– Ладно, не вопрос. Ты с Олегом договорился? – Предварительно. – Ладно, – повторила я. – Ты сейчас куда, в отделение возвращаешься, или домой? – Домой я, скорее всего, сегодня вообще не попаду, – махнул он рукой. – И завтра тебя отвезти не смогу. Сама понимаешь, два убийства подряд… У нас такого сто лет не было. Завтра с утра начальство прибудет, будет стружку с нас снимать. Надо готовиться. – Понятно. Тогда подожди ещё пять минут, я тебе бутербродов сделаю на вечер. Стопка бутербродов была завёрнута в пергаментную бумагу и уложена в сумку, и Стас пошёл одеваться. Когда он был уже в дверях, я вдруг вспомнила: – Погоди, а результаты второго вскрытия, по Горгадзе? Их же на флешке нету? – Я тебе на почту перешлю! – сказал он, уже выходя во двор. – Договорились! Словно ставя точку в разговоре, за стеной, на половине Розалии, ходики прокуковали шесть раз. Часть 8. Старые новости Проспав большую часть дня, в сторону кровати я даже не смотрела. Впрочем, мне было чем заняться. Для начала я составила список, что брать с собой в Москву. Ну, понятно, одежду, свои-то вещи я в основном перевезла сюда. Обувь, самое главное – чтобы непромокаемую. Хоть и морозы вполне солидные, но в Москве всё по-другому, на тротуарах грязь и слякоть. Так, поехали дальше… Диск со сканами старых газет. Ноутбук, куда ж я без него. Пару учебников, чтобы составить для детей задачи к новому учебному семестру. Хотя нет, учебники вычёркиваем, такие найдутся и в московской квартире. Пару банок варенья для мамы: яблочного, конечно, клубнику можно у тётушки утащить, и ещё, наверное, бруснику. И банку чатни из яблок. Тут я опомнилась: еду-то своим ходом, до двери дома меня никто не довезёт, поэтому надо всё-таки соразмерять планы и возможности! И в глубокой задумчивости застыла над разверстым зевом сумки. В общем, сборы были закончены примерно к половине десятого. Потом я минут сорок болтала по телефону с Розалией, которая подробно описала мне все процедуры, ею принятые и запланированные, полное меню санаторской столовой, а также более или менее приличных мужчин, на которых, как она выразилась «можно взглянуть без слёз». Поняв, что тётушка отрывается на всю катушку и планирует это продолжать, я пожелала ей доброй охоты, на чём мы и распрощались. Выглянула в окно: ночь, снег, полная луна, и по сугробам от неё бежит дорожка… Ни одной живой души. Только чернеет дом напротив, да ветки яблони, стоящей прямо у забора, сплетаются чёрными линиями. Эх, почему ж я рисовать не умею? Плотно задёрнула занавески и задумалась. Спать не хочется, вот беда; надо бы попробовать вогнать себя в дремотное состояние, а уже из него легко и соскользнуть в объятия Морфея. Найду какую-нибудь нудную книжку, стану читать её в кровати… а ноутбук сам погаснет. – Это похоже на план! – сказала сама себе, и поразилась, как странно прозвучал мой голос в пустом доме. Что обычно происходит с планами? Правильно, они раньше или позже идут псу под хвост, и события катятся по абсолютно другой дороге. Тут я сама виновата, поскольку решила для начала заглянуть в почту. А там было письмо от Бекетова, то самое, обещанное, с протоколом вскрытия Горгадзе. Помимо собственно протокола, который ничего нового не описывал, всё те же «множественные удары», был в письме и пересказ того, как откомментировал результаты вскрытия маг и волшебник на пенсии, Александр Георгиевич Глухих. А сказал он следующее: «Множественные? Всего пять ударов, что даже при поверхностном наружном осмотре видно. Два следа – на лице, причём они значительно бледнее, чем на других частях тела. А ведь это лицо, оно одеждой не закрыто, не защищено! Удары эти не сильные, от таких не умирают, и наносили их, судя по виду, уже по мёртвому телу. А вот другие… В протоколе указано, что у покойного сломаны три нижних правых ребра, их ещё называют ложными, поскольку они соединяются с грудиной не напрямую, а через хрящевые соединения. И сломаны они так, что внешние концы рёбер пошли в брюшную полость. Такой удар можно нанести спереди левой рукой, если целить в печень. Причем удар должен быть очень сильным, а в нашем случае – ещё и профессионально поставленным. Привёл он к разрыву печени, а это гарантированная скорая смерть. И ещё два удара, можно предположить, сделанные подряд, очень быстро, скорее всего, кастетом, судя по ширине кровоподтёка. Справа, определённо справа! Такой удар приводит к тому, что трескается грудинная кость, и следует рефлекторная остановка дыхания и сердечной деятельности. То есть, можно сделать выводы, что били не в пьяной драке или разбойном нападении, а чтобы убить. Возможно, было так: убийца обоерукий, амбидекстер. Первый удар он нанёс левой рукой спереди, неожиданно, во время разговора, и задал вопрос. Получив ответ, добил правой рукой с кастетом. А лицо уже потом разукрасил, чтобы создать видимость этой самой драки». Какой уж тут сон! Отложив ноутбук, я стала складывать кусочки в картинку, только вот получалось пока так себе. Получалось вот что: «Феодосия» и Горгадзе работали вместе не только в баре. Были они любовниками или только напарниками, не суть важно, но у них была некая цель. Здесь, в Бежицах была! Цель эта нам пока неизвестна, но у парочки, получается, были конкуренты. Серьёзные конкуренты, и цель эта достаточно серьёзная, чтобы пойти ради неё на двойное убийство. Глухих ведь сказал, что бил профессионал, да и тот удар ножом, которым убили «Феодосию», тоже не домохозяйка с овощечисткой нанесла… А раз убили, значит, они подошли к цели совсем близко. Предположим, что задачей было добыть некий предмет из монастыря, чисто условно. Ну, предположим, какую-то жутко редкую икону. Я знаю, что в хозяйстве матушки Евпраксии таких нет, но сказано же – предположим! Сама блондинка скинула рясу и доступа туда больше не имела. А почему, кстати? Ведь если бы эту гипотетическую икону она добыла, так и в Бежицах бы не осталась… Значит, цель не была достигнута. Но в монастыре сейчас, кажется, около сорока монахинь. Могла ли она, будучи «сестрой Феодосией», с кем-то подружиться настолько, чтобы переложить на чужие плечи свои поиски? Ой, вряд ли… А вот прощупать насельниц и отыскать «слабое звено» – вполне могла. Вот не верю я, что среди сорока тёток в чёрных рясах нет ни одной, которая бы желала денег и свободы от нелёгкой монастырской жизни. То есть, поиски могли продолжиться и после того, как из гусеницы «сестры Феодосии» получилась бабочка-официантка в баре. И если они добыли нашу редкую икону… Интересно, зачем Горгадзе ездил в Тверь? Увы, не было у меня ответа ни на один из вопросов. Так что я почистила зубы и затолкала себя в кровать. Завтра будет день. Я подумаю об этом завтра. * * * Мама была на работе, так что дома было пусто. Вообще смешно – московская квартира показалась мне какой-то… не по размеру, что ли. Вроде бы она по площади куда больше моей части домика, но там я чувствую себя словно улитка в своей раковине. Всё по мне. А здесь… Слишком много места, слишком шумно за окном, чересчур хорошо слышен телевизор у соседей сверху. Ладно. Не стану терять времени, у меня был план, вот его и надо выполнять. Я села за стол в своей комнате, привычно поведя пальцами по нацарапанному на боковой стороне столешницы сердцу: это я в шестом классе навсегда влюбилась в Витьку Солёнова. В мае. А когда мы первого сентября пришли в седьмой класс, оказалось, что я за лето Витьку переросла на полголовы, и любовь моя тоже куда-то подевалась. Но вырезанное сердце-то уже было на месте! Положила перед собой листок бумаги и стала писать очередной список; кажется, уже говорила, что это одна из моих самых стойких привычек. Итак, первое – позвонить Олегу и договориться о встрече. Второе – сходить в банк, нужно выяснить варианты перевода унаследованных денег на мой счёт. Третье – проследить, чтобы мама сделала то же самое, потому что, если ей не напоминать, она так и будет жить неделю до зарплаты на гречневой каше … Да, ещё я хотела найти какое-нибудь агентство или специалиста, чтобы проследил историю семьи. Но, пожалуй, об этом надо будет посоветоваться с другим приятелем Бекетова, юристом Ринатом. Что-то цепляло мою память при словах «банк» и «наследство», и я вспомнила: там, в ячейке, была ведь не только произведшая на меня сокрушительное впечатление балалайка. Там ещё были тетради с дневниками, бабушкиными записками за много лет. Почему-то я сомневаюсь в том, что она отмечала рост цен на продукты или дрязги на работе, не тот был характер. Да и маловато записей, за сорок-то лет! Там должно быть что-то важное. Может, и об истории семейного дара найдётся пара слов, и не нужно будет копаться в архивах города Бежицы. Ладно, и ещё одно, о чём я бабушку никогда не спрашивала. А где, собственно, мой дед? Отец ушёл от нас давным-давно, потом в какой-то момент пытался вернуться, но бабушка его не пустила даже в прихожую: вышла на лестницу и разговаривала там. Недолго разговаривала, минут десять. Я пыталась подслушать – это был тот же самый шестой класс, и я активно осваивала окружающий мир! – но они говорили слишком тихо. Ну ладно, это неважно. Во всяком случае, существование отца мною было зафиксировано. А дед? Надо ещё раз пересмотреть документы, оставшиеся от бабушки… На звонок Олег ответил не сразу, и говорил нетерпеливо и отрывисто, понятно было, что он занят. Я представилась. – А! от Стаса? Вы там что-то должны были привезти, так? – И привезла. Флешку. – Отлично. Я сейчас не могу сказать точно, когда освобожусь, но это будет сильно позже. Часов в восемь-девять вечера, нормально? – Вполне. – Тогда наберу. И он отключился, не прощаясь. Ладно, простим его: когда мне звонили во время перемены, я тоже не особо растягивала разговоры. Тогда… Взглянула на часы: половина четвёртого. Ну да, в дороге прошёл почти целый день, а что делать? Но в банк вполне успеваю. Тетрадь я из ячейки вытащила, но отказываться от этой услуги не стала: мало ли, что мне ещё понадобится убрать подальше от чужих глаз? А теперь домой, и начнём чтение. Самая ранняя из доставшихся мне тетрадей начиналась с января семьдесят восьмого года. Я прикинула – отцу вот-вот исполнится восемнадцать, маме ещё только десять лет, и до их знакомства почти целая вечность. Прадед ещё жив, и не станет его только через шестнадцать лет, в девяносто четвёртом. А больше я ничего и не знаю: ни где работала тогда бабушка, ни была ли она замужем. Была ли она вообще замужем? Ладно, надо будет сегодня-завтра посмотреть оставшиеся от неё документы, а пока – читать. Первый сюрприз поджидал меня на четвёртой странице. Вообще текст был плотный – и оттого, что почерк у бабушки тогда был убористый и ровный, и от его насыщенности. Я была права: она не писала о всякой повседневной ерунде, вроде разговоров с коллегами или несданного отцом экзамена в первую сессию. Зато я узнала, что отец поступил сразу после школы в МГУ, на исторический, и после первой же сессии вылетел оттуда за несданную физкультуру. Физкультуру, а? Каково? Ещё прояснилось, наконец, с квартирой: жили они тогда, в начале восьмидесятых, чёрт-те где, в Выхино, и была у бабушки на двоих с сыном двухкомнатная квартира в пятиэтажке. Негусто, прямо скажем. И как же эти сказочные хоромы превратились в наши апартаменты почти в самом центре города? И получается, что история о том, что Михаила Николаевича Каменцева бабушка знала практически с пелёнок – тоже неправда? А где же тогда правда? Только здесь, в дневнике. Потому что он писался для себя, а себе врать чаще всего смысла не имеет. Ну так вот, а на четвёртой странице было написано: «Сегодня приходил человек с домрой. Я отдала пятую часть». И слово «домра» вот так и было подчёркнуто… Отложив тетрадь, я задумалась. Понятно, что ничего не понятно. Нет, неправда: домра отлично рифмуется с той самой балалайкой, которая лежала в банковской ячейке и дожидалась меня. Но вот пятая часть – часть чего? В принципе, чего угодно, от пирога с яблоками до кучи денег. Но какое отношение это имеет к Александре Михайловне Голубевой, врачу-кардиологу, моей бабушке? Пирогов она отродясь не пекла, для этого, как и для готовки вообще, три раза в неделю приходила домработница: варила обед и ужин, убирала квартиру, если нужно было, гладила бельё. А куча денег… красивая картинка к какому-нибудь роману вроде «Острова сокровищ», но уж точно не из нашей жизни. У бабушки даже драгоценностей особых не было, только серьги и кольцо с сапфиром, да нитка жемчуга. И то, и другое она носила не снимая, и по завещанию оставила маме. Тут мои размышления прервал телефонный звонок.