Ну и хорошо, значит, часа три можно об этом не думать. Телефон звякнул снова: сообщение от Стаса. Надо же, второй день пользуюсь невероятной популярностью, звонки и сообщения сыплются беспрерывно. «Татуля, меня не будет до вечера субботы: отправляют на совещание и семинар в Твери. Сходишь в дом Каменцева сама?». Ответив «Ок», я отключила на телефоне звук и задумалась: интересно, это тётушкины происки, или оно само так удачно совпало? Да ну, ерунда, не могла она воздействовать на полицейское начальство, чтобы в Тверь отправили именно Бекетова… Или могла? Звонок на урок оторвал меня от бесплодных размышлений. * * * Звонок в дверь раздался в половине третьего. На пороге стояла… Снежная Королева, другого слова не подберу: белая шубка до середины бедра, белые пушистые наушники, бледно-голубой шарф со снежинками, синие от мороза коленки… Ладно, это я уже немного злобствую. Просто сразу вспомнила, как я выгляжу в пуховике. Но более всего меня поразили абсолютно чистые белые сапоги до колен. Нет, здесь-то ладно, машины в Бежицах имеются в счётном количестве, но в Москве? Что я, не помню московские зимы – грязь, слякоть, «реагенты», скользкая плитка… Тем временем гостья с лёгкой улыбкой сказала: – Привет! Как же я рада тебя видеть! – Привет, – поздоровалась и я. – Раздевайся, надевай тапочки и проходи. Как раз к обеду поспела. – Домик у тебя чудный, – Эсфирь бросила на стул небольшую дорожную сумку и сняла шубу. – Только маленький очень, сколько здесь комнат? – Полторы с довеском. – Это как? – Спальня, гостиная кухня, она же столовая, плюс терраса. Кладовку, надо полагать, мы не считаем? – Кладовку, наверное, не считаем. Если только ты не собираешься меня там положить, – она рассмеялась серебряным колокольчиком. «Я смеюсь, как горлинка!» – немедленно вспомнила я фразу из старого-престарого фильма, и решительно себя одёрнула: «Голубева, кончай нагнетать! К тебе приехала гостья, радуйся, сколько можно сидеть одной как сыч?». И я пошла радоваться. После обеда я быстро помыла посуду и села напротив Эсфири, с любопытством глядящей в окно – господи, на что? Там кроме забора и дома напротив ничего и нет! – Какие у тебя планы? – Никаких! – радостно ответила она. – Вот что скажешь, то и буду делать. – Смотреть тут особо нечего, город у нас ни разу не туристический. Есть музей Андреева… Она скорчила рожицу. – Не очень-то я люблю народные инструменты, ты же знаешь. Да ну, бог с ними, с музеями! Погулять, свежим воздухом подышать, с тобой потрепаться. Мы ж сколько не виделись! Можно было ответить, что, работая в одной школе, мы в течение лета не встречались по два с лишним месяца, и никто не тосковал, но стало вдруг неловко. Я пожала плечами. – Ну, если тебе всё равно, тогда одевайся и пойдём. Прогуляемся по городу, я тебе покажу, где что есть. Потом зайдём к одному знакомому в дом, проверим, всё ли в порядке, и я навещу его в больнице. Как тебе такой план? – Отлично! – радостно сказала Эсфирь. – Я не замёрзну, как ты думаешь? – Минус три градуса, с ума сошла, как тут замёрзнуть в шубе? – Ну и чудненько. Тогда я одеваюсь! Дом дяди Миши за эти дни нисколько не изменился, если не считать того, что тропинка от калитки была засыпана снегом. Ни одного следа на его поверхности не было, так что я сделала мощный логический вывод: с момента сильного снегопада, то есть, с ночи вторника, сюда точно никто не приходил. – Слушай, как красиво, – прошептала Эсфирь. – Словно на старинной открытке – снег и сад под ним, пятно света от фонаря, домик… Можно, я тебя на улице подожду, полюбуюсь? – Конечно. Я скоренько, пять минут. Я и в самом деле обернулась очень быстро – пробежала по дому, убедилась, что всё на своих местах, в спальне взяла из тумбочки электронную книгу и зарядный шнур к ней и тщательно заперла дверь. На Советской площади я кивнула в сторону парка и еле видимой крыши за его деревьями. – А это – та самая музыкальная школа, где я теперь работаю. Жёлтое здание – городская управа, а красное кирпичное – школа. – Большая… – Эсфирь посмотрела задумчиво. – И классы заполнены? – Ага. У меня уроки четыре дня в неделю, если замен никаких нет. – Здорово… Тут зазвонил телефон у меня в кармане. Я тихонько чертыхнулась, стаскивая перчатку и доставая его. Звонила завуч, Мария Фёдоровна, и я поняла, что уехать завтра вечером в Москву у меня не получится, грядёт замена на субботу. – Таточка? Как хорошо, что ты сразу ответила, без мобильников мы бы все просто пропали. – Мария Фёдоровна, я на улице, руки мёрзнут. Что-то случилось? – Да, дорогая, заболела Наташа. Ну, класс фортепиано для малышей. Ты же можешь в субботу её заменить? – Сколько часов? – поинтересовалась я, подавив вздох. – Всего три! И оплата за выходной, даже не сомневайся, в полуторном размере! – Мария Фёдоровна, в двойном… – Ах, Таточка! Когда я запихала аппарат в карман, Эсфирь покосилась на меня с сомнением. – Тут что, принято торговаться? – Душа моя, я не торговалась. Это такая игра: по договору за работу в выходной положена двойная оплата. Императрица знает, что я это знаю, и что непременно напомню, но каждый раз делает вид, что пытается меня обмануть. А я делаю вид, что верю. – Почему императрица? – Ну, Мария Фёдоровна же! – Да, действительно… За болтовнёй мы дошли до здания больницы. Эсфирь оценивающе оглядела вестибюль, вечную Машеньку за стойкой дежурной, ряд кресел, и кивнула. – Иди. Я тебя тут подожду. Возле лифта я оглянулась – она уже сидела возле Машеньки и о чём-то с ней разговаривала. Дядя Миша сегодня выглядел куда лучше: он не лежал в кровати, а стоял возле окна, глядел в заснеженный сад и разговаривал по телефону. Я остановилась в дверях, не желая мешать, и невольно услышала конец разговора. – Нет. Я сказал – нет! – Пауза. – Я должен сам в этом убедиться. – Пауза. – Хорошо, вот этим ты можешь заняться. Только не напортачь, ради бога. Завтра набери мне примерно в одиннадцать, надеюсь, я уже буду свободен, – тут он повернулся, увидел меня и махнул рукой на стул, садись, мол. – Всё, ко мне пришли. И помни, ты должен делать то, что должен, не более того. Он отключил телефон и пошёл мне навстречу, раскинув руки. – Таточка, дорогая! Как же я рад тебя видеть! – Здрасте, дядя Миша. Я вам принесла читалку, как вы просили, – я полезла в сумку. – И тут вот ещё груши, «Конференс», они сладкие и сочные. – О, отлично, это я люблю. Давай-ка я всё-таки лягу, рановато вскочил, и ты мне расскажешь, что там делается у меня дома. – Да ничего особо не делается, – я бы пожала плечами, но они были заняты, опирался Каменцев на меня довольно тяжело. – Чисто, судя по снегу на дорожке – никто не заходил. У соседей справа свет горит, но никто не вышел, слева тихо и темно. – Всё правильно, – кивнул дядя Миша. – Справа молодые супруги, жена не работает и как раз в это время ждёт Арсения со службы. А слева никого, бабка умерла, а дети её и внуки давно в Твери. Таточка, а ты ничего не хочешь у меня спросить? – он глянул остро и как-то жёстко. – Хочу, – кивнула я. – Вы не вспомнили, что было перед тем, как на вас напали? И кто это был? – Увы, не вспомнил. Но обязательно расскажу, как мозги заработают. Мне послышалось, или в голосе его прозвучало разочарование? И к чему оно относилось – к моему вопросу или к его заблокированной памяти? В смысле, не ожидал ли мой дорогой бывший сосед, что я стану расспрашивать о случайно услышанном разговоре?