тебе хотел сказать… – тут он выразительно скосил глаза на Стаса. – Вы бы пошли прогулялись, молодой человек, мне поговорить нужно по делу. На минутку. Пожав плечами, Бекетов вышел в коридор. Я проводила его взглядом и повернулась к дяде Мише. – Слушаю вас. – У тебя с ним роман? – спросил тот вдруг. – Не самый лучший вариант, но и не самый плохой. Однако я не о том… Вот что, Тата, на всякий случай, я хочу, чтобы ты знала: если со мной что-то случится, завещание оставлено на твоё имя, и оно находится у здешнего нотариуса. Он в Бежицах один, зовут его Семён Сергеевич Сокольский, и он полностью в курсе всего. Я кивнула. Мне кажется глупой и неприличной фальшивая манера в таких случаях заверять того, кто говорит о завещании, что он ещё сто лет проживёт. Никто из нас этого не знает, если человек подумал о судьбе своей собственности – он молодец. Если не подумал – имеет право, но в любом случае, это его дело, и только его. – Вы… На вас напали не случайно? – спросила я. – Я не видел нападавшего, но… ты понимаешь, всё зависит от того, на кого именно нападали, – тут он улыбнулся под бинтами, и это, видимо, было больно. – Если на меня, как Михаила Каменцева, то это возможно, и меры я приму завтра же. Если на нищего… – Кто нападает на нищих? – возразила я. – Тем более, в тихих Бежицах, где никогда ничего не происходит серьёзнее традиционной драки на ноябрьских праздниках? – Вот и я так подумал. Поэтому пойди, пожалуйста, в мой дом… Ты знаешь, где он? – Конечно. Вы простите, но мы туда заходили с тётушкой и с капитаном Бекетовым. Просто удостовериться, что всё в порядке. И продукты из холодильника выкинули, чтобы не испортились. Яблоки оставили, – зачем-то добавила я. Дядя Миша рассмеялся и снова скривился от боли. – Мало того, что физиономия расписана под британский флаг, так ещё и в ребре трещина, – вздохнул он. – А это очень больно и никак не фиксируется, должно само зарасти… Так вот, зайди в мой дом. Там есть два тайника… Дальше он подробно рассказал о местонахождении захоронок и способе их открывания, а я всё внимательно выслушала и запомнила. – И что с этим всем делать? Принести сюда? – Ни в коем случае! – воскликнул он так громко, что дверь открылась и в палату заглянула медсестра. – Мы уже заканчиваем, девушка! Таточка, пусть пока всё у тебя полежит, хорошо. Я выпишусь отсюда и решим. – Договорились, дядя Миша, – я встала. – Наверное, надо уходить. Я прямо чувствую, сейчас она вернётся, и мне достанется на орехи. Сосед фыркнул. – Иди, дорогая. Спасибо, что пришла. – Вам принести что-нибудь? – Если только почитать… Да, пожалуй! У меня в доме, в тумбочке у кровати, лежит электронная книга. И зарядник к ней там же. – Хорошо! Завтра же зайду и занесу. Спокойной ночи! И я вышла из палаты. Огляделась, заметила фигуру на стуле в коридоре, подошла чуть ближе и умилилась. Стас, в обнимку с моим пуховиком, сладко спал, и быть может, даже видел сны. Во всяком случае, дёрнул несколько раз ногой, словно крепко уснувший пёс. Гончий, ага… – Бекетов, ау! Просыпаться пора, – сказала я тихонько, подойдя поближе. Он открыл глаза, вовсе и не заспанные. – Поговорили? – Да. – Ну, пошли домой… – Ты ужинать зайдёшь? – Не могу, – сказал он с сожалением. – Надо в отделение зайти, проверить, что и как. Там сегодня не слишком надёжная смена дежурит. – Гнать в три шеи, – пожала я плечами, влезая в пуховик. – А новых где взять? Новых брать было негде, и я это хорошо понимала. Мы попрощались с медсестрой – я сухим кивком, Бекетов весёлой улыбкой, и вышли на улицу. Пока я была у дяди Миши, насыпало ещё снегу. Сейчас снегопад прекратился, тучи разошлись, явив взгляду высокое тёмное небо и звёзды, и морозец случился вполне ощутимый. Нос у меня замёрз. – Это что, уже зима началась? – Ноябрь к середине, Стас, чего ты хочешь? – Хочу вечное лето!