Девушки у Алисы за спиной пронзительно закричали от страха. Одной рукой бабушка опиралась на палку, в другой сжимала топор. Посреди двора, в дыму крематория, стояла Мия. Стояла, раскинув руки, как Христос. Через час совсем стемнело; свет исходил только от фуры. Мотор работал вхолостую. Передние фары освещали лес, габаритные огни прицепа окрашивали дом красным. Алиса, стоя рядом с Мией с раскинутыми руками, старалась удержать равновесие. В нескольких шагах от них стояли обе девушки из первого барака, решившиеся вылезти из клеток. Собака страшно искусала Русанне колени и выше, девушке явно было очень больно. Раны сильно кровоточили, и Русанна несколько раз пошатнулась. Бабушка уже вставила шип в палку. В другой руке она держала топор. Бабушка смотрела на девочек со смесью предвкушения и гнева. — Мы балуем вас, но вы пытаетесь бежать. И все-таки мы отыскиваем каждую заблудшую овечку, ведь вы так дороги нам… Алиса закашлялась и хотела сплюнуть, но от слабости не смогла. Кровь осталась на подбородке и груди. — Бог призывает тебя, — объявила бабушка и встала перед ней. Алиса покачнулась и еще немного подняла руки. Бабушка долго смотрела на нее, а потом перешла к Русанне. — Тебе нужен отдых? — Нет, — заплакала девушка. — Уставать — вполне человеческое свойство. Собака описывала вокруг наказанных круги. У бабушкиного колена покачивался топор. Бабушка склонила голову к плечу и улыбнулась. Алиса вспомнила, как ее в первый раз призвали в большую спальню. Возле двуспальной кровати стояла детская кроватка с белыми скелетами. Еще там были насыпаны черепа каких-то зверьков. А поверх звериных лежали два человеческих, детских. Над седьмым бараком все еще клубился дым, повисая в темноте, как большие мягкие черепа. Алиса очнулась от того, что рукам стало тепло, и она поспешила поднять их. Бабушка ничего не заметила. Сердце у Алисы быстро заколотилось, в кровь ледяной волной хлынул адреналин. Надо как-то не дать себе провалиться в лихорадочный бред. Израненные ноги Русанны подогнулись, и девушка упала на колено, не опуская рук. Бабушка рассматривала ее, положив топор на плечо. — Я уже встаю, встаю, — жалобно сказала Русанна. — Где крест? Не вижу креста. — Я сейчас… Топор вонзился девушке в лоб, и голова раскололась почти надвое. Алиса закрыла глаза. Стало легко, она воспарила над землей и вместе с клубами дыма понеслась над кронами деревьев. 92 Эрик очнулся на полу кабинета. Болела голова. Спине тепло, словно Эрик лежал на нагретых солнцем камнях. Разглядывая солнечное пятно на потолке, Эрик пытался припомнить, что же произошло. К нему пришел Мартин. Мартин попросил загипнотизировать его, прежде чем их с Памелой перевезут в специальную изолированную квартиру. Эрик на несколько секунд закрыл глаза. Мартин, погруженный в глубокий гипноз, встал с кушетки, глядя в пустоту, взял бронзовую пепельницу и несколько раз ударил Эрика по голове. Эрик обрушился на стол, потянул за собой какую-то сложенную стопкой рукопись, упал на пол и потерял сознание. Сейчас в доме стояла тишина. Сквозь шторы светило вечернее солнце. На столе лежал телефон. Наверное, запись еще идет. Надо позвонить Йоне, подумал Эрик, потом пойти в ванную и посмотреть, что с головой. Он попытался сесть, но правое плечо обожгла боль. Эрик не мог ни на сантиметр оторвать плечо от пола. От боли Эрик громко застонал и закрыл глаза. Полежав неподвижно, он открыл глаза и осторожно приподнял голову. Плечо было насквозь проткнуто испанским стилетом, которым Эрик вскрывал письма. Лезвие вонзилось в дубовый пол. Тепло, которое он чувствовал спиной, было теплом крови, вытекшей из раны. Надо дышать помедленнее. Если лежать спокойно, можно отсрочить наступление циркуляторного шока. Эрик постарался расслабиться и припомнить, что произошло. Сначала было интрагипнотическое внушение. Эрик привел Мартина на похороны братьев, чтобы Мартин понял: мертвые мальчики больше не имеют власти над ним. Как же Эрик ошибался. Братья не только не давали Мартину вспоминать и говорить. Они еще и стерегли переход к другой стороне его личности. Когда началась вторая фаза гипноза, Эрик нечаянно открыл дверь, которая много лет оставалась закрытой. Он спокойно досчитал до нуля и вернул Мартина в воспоминание о событиях, произошедших в парке при Обсерватории. — Итак, вы идете по темной улице, — спокойно говорил он. — Слышно, как дождь стучит по зонтику. Вы приближаетесь детской площадке… два, один, ноль… — Да, — прошептал Мартин. — Вы останавливаетесь возле домика. — Да. — Время замедляется, вы видите фотовспышку, свет медленно ширится в ночной темноте, достигает лазалки, становится ослепительным… и вот вы видите Цезаря. — Здесь многослойное зеркало, но среди отражений я вижу человека в потертом цилиндре… — Он вам знаком? — Он большим ножом вырезал из большой картофелины рожицу… влажные губы шевелятся, но мне кажется, что слова произносит картофельная голова… — Что он говорит? — спросил Эрик. — Что я — Гедеон и Давид, Исав и царь Соломон… Я знаю, что это правда, я вижу собственное детское лицо… оно улыбается и кивает. — Но что освещает вспышка? — Йенни. — Вы видите на детской площадке Йенни Линд? — У нее дергаются ноги, кроссовка слетает, тело качается… петля все туже, вот уже кровь течет по шее и по груди. Она взмахивает руками…