Эмма была дома, но долгое время не открывала и переговаривалась с Тамарой (стоявшей за калиткой), включив телефон на громкую связь, мол, извини, я не ждала гостей, я еще в пижаме. Хотя был уже полдень. – Ты прости, что я не предупредила тебя о своем приезде, – с порога сказала Тамара. – Но поговорить надо. С глазу на глаз. На Тамаре в этот день было черное, с коротким рукавом траурное платье, черные босоножки, на белых крутых кудрях – черная кружевная косынка. И только цвету помады она сегодня не изменила – губы были алыми. Эмма, напротив, встретила подругу одетая так, как если бы собиралась на пляж: ярко-желтые бриджи, белая марлевая блузка, на ногах белые пушистые тапочки, в которых она бесшумно передвигалась по драгоценному паркету. – Ты думаешь, я тебе не рада? Или если со мной предварительно не договориться, то я буду злиться? Томочка, брось. Я очень рада тебе. Очень. Просто сегодня решила устроить себе выходной. Валяюсь в постели, две чашки кофе выпила. – Я чудно выгляжу во всем этом? – спросила Тамара, оглядывая свое черное одеяние. – Думаешь, не стоило? Ты-то вон какая, нормальная, одетая по-летнему, я бы даже сказала, солнечно. И ты в этом желтом и белом… – Как яичница? – усмехнулась Эмма, машинально заправляя пряди волос за уши, машинально приводя себя в порядок, несмотря на то, что она и без того выглядела аккуратно причесанной. – Нет, что ты! Я хотела сказать, что выглядишь по-летнему, солнечно. – Кофе? – Не откажусь. Эмма вдруг посмотрела ей в глаза, нахмури- лась: – Надеюсь, ничего не случилось? А? – То, что случилось, ты уже знаешь. Фаю убили. Я и пришла к тебе, чтобы потолковать об этом. – Ты знаешь, кто это сделал? – Думаю, да. – Ты серьезно? И кто же? – Вот нальешь кофе, и я тебе расскажу… Эмма накрыла столик в саду, в беседке, среди яблонь и высоких, в бутонах, розовых кустов. Кофейник, чашки, вазочка с печеньем. И все это на вышитой красивой салфетке. – Итак? Кто убил нашу Фаю? – Значит, так. Начну издалека. Вернее, с события, которое сегодня произошло у нас в музее. Я заглянула туда утром, чтобы забрать кое-какие документы, я же готовлюсь к новой выставке, созваниваюсь с организаторами, советуюсь с мастерицами из Москвы, ну, ты знаешь… Чтобы нам на этот раз разместиться в красном секторе, ну, там, где происходят основные продажи кукол. Так вот. Захожу я, значит, в музей и там сталкиваюсь с одной молодой особой. Честно говоря, я так и не поняла, кто она такая. Вроде бы приехала к Борисовой, ну, к Ленке, что спуталась с нашим учителем, но что-то мне подсказывает, что она засланный казачок… – В смысле? – перебила ее Атамас. – …что эта баба из Москвы, из Следственного комитета. – Чего-чего? – недоверчиво покосилась на подругу Эмма. – Ты с чего это взяла? Что ей здесь делать? – Ну, во-первых, в Калине постоянно кого-то убивают, травят. Во-вторых, ее видели вместе со следователем Петровым. Короче, если бы она была просто родственницей Борисовой, то зачем бы ей было приходить сегодня в музей и искать нашу гардеробщицу, Ирину Петровну? Директора сегодня не было, ни методиста, никого в научном отделе, ни реставраторов, как нарочно, только наш экскурсовод Сонечка Попова, и она как раз проводила экскурсию гостям города. – К чему ты мне все это рассказываешь? Что она хотела? – Понимаешь, будь на месте директриса, все вопросы были бы к ней, а так… Короче, мне пришлось за нее отдуваться. А вопрос был именно к гардеробщице. Но наша Ирина Петровна, я еще удивилась, отправилась в какой-то санаторий, на море. И это с ее-то зарплатой! Нет, я понимаю, конечно, летом гардероб не работает и у нее нет работы. Но кто-то оплатил ей путевку! – Да я знаю, кто оплатил, – спокойно заметила Эмма. – Да? И кто же? – Хочешь сказать, что эта московская баба интересовалась, кто оплатил путевку в санаторий нашей гардеробщице? Ты серьезно? – Да нет же, конечно! Эта, как ты говоришь, баба интересовалась, для кого Ирина Петровна приносила в музей мышей. – Мышей? – Ну да! Она ловила их дома мышеловкой и приносила их, еще живых, кому-то, кто ее попросил, и этот кто-то работает в музее. Но делала это не бесплатно, ей за это платили. И тут Эмма расхохоталась! – Я сказала что-то смешное? – растерянно заморгала Тамара, в каком-то бессознательном порыве стягивая с головы черную косынку, как если бы ей стало неловко находиться в трауре на фоне этого солнечного сада, этой беззаботно смеющейся, ярко одетой женщины. – Да не в том смысле. Просто я знаю, для кого наша гардеробщица ловила мышей. – И для кого же? – Для Фаины. Она завела себе ежика и не знала, чем его кормить. Кажется, кто-то подсказал ей, что можно покупать в зоомагазине замороженных мышей. Думаю, она и покупала, я точно не знаю, я вообще не в теме, но то, что она покупала живых мышей у Ирины Петровны, это точно! Фая сама рассказала мне об этом, когда мы с ней вместе как-то выходили из музея. Она несла мышь в коробке, и, кажется, та пищала. Она же была раненая после мышеловки. – Какая жестокость! – Да уж… – Эмма, я пришла к тебе рассказать не только о мышах и разговоре с этой Евгенией… Так зовут московскую бабу. Понимаешь, я постоянно думаю о том, что могло случиться с нашей Фаей. Вспоминала многое из того, что я знала о ней, и в какой-то момент поняла, что она была просто идеальной. Чистой, какой-то незапятнанной, человеком, которого все любили, ну, прямо как тебя. Хотя ты, конечно, делаешь для людей гораздо больше, причем бескорыстно. То есть ты на свои деньги покупаешь то, что может сделать людей счастливыми… – Тома, давай обойдемся без комплиментов. Говори, что ты хочешь сказать. – Да то, что, может, она и не была такой уж чистой и доброй. Ведь все свои травки она продавала за деньги. А ее букеты из цветов на «Ярмарке мастеров» вообще уходили за тысячи! А куклы? Она хорошо зарабатывала на всем, что делала. Она была, можно сказать, богачкой. – Хочешь сказать, что ее ограбили? – Нет, не то. Понимаешь, она всегда появлялась там, в таких местах, где люди таились, прятались, что-то скрывали… – Ты про любовников, что ли, на машине? – Не только. Вот эта история с Лебедевым. Это же она рассказала нам, что видела их голыми в клюевском доме. Помнишь, как она презрительно отзывалась об учителе? Что он совсем стыд по- терял… – Не стыд, а голову. Влюбился парень. Он же тоже молодой. Увидел красивую девушку, вспыхнула страсть, потом любовь… Я думаю, что все там закончится хорошо, и он женится на ней. И что их распишут, когда узнают, что она беременна. – А разве она беременна? – Понятия не имею. Просто, учитывая ее неопытность, именно этот вариант приходит на ум. Да бог с ними. Тамара, вот чего ты все мнешься, ходишь вокруг да около. Что ты знаешь о нашей Фаечке (царство ей небесное!)? – Да не могу я вот так взять и вывалить тебе на голову свои подозрения без оснований. Поэтому и рассказываю. Смотри, Наташка Кленова, оказывается, убила своего новорожденного ребенка. А кто первый рассказал нам об этом? Ты помнишь тот день, когда мы вот так же сидели у тебя здесь, чай пили, и Фая рассказала, как стала свидетельницей ужасной сцены во время ремонта общежития. Как Галка Мышкина плюнула в спину Кленовой, прошипела, мол, за сколько ты продала своего ребенка… – Ну да, я помню этот случай. Но мы, кажется, не особенно-то и поверили во все это. Кажется, Мышкина тогда много выпила, они там после работы отмечали чей-то день рождения. Или я что-то путаю… – Ладно. Поехали дальше. Вера Карагозова. Ее тоже отравили. Такая красивая была девка, помнишь? Все мужики Калины успели у нее отметиться. – Да не очень-то и красивая. Но что-то в ней, конечно, было. Она как магнитом притягивала к себе мужиков, это да. И что? При чем здесь она? – Да то, что кто-то в нашем городе решил выступить в роли санитара леса. Вернее, города. Убивал грешников, понимаешь? Потом вот еще, помнишь, нашли труп сестры моей тезки, Томки Дерябиной, ну, той, от которой муж-фермер, Витька Дерябин, ушел как раз к этой сестре, Лерке Шишкиной? А вчера – ты слышала? – нашли труп Катьки Фроловой. – Какой еще Катьки? – Ну, той, у которой муж-бизнесмен, Лев Фролов, отравился. Да знала ты его, такой интересный мужчина, с умными глазами, добрый, очень приятной наружности. Он открыл пиццерию в центре. – А… Фролов! Да, я поняла, о ком ты. И что? Его-то за что отравили? – Не знаю, может, и он в чем провинился перед женой. Но Катьку, говорю же, только вчера нашли. В собственном гараже. Она же после смерти мужа запила, все по ветру пустила, пиццерию, говорят, подарила своему любовнику… А тот, наверное, ее и убил… Не знаю. В этом пусть следствие разби- рается. – Ну, ты рассказываешь мне то, что я и так знаю. Тома, что-то еще? Кого-то еще убили? – Нет. Но я думаю, что всех их отравила наша Фая. – Чего-чего? Тома! С чего это ты взяла? – Да с того, что вот такие люди, как она, всегда всех осуждают. Она сама не жила, как другие, ни личной жизни у нее не было, ни детей. Эгоистка страшная она была и всех, кто счастлив, пусть и грешен, осуждала, презирала, а потом наказывала. Крыша у нее поехала, так я тебе скажу. Выше всех хотела подняться. Все-то у нее лучше других было. И все получалось. И все-то она видела и слышала, всех осуждала… – Да не осуждала она никого! И Лебедева не осуждала, просто рассказала, что видела их в доме… – И никакого ежа у нее не было, я думаю. И мышами этими она кормила змею, которую потом впустила в квартиру учителя. Вот так. Знаешь, я и без того подозревала, что она сама себя отравила, что это самоубийство, но только никак не могла понять, что ею двигало. А вот сегодня, когда услышала эту историю с мышами, поняла, что их покупала она и кормила ими змею. И что путевку в санаторий приобрела нашей гардеробщице тоже она, чтобы после ее смерти та помалкивала про мышей. – Да это просто смешно! Может, и ее тоже отравили? Может, все эти люди, о которых ты сейчас рассказала, были чем-то связаны? Может, ну, это я так, в принципе, случилась история, когда все эти люди однажды оказались где-то на реке и стали свидетелями убийства, ну, то есть на их глазах кого-то утопили в реке, сбросили с лодки… Это я так, говорю же, схематично. – Кленова убила своего ребенка двадцать лет тому назад! – Ну, может, она и не попадает в эту схему, но остальных же убивали вот, совсем недавно… Постой, а с чего ты взяла, что Кленова убила своего ребенка? Потому что какая-то там пьяная баба Шишкина, говоришь, плюнула ей когда-то в спину и спросила, за сколько она продала своего ребенка? Ты серьезно? Разве этого достаточно для обвинения? – Так я не сказала разве? Рядом с трупом Кленовой нашли захоронение младенца! – Вот как? Ничего себе… – Такие дела. Я поэтому и решила, что этот убийца всех грешников наказывает, и Кленову-то точно убили за то, что она задушила своего ребенка. Поэтому-то ее и прикончили там же, на том же месте, на земляничной поляне.