Именно поэтому в тот день я надела длинное пальто и шляпу, прикрывавшую лицо. Совершенно не мои вещи — вещи зрелой женщины. Только бы тётя Клара меня не узнала. Не узнала, что это именно я творю такой ужас. Сама всю жизнь прожила без родителей — и сама же бросаю своего ребёнка. На это у меня нет слов. Только слёзы. Но их в письмо не вложишь… Сынок… Прости меня. Прости, умоляю. И не держи зла. Я ведь этого совсем не стою, поверь. Я не достойна даже одной твоей маленькой мысли обо мне. Пожалуйста, сынок, живи своей жизнью. Я знаю, ты очень умный и хороший человек. И знаю, что ты очень любишь читать. Однажды я всё же набралась храбрости навестить тебя… Узнав, что ты в библиотеке, я спустилась туда. Ты сидел у окна и внимательно читал книжку. И Боже, каким же ты был красивым в ту минуту! Расплакавшись, я сразу же убежала оттуда. Ты меня не заметил, и слава Богу! Слава Богу, потому что я бы не посмела заглянуть в твои глаза. Я не достойна жизни. И не имею права более омрачать твою собственную. Прости за то, что лишила тебя простой человеческой жизни. Виновата в этом только я. Искренне надеюсь, что ты сможешь уберечь себя от обиды на меня. Обида — это мой удел. Обида на саму себя. И за неё я уже поплатилась сполна. Я прикладываю к этому письму свою фотографию. Здесь я в тот самый период съёмок «Игр с дождём». Взгляни на меня, ещё молодую, взгляни в мои глаза — и ты увидишь в них всё. Уже тогда в них отражалась вся трагедия моей жизни. Сынок… Я знаю, что время уже не вернуть. И ничего не изменить. Но знай одно. Я всегда любила тебя. Не думай обо мне всегда плохо. Я этого совсем не стою, поверь. Просто будь счастлив сам. Пожалуйста, Роман. Будь им. Умоляю. С вечной любовью, Светаева Софья Сергеевна — твоя мама Глава 25 — А теперь?.. Теперь всё вспомнил? — с трудом доносился голос Евы сквозь шум ливня. Я, замёрзший и не в силах шелохнуться, стоял снаружи ямы — на земле, затопляемой холодной водой. Дождь лил с ужасающей силой. Значительно потемнело. Море уже проглотило берег и постепенно подбиралось к яме. Приходящая вода почти добралась до самой возвышенности и теперь была нам по щиколотку. Остров погибал. Близился мой конец света. — На фотографии была ты… — произнёс я, и в следующее мгновение молния яркой вспышкой разрезала небо на две половины. — В красном сарафане… Это твоя фотография… Ева печально улыбнулась со слезами на лице. Её лицо покрывали многочисленные струйки воды. Сарафан полностью промок и потерял всякий цвет. Он облегал её тело, и живот, огромный живот, в котором ютилась жизнь, теперь выступал как никогда раньше. Я пристально глядел в её мокрое лицо. И из глаз моих тоже потекли слёзы. — Так это ты моя мама? — вымолвил я. Ева ничего не ответила, продолжая с грустью глядеть на меня. — Я спрашиваю: ты моя мама? — Это твой третий вопрос… — ответила она. Затем подошла ближе и, поцеловав меня в щёку, произнесла: — И ты сам знаешь на него ответ. Сделав шаг назад, она подняла на меня свои глаза и прошептала: — Мне пора… — Нет! — Я резко схватил её за руку. — Нет, только не уходи! Останься! — Отпусти, Роман… Мне больно… — Нет! Теперь я никогда тебя не отпущу! — Я должна уйти… Ты должен отпустить меня. Пришло время петь твоим слезам. Допой вместе с ними эту песню до конца. — Я не отпущу! Нет! Я хочу быть всегда с тобой! Только с тобой я чувствую себя в безопасности. Ева, плача, старалась выбраться из моей хватки. — Твоё время пришло, Роман… Пойми это!.. Дождь пришёл за тобой. — От бессилия она принялась ударять мне по лицу. В это время я заметил, что вода уже начала стекать в яму. Ещё немного — и остров полностью исчезнет… От этого я ещё сильнее схватил Еву за руку. Она — последнее, что у меня было… И отпусти я её — остался бы один на один со своей смертью. Ева, отчаянно пытаясь вырваться, вдруг ударила мне пальцем в левый глаз. Я закричал от боли. В это время она укусила мою руку, державшую её, и освободилась. Поскольку бежать было уже некуда, она обогнула яму и замерла на другой стороне. Я тут же кинулся за ней. Но вдруг обо что-то споткнулся и упал. Взглянув себе под ноги, я поледенел. Человеческое тело. Мёртвая девушка в белом платье. Виктория… Она смиренно лежала у ямы, точно как в тот день после морга. Вода постепенно окутывала её. — Нет… — выдохнул я, судорожно отползая от неё. — Нет… нет… нет… Я с трудом поднялся на ноги и бросился вдоль ямы за Евой. Она испуганно убегала. Из-за сильной боли в левом глазу и прихрамывания после падения у меня не получалось её догнать. Не получалось ухватиться за последнюю ниточку в этом хаосе… Погоня напоминала нескончаемый круговорот. Труп Виктории по-прежнему лежал на этом пути, и через него постоянно приходилось опасливо перешагивать. Вскоре я остановился. Согнувшись, глотал воздух. Меня и Еву разделяло около двух метров глубокой ямы. Я поднял голову и посмотрел на неё. На мою маму… Была не была. И без разбега прыгнул. Нога в самый последний момент соскользнула. Прыжок не получился. Я вклинился грудью в край ямы и, сощурившись от яркой боли, повис на локтях. Ева осторожно приблизилась ко мне. Я с трудом различал её лицо сквозь дождевые струи. Присев на колени, она произнесла: — Время отдавать долги… — Нет! Нет… Дай мне руку! Дай мне руку, Мама… Пожалуйста… Мама… помоги же мне! Я сейчас упаду! Несколько секунд она напряжённо глядела на меня. Затем протянула руку. Я ухватился за неё, и мне удалось выбраться. Громко откашливаясь и держась за грудь, по которой словно проехал поезд, я снова посмотрел на неё. — Останься… — еле дыша, выговорил я. — Прошу, не оставляй… Только не оставляй… Мне одному плохо, пойми. Ева, плача и дрожа, неуверенно шагнула ко мне. Я не шевелился, продолжая откашливаться. Я почувствовал у себя на голове её ладонь. Она подошла ещё ближе. И аккуратно приподняв мою голову, посмотрела мне в глаза. — Прости меня, Роман… И крепко обняла меня. Я заплакал. — Мама… Сжимая руки за её спиной, я плакал и целовал её лицо. Затем она чуть отступила, и взглянув мне в глаза, прошептала: — Прости меня, сынок… И в следующее мгновение что-то произошло. Я почувствовал, что падаю. Приземлившись на дно ямы, моё тело вмиг парализовало. Я даже не успел вскрикнуть от боли.