Как выяснилось, увольнение из школы пошло ей только на пользу: отдохнув пару месяцев, Анастасия Леонидовна обзвонила своих знакомых, друзей и учеников, и уже через три дня прошла собеседование на должность заведующей отделом рукописей. У неё снова был свой кабинет – крохотный, на один стол и два стула, зато отдельный и с окошком, глядящим точно на левое ухо бронзового Чайковского. Да и в зарплате она выиграла немало. Новостями мы обменялись довольно быстро; надо заметить, место моей работы показалось бывшей директрисе довольно… экзотическим. Ну, а потом она посмотрела на меня с некоторым скепсисом и сказала: – Значит, так: сейчас я сделаю нам кофе, и ты расскажешь в подробностях, что тебя беспокоит. – Беспокоит? – удивилась я. – Именно! – твёрдо ответила Анастасия Леонидовна. После этих слов она встала из-за стола, изящным движением обогнула угол стола и подошла к скромному шкафчику, в каких на старых кухнях хранились соль, сахар и пачки чая «со слоном». Вот только внутри этого шкафчика оказалась вполне современная кофеварка Nespresso. Тут я выдохнула с некоторым облегчением: растворимый кофе тоже пришлось бы выпить, а у меня от него изжога. И сливки нашлись, и коричневый сахар был в небольшой серебряной сахарнице, и пара фарфоровых чашечек, и даже сыпучее, хрустящее курабье с подсохшей каплей повидла… Допив кофе, я отставила чашку и начала рассказывать обо всём, что случилось и выяснилось за последнее время. Заодно и сама будто по полочкам раскладывала события и факты, да и собственные умозаключения. – Значит, Василий Александрович Голубев и Михаил Николаевич Каменцев, – задумчиво протянула моя собеседница. – Первое имя мне точно незнакомо, а вот второе… Погоди-ка минутку! Вытащив мобильный телефон, она решительно ткнула в экран. Когда там ответили, заговорила вдруг ласковым голосом, каким иной раз беседуют с маленьким, но сообразительным ребёнком. – Полина Эммануиловна, как вы сегодня? Погуляли? Сегодня хорошая погода. Даже солнышко выглядывало! Кончился сыр? Хорошо, я сегодня загляну к вам. Конечно, не сложно, вечером после работы и загляну. Полина Эммануиловна, скажите, а вы не помните такую фамилию – Каменцев? Настройщик роялей, это я знаю, но что-то было ещё с ним связано. Ах, вот как? Несколько минут её неведомая собеседница о чём-то рассказывала, пронзительный чуть дребезжащий голос долетал до меня, хотя слова и были неразличимы. Наконец они попрощались, Анастасия Леонидовна отключила телефон и уставилась на меня. – Что? – спросила я, занервничав. – Что такое? – Помимо настройки роялей твой Каменцев… – Он не мой! – открестилась я немедленно. – Он свой собственный. – Помимо настройки роялей твой Каменцев был хорошо известен всей Москве и её окрестностям как непревзойдённый консультант в области антиквариата вообще и фарфора в частности. В особенности – лиможского. Потрясённо глядя на неё, я выругалась очень плохими словами, потом, спохватившись, зажала рот ладонью. – Ты не знала? – поинтересовалась Анастасия Леонидовна с некоторой насмешкой; я потрясла головой. – Ну, вот теперь ты в курсе. И что будешь с этим делать? – Я-а-а… Ну, буду копать в эту сторону, разыскивая следы деда, – ответила я неуверенно. – А ты уверена, что нужно это делать? Если твой дед вынужден был эмигрировать, и я почти уверена, что эта необходимость была именно с антиквариатом связана… – Да ну! Это произошло сорок лет назад, задолго до моего рождения, нет уже даже той страны, в которой торговля антиквариатом была полуподпольной. Что может мне грозить, кроме находки парочки неаппетитных протухших секретов? Она вздохнула. – Конечно, ты права. Я попросту старая глупая училка, навсегда боящаяся государственной машины. Но будь поосторожнее, пожалуйста. – Буду! – пообещала я твёрдо. Уже уходя, я слегка помялась и спросила: – А можно ещё минуту у вас отниму? – Попробуй! – весело ответила Анастасия Леонидовна. – Ко мне тут приезжала Эсфирь… – Литвакова? Интере-эсно, – пропела директриса. – Рассказывай! – Да особо и рассказывать нечего. Приехала, погостила у меня несколько дней, погуляла по городу, пококетничала с моим… э-э-э… молодым человеком и устроилась в ту же школу, где я работаю. У нас же вечно не хватает педагогов, понимаете? Тётушка сказала, что Эсфирь примеряла на себя мою жизнь. Вот. Анастасия Леонидовна помолчала, выстучала пальцами по крышке стола какой-то сложный ритм и сказала: – Твоя тётушка хорошо сформулировала, но думаю, ты можешь не волноваться. Эсфирь… При знакомстве она издаёт такой нежный звон, словно золотые монетки падают. Пока не присмотришься, и не поймёшь, что золота-то нет, только пустая ваза. Ну, хрустальная, эффектная, но – пустая. Сравнение было красивым, и я приободрилась. В самом деле, мой дом, мою Розалию, могилу моего прадеда уж точно никому не отнять, верно ведь? Но Анастасия Леонидовна продолжала. – Возможно, тебе стоит задуматься о возвращении в Москву. Нет-нет, не сразу! – добавила она, услышав мой протестующий писк. – Закончи учебный год, а там и подумай. У нас здесь как раз в мае-июне освободится должность хранителя. Ты выпустишь класс, как раз разберёшься со всеми секретами, поймёшь, нужен ли тебе именно этот молодой человек… И она ослепительно улыбнулась. * * * Вернулась домой я успокоенная настолько, что возможный звонок отцу меня больше не пугал. Я решила действовать, пока настрой не потерялся, и позвонила Олегу. Судя по голосу, довольному и чуть ленивому, он только что пообедал. Взглянув на часы, я сделала поправку: и пополдничал заодно. – Скажи пожалуйста, сложно ли получить телефон человека по году рождения, фамилии, имени и отчеству? – взяла я быка за рога. – Ну-у, это смотря какая фамилия… – протянул Олег. – Ежели, скажем, Петров Михаил Иванович, то сложно, вариантов будет до чёрта, а если Карл Августович Шлиппенбах, то всё проще. – Голубев Константин Васильевич, родился девятнадцатого мая шестидесятого года в Москве, – отбарабанила я. – Ещё я знаю, что примерно в девяносто пятом он ненадолго переезжал в Иркутск, а потом вернулся в Москву и жил в районе Измайлова. Только насчёт прописки не в курсе. – А имена родителей известны? – по звуку мне показалось, что Олег придерживает трубку ухом и записывает данные на бумажке. Это меня успокоило: значит, хотя бы попытается что-то узнать. Я продиктовала данные деда и бабушки, он похмыкал и сказал: – Попробую. Но ничего не обещаю. Это надо так понимать, что ты решила не связываться с агентствами? – Пока да. Что смогу, накопаю сама, а там видно будет. – Ладно, жди. Не прощаясь, он отключился. Положив телефон на стол, я подумала, что фраза «там видно будет» стала такой часто употребляемой – ну, по крайней мере, в моём лексиконе – что можно уже произносить её как аббревиатуру. ТВБ. И значок заказать с этими буквами, и тыкать в него пальцем каждый раз, когда говорить лень. Какое-то время я развлекалась тем, что вспоминала разные ситуации из последнего времени и примеряла к ним эту аббревиатуру; подходило отлично. Впрочем, глупости вылетели из головы, когда я услышала, как поворачивается ключ во входной двери. Мама! А у меня ужин не готов! Выдохнув, я надела улыбку и пошла ей навстречу. Мой телефон брякнул как раз тогда, когда мы уже перешли к чаю. Мама даже не обратила на это внимания. Впрочем, сегодня она вообще ни на что не обращала внимания, глядела то в чашку, то в окно, и улыбалась. В сообщении было три телефонных номера и приписка: «Первый – вряд ли, отсидел восемь лет за пьяную драку и убийство по неосторожности, и недавно вышел; второй – водитель-дальнобойщик. Третий – директор небольшой типографии в Балашихе». Написав ответную благодарность, я встала и пошла мыть посуду. Восемь вечера, вполне можно позвонить по третьему номеру и, если это и в самом деле мой отец, договориться о встрече на выходные. Часть 9. Долги и платежи Поверхность латте в моей чашке покрылась неопрятной бурой плёнкой, и я рассеянно подумала, что молоко, наверное, имело строго неорганическое происхождение. Мой собеседник тоже не притронулся ни к чаю, ни к пирожному. Сидел, смотрел на меня и немного сквозь меня, куда-то в те времена, когда он, молодой и полный надежд, встречал из роддома юную жену со свёртком, перевязанным розовыми лентами. Ну да, вчера я решилась-таки… Ушла в свою комнату, закрыла дверь и набрала последний номер из трёх. Если этот человек – совсем другой Константин Голубев, то вопрос на этом закроем, остальные два варианта не показались мне обнадёживающими. Втаскивать в свою жизнь мужчину шестидесяти с лишним лет, отсидевшего за пьяную драку, мне совсем не хотелось. Что же до водителя-дальнобойщика… Может, я и неправа, но, мне кажется, когда человеку за тридцать, вот так перпендикулярно жизнь не меняется. Нет, неправильно сказала. Меняется, конечно, и ещё сильнее, я о другом. Инженер-химик или не слишком востребованный пианист может пойти преподавать, но вряд ли станет автослесарем или токарем, просто это надо было раньше делать. Конечно, любой может оказаться в дворниках или таксистах, но вот дальнобойщик – это совсем иная история. Хотя, повторюсь, я могу и ошибаться. Просто вот так решила, что позвоню по третьему из имеющихся номеров, так и сделала. Позвонила. И теперь сижу в «Кофемании» за угловым столиком напротив незнакомого немолодого человека и смотрю, как он глядит в никуда… Константин Васильевич тряхнул головой и улыбнулся одними губами. – Ну, что же, давай поговорим. Как мама? – Отлично. А бабушка умерла полгода назад. – Да, я знаю. Мне написали… общие знакомые.